Я услышал какой-то шепот, а может, вздох... Медленно я пробудился ото сна. Я лежал без движения, не открывая глаз. И вот снова до меня дошел этот тихий и шепчущий вздох. Следом я почувствовал, как медленно, очень медленно с меня стягивают одеяло, будто кто-то очень аккуратно хочет убрать его с постели. Я открыл глаза. В комнате было всё видно, как днем. Огромный серебристо-белый лунный диск висел в небе, наполняя своим светом широко открытое окно и проливая сияющий поток на всё помещение.
Я приподнялся на локте и взглянул на постель. В какой-то момент мне показалось, что я вижу красного змея, яростно извивающегося на одеяле. Я протер глаза, встряхнул головой и, когда снова взглянул на это место, там уже ничего не было. Стрелки часов, стоящих на столике, показывали три часа утра.
Я вновь начал медленно погружаться в мягкую бездну сна. И снова я почувствовал, как кто-то осторожно садится рядом со мной на постель. Я попробовал подняться, но не смог. Я лежал, как парализованный, чувствуя, как кто-то легко меня касается. И вдруг я почувствовал, будто лечу в пропасть. Я подумал, что умираю, что, возможно, это мои последние мгновения. Я не мог ни пошевелиться, ни позвать на помощь, но всё же с превеликим трудом мне удалось открыть глаза. Где-то рядом я заметил лишь тень, склонившуюся надо мной и шепчущую что-то мне на ухо, чего я не понимал. Это было как журчание ручейка, преодолевающего преграду из песка и камней. Шепот складывался в одно-единственное слово, повторяемое многократно: «Лилит... Лилит... Лилит...» И вот тень начала приобретать формы. Я заметил темный силуэт, или скорее контур женской фигуры и почувствовал исходящую от нее чувственную, мягкую и одновременно агрессивную сексуальность. Я не могу найти иного определения тому, что я испытал. Я чувствовал, что это существо хочет в меня войти, а я, хотя с первого мгновения изо всех сил этому сопротивлялся, стал медленно уступать и безвольно позволил ей собой обладать. И тогда неясный шепот стал складываться в явственные слова:
— Нет Бога, есть только вожделение... Нет любви, есть только сладострастие... Вожделение и ненависть... Сладострастие и беспамятство... Отвергни Бога, потому что это обман и иллюзия... Отринь Бога, и сам им станешь. Ты будешь свободен... счастлив... свободен... счастлив... свободен.. Что пожелаешь, то будет твое... Отдайся похоти, и никто тебе не воспротивится... Живи ради наслаждения, и наслаждение жить будет в тебе, и приведет тебя к бессмертию, потому что в торжестве наслаждения заключена вечность... Наслаждение — это и конец, и воскрешение, заключенные в едином сиянии. Умножай это сияние, пока оно не превратится единый поток света, и ты поплывешь по нему и растворишься в чернильном искрящемся потопе, в бескрайнем океане мрака, стремящемся к небытию и в роскошное небытие превращающемся. Бессмертие — это уничтожение, уничтожение — это наслаждение, наслаждение — это привилегия богов... Стань одним из них...
И в голове у меня промелькнула мысль, что это какая-то ложь, обман, что всё совсем не так. Господь Бог сотворил меня для свободы, а этот шепот, эта тень ей угрожают. Но мысль эта как появилась, так и исчезла, блеснула и угасла в один миг, когда на своих губах я почувствовал мягкие, горячие женские губы. Нежное и быстрое, отдающее жаром дыхание переливалось из ее груди в мою.
А потом эта сущность, эта змея приоткрыла немного свое лицо и, склоняясь надо мной, взглянула мне в глаза. Она пронзала меня взглядом до самого нутра. Она заглядывала вглубь мозга, находя в нем самые сокровенные тайники, кажется, недоступные даже для самого Бога. Этим проникновенным взглядом она разрывала мое сердце, извлекая из него одно чувство за другим... Одно за другим... А потом она их крушила, уничтожала, превращая их все в одно сияние оргазма, в невообразимую боль бесконечного наслаждения, поразительный миг умирания. Я видел ее обнаженное тело с алебастрово-белой кожей, с просвечивающими голубоватыми прожилками, по которым бежала горячая, пульсирующая кровь. Небольшие, но сочные и ядреные груди, казалось, мне что-то шептали. Ее сладострастное дыхание несло в себе какой-то неизвестный мне экзотический аромат, который только усиливал уничтожающее меня наслаждение. Я смотрел в ее прекрасное лицо, в лицо существа, для которого я не мог найти названия. Ее лицо было отчасти человеческим, отчасти змеиным, с огромными пылающими глазами багрового цвета и зеленоватыми, испускающими фосфорический блеск зрачками, расставленными чуть шире, чем у людей, по обе стороны небольшого, чуть курносого носа, с ноздрями, чувственно раздутыми.
