Люди. Вокруг одни люди. Мужчины, женщины, старики, дети. Они бродят вдоль стеллажей, смотрят, выбирают, складывают продукты в телеги и корзины, а потом обыденно и равнодушно становятся в очередь перед кассой. Иногда их больше, иногда – меньше, но поток не прекращается никогда от самого открытия супермаркета и до завершения рабочего дня.
Суббота, близится вечер, вереница спин столпилась возле кассы. Кто-то переговаривается, кто-то стоит молча, но недовольство зреет, и вот уже звучит на весь зал взволнованный мужской бас:
– Позовите ещё одного кассира, сколько люди ждать должны?
Ему начал вторить пара возмущённых женских голосов.
– Да позвала я уже! – раздражённо отвечает кассирша за аппаратом, стараясь, как можно быстрее перебирать продукты очередного посетителя, сложенные кучей на ленте.
Георгий выставлял на полки крупы. Рядом пожилая покупательница потянулась за пачкой гречки. Георгий отодвинулся и чуть не столкнулся с телегой, которую катила молодая мамочка. Поглощенная своим дитём, она совсем забыла, что надо смотреть по сторонам.
«Одни люди, – думал Георгий, – вокруг одни люди». Он устал. Каждый день мимо него проходили толпы, от которых под конец дня буквально рябило в глазах. Постоянные лица, молодые и старые, мелькали нескончаемой чередой с утра до вечера. Особенно тяжко приходилось в выходные. Георгий не любил работать в выходные, но его никто не спрашивал: какой график составили, такого будь добр придерживайся. Никому тут не интересно, что тебе нравится, а что – нет. А сегодня так и вообще вызвали вне очереди. Утром позвонил Павел, директор точки, сказал, что заболел сотрудник, и Георгию придётся его подменить и выйти внеурочно.
«Чёрт бы побрал эту субботу, этот магазин и Пашку», – ругался про себя Георгий. Он уже настроился на отдых: рассчитывал посидеть, наконец, дома с ребёнком, пройтись прогуляться в парке, подышать свежим весенним воздухом, а потом, если повезёт, и жена окажется в хорошем расположении духа, позалипать вечером в интернете или почитать книгу. Наконец выдались тёплые майские дни, и проводить их, запертым в тесном, шумном помещении, совсем не хотелось. Но человек предполагает, а Бог, а точнее директор точки, располагает, и потому сегодня, вместо того, чтобы погреться под лучами солнца, Георгий копошился в зале супермаркета под электрическими лампами дневного освещения среди нескончаемых покупателей.
Выложив на прилавки продукцию, Георгий пошёл на склад, даже не столько для того, чтобы загрузиться вновь, сколько с целью хоть на минуту покинуть зал, а ещё не оказаться на кассе, куда его наверняка отправят. У открытой уличной двери потягивали сигареты и о чём-то болтали пожилой узбек Баха, работавший приёмщиком, и грузчик Антоха. Из серых, замызганных грязными пальцами колонок доносилась музыка – очередной хит из тех, что крутят в день по пятьдесят раз на всех радиостанциях. Георгий присел на кривоногий табурет с рваным тряпичным сиденьем, что стоял в углу, и, опёршись подбородком на ладонь, задумался. «Как же всё достало», – устало повторял он, сжав от досады губы. Мужчиной овладела усталость, но усталость не физическая, что возникает от долгой ходьбы или таскания тяжестей – эмоциональное изнеможение заполнило душу, а мир вокруг будто намозолил сознание и стал до ужаса противным и раздражающим. Навалилась апатия. Георгий ощущал, будто из него выдавили все соки. Два года, пока он тут работал, из него выжимали душу, а теперь не осталось ничего, только равнодушие, пустота и отвращение. Он хотел остаться один, чтобы никого больше не видеть: ни сотрудников, ни тем более, этих нескончаемых покупателей.
Открыли ворота, и полумрак склада залил солнечный свет. Но почти сразу его заткнула туша фургона.