Она раскрыла мягкие, горячие губы, обнажая острые и тонкие, как портновское шило, зубы, и высунула длинный, узкий, раздвоенный на конце, как у змеи, язык, что на мгновение затрепетал в воздухе и вновь исчез во рту. Сущность-змея вновь приблизила свое лицо к моему лицу и у меня не осталось силы и воли, чтобы оттолкнуть ее, и даже для того, чтобы прикрыть веки. Раздвоенный язык вновь показался между шилоподобных зубов, он коснулся моих щек, глаз, откинул со лба прядку волос и наконец — ох, что за мука! — протиснулся между моих губ, проник в рот и впрыснул в них липкую слизь со вкусом меда и горьким бальзамическим запахом полыни. И когда эта слизь растеклась по моему нёбу и стекла прямо в желудок, весь мир закружился у меня перед глазами. Я начал подниматься высоко, всё выше и выше — выше земли, выше туч. Я завис между звезд на гранатовом небе и сам стал одной звездой.
Я уже не боялся этого женской сущности, насиловавшей мою душу. Я понимал, что она мне близка, что она воплощает ту самую частицу моей природы, которая с момента моего рождения вплоть до сегодняшнего дня пребывала в сдавленном, порабощенном состоянии, была задвинута куда-то в мрачную пропасть моего естества, без шансов проявиться в очаровании телесности и насытиться жаром страсти, а если эта сущность и дала бы о себе знать, то лишь в предельно краткое мгновение, и то как убогий суррогат, готовый лопнуть как мыльный пузырь.
Медленно, очень медленно я вновь стал возвращаться к своему телу, которое, скорчившись, свернувшись в клубок, словно мертвые останки, лежало на кровати, а над ним склонилось воплощение сладострастия.
Я пошевелил пальцами одной руки, вторую я сжал в кулак. Мышцы и сухожилия уже подчинялись мозгу. Я возвращал власть над самим собой. И тогда до меня долетел шепот какого-то иного существа, которого до сих пор я не видел, не слышал и не чувствовал:
— Значит, ты выдержал испытание. Дано тебе будет вершить великие дела. Но сначала я сочетаю вас браком.
Я взглянул в ту сторону, откуда долетал до меня этот голос, и увидел чудовищного урода, который, хотя и не имел никаких явных увечий, все же производил впечатление калеки. Он стоял, немного сгорбленный, сильно опираясь на левую ногу, правую же он держал немного приподнятой и согнутой в колене, будто бы готовился к прыжку. Длинными, костлявыми с острыми когтями пальцами левой руки он придерживал колено на согнутой ноге, правая же рука свисала сбоку, немного согнутая в локте. Пальцы на ней были так широко расставлены, что казалось, будто он что-то держит в руке, но при этом он ничего не держал. Из-за плеч росли небольшие перепончатые крылья. Лицо у него было продолговатое, страшное: слегка раскосые глаза, длинный, горбатый нос с раздутыми ноздрями, маленькая конусообразная борода и губы, приоткрытые, как у идиота. Из спутанных в колтун волос росли рога, по форме напоминавшие козлиные, но сильно загнутые назад и оплетающие череп на манер какой-то уродливой короны. Торс монстра покрывала короткая туника, не закрывавшая даже половины бедер.
— Асмодей, князь сладострастия, — услышал я женский шепот и одновременно почувствовал на шее ласковое прикосновение горячих, мягких, страстных губ, а через всё тело у меня пробежала дрожь опасного наслаждения. Я сжался, как пес, ударенный плеткой, а он, Асмодей, взял наши руки и, соединив их, сомкнул в своих мягких, влажных, будто бы покрытых слизью ладонях, произнеся при этом только одно слово:
— Навеки...
И тогда я почувствовал, как появилось во мне Присутствие. В голове зазвучало множество голосов, будто бы ссорящихся между собой. Я чувствовал, как по очереди, одно за другим, будто свечи, задуваемые на канделябре, гаснут во мне все чувства, и место их занимает похоть, невообразимая и ненасытная, как расползлась она во мне и проникла в каждое волокно мышц, в каждую каплю крови, в каждый хрящик кости, самые сокровенные уголки сердца и мозга, и наконец, как складываются в корявые строки непонятные для меня слова и предложения.
Я их не понимал, но и не хотел понимать. Я прикрыл глаза и попробовал уснуть, хотя небо начинало уже синеть над горизонтом и закричали первые петухи. И тогда я заметил силуэт третьей фигуры, напоминавшей монаха, который уже раньше меня навещал и который по своему виду производил впечатление убогого и слабого. Он еле держался на слабых, дрожащих ногах. И в этот раз я не смог рассмотреть его лица, которое было скрыто широким, натянутым на глаза капюшоном. Явившийся протянул ко мне высохшую, костлявую, покрытую сморщенной кожей ладонь, подавая мне некий предмет. Он повернулся немного боком, как бы опасаясь, что я могу случайно увидеть его лицо. Машинально я протянул руку за предметом. Это было что-то длинное и тонкое. Я ощутил холод металла. Едва я поднес этот предмет к глазам, как сразу узнал в нем тот самый кинжал Семберков, который случайно нашел в склепе под костелом Святого Иакова.
пер. с польск. М.В.Ковальковой