На склад вошёл человек с широколицым, будто у жабы, лицом. Павел, директор точки, имел особую привычку возникать внезапно в самые неподходящие моменты. Вот и сейчас Георгию совсем не хотелось видеть директорскую физиономию. Павел опять начнёт всех подгонять и что-то требовать, и обязательно окажется чем-то недоволен. Расслабиться при нём не расслабишься – на то он, собственно, и начальник. «Сейчас опять решит, что я нихрена не делаю», – с досадой подумал Георгий и ещё плотнее сжал губы.
– Некогда сидеть, – небрежно кину ему Павел, проходя мимо, – надо помочь разгрузить. Давайте поживее парни. Народу нас мало – дел много.
– Да что опять, – пробубнил под нос Георгий и побрёл к фургону. А ведь Павел был лет на пять моложе его. Этот активный и бойкий управленец никогда не упускал возможность подстегнуть словом какого-нибудь медлительного сотрудника, да ещё эдак свысока, будто считал себя пупом земли. Директор раздражал. Он просто не мог не раздражать Георгия, особенно в такие моменты, как сейчас. Слишком уж отличался Павел темпераментом от спокойного, замкнутого, постоянного погружённого в себя работника. А потому и не нравился ему. Не нравились его командный тон, его чрезмерная наблюдательность и деловитость.
Георгий не ощутил ничего, кроме недовольства.
«Почему я должен этим заниматься? – ворчал он про себя. – Пусть грузчиков больше наймут».
– Тут упаковки россыпью, – сообщил Антоха подошедшему директору, изрядно сдобрив речь нецензурной бранью, – часть на паллетах, а остальное – сам видишь.
– Да что за дибилы грузят? – выругался Павел. – Ладно, возьми Баху и Жору – втроём быстро разгребёте.
Пришлось потаскать тяжести. Не очень много, но руки после этого заныли, заболело плечо, травмированное несколько лет назад. К счастью, сегодня поставка приехала небольшая, и управились действительно быстро, даже не смотря на то, что пришлось собирать банки с консервами, рассыпавшиеся по полу фургона.
Закончив, Антоха и Баха устроили перекур, присоединился к ним и Георгий, который совсем не хотел возвращаться в людный торговый зал.
– Да он мудак, – рассуждал грузчик, снабжая речь отборной матершиной. – Вот чё он ходит, Паша, блин? Нихрена не понимает, а строит из себя дохрена умного! Видали мы таких.
Антохе уже перевалило за сорок. Высокий и сухопарый со спокойными чертами лица он на первый взгляд производил впечатление человека интеллигентного, но когда открывал рот, мнение о нём у людей резко менялось. Он был постоянно чем-то недоволен, и любой разговор у него сводился к тому, что все всё делают неправильно, будь то начальство, правительство, коллеги или даже посетители. И все у него неизменно выходили козлами и сволочами, а то и кем похуже: в выражениях грузчик никогда не стеснялся. Зато сам он пытался казаться человеком деловым и всё знающим, ходил с лицом специалиста, заложив руки в карманы грязного синего комбинезона, ощущая себя, ни как не меньше, чем хозяином магазина.
Георгий с Антохой чуть ли ни с первого дня нашли общий язык, поскольку Георгий почти всегда поддакивал коллеге, соглашаясь со всеми доводами, а иногда просто молчал, что так же сходило за знак одобрения. Но в реальности ему было не очень интересно общаться с Антохой, ибо иных тем для разговора, кроме как найти виноватого в очередной проблеме и заклеймить того самыми отборными эпитетами, у грузчика просто не имелось. Георгий и сам имел зуб на многих вокруг, вот только обругать их особого удовлетворения не приносило. Зато с Бахой – весёлым, болтливым узбеком – Антоха всегда мог подискутировать, они крепко сдружились и часто выпивали вместе в нерабочее, разумеется, время. Хотя иногда и ссорились на почве всезнайства грузчика и его стремления указать приятелю, как надо выполнять работу. Георгий же был не большой любитель выпивки, да и уставал он от такой однообразной и бесполезной болтовни. Порой хотелось поговорить о чём-то более высоком, но не получалось: рассуждения Антохи неизменно сводились к обкладыванию матами очередного виноватого во всех бедах. Впрочем, перемыть кости начальству не чурались все сотрудники, когда по двое-трое выходили на перекур, и рядом не мелькало руководство.
– Да, задолбал, – подтвердил Георгий, – присесть на минуту не возможно. Надзиратель, блин.
– Вот пусть в следующий раз сам таскает эту россыпь, – не унимался Антоха, а затем добавил непонятно, в чей адрес: – Дебилы, блин
Разговор их прервали. На улицу выбежала Валя – толстая продавщица с неприятным крикливым голосом и постоянно недовольным выражением лица.
– Жор, это ты яблоки выкладывал? – прогорланила она от самой двери. – Там клиент жалуется, говорит, мятые. Сколько уже можно повторять: не клади мятые фрукты. Напишут жалобу, блин, с тебя же спросят. И вот стоит, варежкой щёлкает. Мне что ли с ними разбираться?
– Всё, конец света, яблоко мятое попалось! – съязвил Георгий. – Пусть другое выберет.
– Не, ну работу-то надо нормально делать!
Это была её постоянная присказка, выдаваемая всем подряд по любому поводу. Валя имела твёрдое убеждение, что никто, кроме неё, работу нормально не делает: все только и заняты тем, что ленятся и отлынивают, а она за всеми разгребает и подчищает.
«Проклятые клиенты, – ругался про себя Георгий, – и эта Валя достала уже, сколько можно её упрёки слушать? И так тошно на душе. Да что за день сегодня такой? Я вообще дома должен быть!»
– Паша говорил, всё выкладывать, – начал злиться Георгий, – продавать же надо как-то.
– Паша говорил… А головой-то подумать не судьба?
– Да мне разорваться что ли? – повысил голос Георгий и в расстроенных чувствах вернулся в торговый зал, где его уже ждал директор.
– Ну вот посмотри сюда, – Павел ткнул пальцев в лоток с яблоками, – и что ты выкладываешь? Клиенты жалуются.
Георгий так и опешил.
– Так ты же сам сказал, – развёл он руками.
– Что я сказал? Чтоб всякое говно выкладывать? Это, по-твоему, нормальная работа? Чем ты вообще занят? Вроде не первый день уже. Давай приводи в порядок.
Георигий стоял и смотрел вслед начальнику. Душила злоба. Так хотелось высказать ему всё, что накипело, ответить на все наезды и унижения, а ещё лучше, треснуть по этой противной расплывшейся харе, чтоб общался уважительно. Но Георгий не мог сделать ни то, ни другое. Ведь, как ни крути, а начальник будет прав. Пусть он забыл, что говорил сегодня утром, пусть его приказы абсурдны и нелепы, виноватым всё равно окажется Жора, как самое низшее и бесправное звено системы. И спорить с этим бессмысленно и бесполезно. Единственное, что он мог добиться таким образом, так это собственного увольнения.
– Чего встал посреди дороги, – буркнул здоровый бритый налысо мужик, задев массивным плечом Георгия, стоявшего прямо посреди прохода.
Рабочий день подходил к концу, и покупателей становилось меньше. И вот наступил тот долгожданный час, когда персонал обслуживал последних клиентов, и двери магазина закрывались до утра.
Возле касс собрались сотрудник, готовясь расходиться по домам. Сейчас они окружили молодого парня Федю, у которого сегодня был последний день работы на точке. Даже Паве подошёл, чтобы попрощаться с коллегой. Но нет, молодой человек не увольнялся, его переводили в офис на менеджерскую должность.
– Поздравляю, будешь, как человек теперь в офисе сидеть, в галстуке, – похлопал его по плечу Антоха.
– Ага, офисным планктоном стану, – посмеялся Федя. – Правда, туда мне ездить дальше от дома.
– А платят так же? – спросила Валя.
– Говорят, на испытательный срок так же, а потом вроде как десятку накинут, плюс бонусы какие-то.
– Ну, тут надо проставляться по любому! – заметил Антоха. – Эх, жаль на работу завтра, а то бы отметил твоё повышение.
– Ага, если испытательный пройду, – улыбнулся парень.
– Пройдёшь, куда денешься, – вставил слово Баха, – не дурак, поди.
Антон был молод, общителен и жизнерадостен – вот, пожалуй, и всё, что Георгий мог бы сказать о своём удачливом коллеге. А ещё то, что завидовал ему. Ужасно завидовал. Когда открылась вакансия, Жора первым попросился на эту должность. Он работал в магазине уже два года, но за всё это время ни на шаг не продвинулся по карьерной лестнице. Да и не хотелось ему уже торчать в опостылевшем торговом зале, полном людей, выполняя всю грязную работу, начиная с обслуживания кассы, заканчивая разгрузкой и мытьём полов, да бегать по малейшей указке проевшего плешь начальника. Хотелось приходить в уютный, тихий офис, где всегда чисто и спокойно, где он будет спокойно сидеть за столом, вместо того, чтобы торчать за кассами или толкаться в торговом зале под злые взгляды вечно недовольных покупателей. Да и жена была бы рада. Георгий думал, что справится, ведь он знал кое-какие программы, которые обычно там нужны, да и не совсем же дурак – если что, подучится в процессе. Но вот только Павел скептически посмотрел на сотрудника и сказал:
– Да не, там знать надо всё, и общение требуется. Думаю, тебя не возьмут.
– Да я разберусь! Попробовать-то надо, – заверил Георгий. Единственное, в чём была проблема, так это в общении: вот тут действительно он мог подкачать. Георгий болтливостью не отличался, да и мысли порой сложно оформлялась во фразы, а потому с людьми ему было трудновато. «Но, может, справляюсь? – подбадривал он себя. – Не немой же, в конце концов».
– Ладно, подумаю, – отмахнулся Павел, и Георгий понял, что думать об этом директор не станет.
И действительно, через два дня за обедом Федя сообщил всем о предложенной ему должности в офисе.
Сказать, что Георгий был расстроен – ничего не сказать. Он весь вечер не находил себе места. Почему? Почему ему предпочли кого-то другого? Два года он тут пашет на износ, старается, как может, вкалывает сверхурочно, выходя по первому же звонку, но начальство так и не увидело в нём никакого потенциала, только пользуется его безотказностью, да упрёки сыпет по любому поводу. А Федя тут всего несколько месяцев, а пару раз так и вообще, страшно сказать, не пожелал поработать в выходные, а ему – все лавры и дорога наверх.
С тех пор прошла неделя, но на Георгия до сих пор накатывала волна тоски и горечи, когда он думал о происшедшем. Конечно, другие сотрудники шептались между собой о том, что Федя по знакомству переводится, ведь просто так в офис не берут, но это мало утешало Георгия. Он-то знал, что Федя общительный и пробивной, и у него всё впереди: карьера, семья, деньги. Он-то сможет устроиться в жизни.
И сейчас Георгию снова стало жалко себя. Кроме ипотеки и недовольной жены с ребёнком, требующим постоянных трат, к тридцати пяти годам он ничего не нажил. Да и не мог он позволить себе искать работу по душе: слишком уж деньги быстро заканчивались, на месяц порой еле хватало, даже не смотря на то, что супруге так же приходилось работать. А ещё недавно оказалось, что сыну надо зубы лечить – это окончательно добило семейный бюджет. Уволься Георгий, так и вообще в долги бы залезли, как это произошло прошлый раз, когда его сократили на предыдущем месте.
Так он и жил с тех пор, как вернулся из армии: поначалу он думал, что ещё молод, думал, вся жизнь впереди. Работал, кем придётся: мойщиком машин, продавцом, кладовщиком, курьером временами приходилось побегать. А время шло, и вот он уже женился, а потом совершенно внезапно появился ребёнок. Стало нужно своё жильё, поскольку с родителями больше жить не получалось – купили квартиру в ипотеку, решили с женой выплачивать вместе, думали, это не так тяжело: всего-то по половине зарплаты с каждого. И вот Георгию уже тридцать пять, а он обременён огромными статьями расходов, и с каждым годом всё больше посещает мыслей, что жизнь не сложилась, не удалась, и ничего лучшего впереди не ждёт.
– Жор, – сказал начальник, когда сотрудники собрались расходиться, – уберёшься сегодня, закроешь, а завтра, чтоб в семь на месте был. Окей?
Георгий нахмурился. Он редко возмущался, но тут накипело.
– Может ещё кто-то, – возразил он, – я вообще-то без выходных на неделе. Чего я-то сразу? Полно народу.
Павел отозвал его в сторону.
– Работы много, все заняты своим делом, кто-то не может по объективным причинам, – спокойно объяснил он. – Когда ты устраивался, я предупреждал, что тут постоянно приходится подменять кого-то или задерживаться. Говорил? Говорил. Ну так в чём вопрос? Я никого не держу: если не устраивает график, хоть сегодня пиши заявление и можешь идти на все четыре стороны. А если нет, то давай не будем в позу вставать. Если надо работать – идём и работаем.
– Ладно, – буркнул Георгий.
Домой возвращался опять ночью. Несмотря на поздний час, людей в метро было всё ещё много: большинство ехало на электричку, чья станция находилась ближе к концу ветки. Но по сравнению с тем, что в подземке творилось утром в будни, когда люди еле втискивались в переполненные вагоны, сейчас царили тишь и благодать.
Наконец, вытерпев обычные двадцать минут в гремящем составе, Георгий вылез на улицу и вместе с растекающимся во всех направлениях людским потоком двинулся в сторону дома. От метро ему было идти минут двадцать. Конечно, он мог воспользоваться общественным транспортом, который ещё ходил в это время, но делать этого не стал: сейчас мужчина никуда не спешил, скорее наоборот, ему хотелось остаться наедине с самим собой, привести мысли в порядок. Те минуты, пока он шёл от метро до дома, были единственным временем отдыха и покоя в каждодневной суете.
Машины мчались вереницей огней мимо бредущего в раздумьях пешехода, наполняя вечерний город сплошным, не прекращающимся ни на миг гулом, а Георгий почти не обращал на них никакого внимания. Но успокоиться не получалось: тяжёлые чувства рвали душу мелкими острыми когтями. Хотелось и самому царапать стены и грызть асфальт, поскольку некуда было выпустить ту гнетущую скорбь, что повисла мёртвым грузом на сердце. Обычно свою печаль удавалось скрыть от самого себя, но та, будто раковая опухоль, росла и жирела, пока, наконец, не достигла такого размера, что весь организм оказался ей порабощён и отравлен. Георгий просто не понимал, где свернул не туда на жизненном пути, в чём была его главная ошибка, и как теперь вернуться на исходную и всё исправить.
Он не заметил, как дошёл до дома, поднялся на лифте на нужный этаж, и машинально повернул ключ в замке собственной двери. В коридоре встретила Инна. Сын Ваня уже спал, как и положено в это время детям, а значит, Жора снова его не увидит. На лице супруги было написано недовольство, теперь оставалось только ждать, когда оно прорвётся наружу и гадать, что же случилось.
– Опять поздно. Задержали? – спросила жена.
– Угу, пришлось.
Остывшая гречка с овощами дожидалась на обеденном столе. Помыв руки и переодевшись, он принялся за еду. Инна молча ушла в комнату. Георгию хотелось излить кому-то душу, рассказать про то, как с ним обходится директор, как не повысили в должности, как осточертела ненавистная работа, где никто его не ценит, как порой невыносимо изо дня продолжать жить дальше. Вот только некому было. Инна обычно не любила подобные излияния, ведь она и сама мучилась от похожих проблем.
Супруга вернулась и, уперев руки в бока, встала в дверях кухни. Георгий понял: началось.
– Сколько же это может продолжаться? – она вызывающе смотрела на мужа. – Я устала так жить. Понимаешь? Почему некоторые жёны дома с детьми спокойно сидят, а мне приходится сто дел делать на дню, носиться, как угорелой: и на работу, и в детсад, и за продуктами? Сколько можно-то? Почему у других мужья зарабатывают, а не валят всё на жён? А ты и работаешь вроде, а всё равно я должна всем заниматься. Один единственный день сегодня хотела в салон сходить в кои-то веки, но нет же!
– А я тут при чём? – нахмурился Георгий. – Как будто я хотел в свой выходной работать.
– Да ты всегда ни при чём. Что бы ни произошло, ты ни при чём, – распалялась супруга. – Я что ли должна заботиться обо всём? Я женщина, в конце концов, а не тягловая лошадь!
– Опять начала! – схватился за голову Георгий. – Ну что я сделаю? Наколдую тебе денег? Мне тоже вообще-то работать приходится. Я развлекаюсь там, по-твоему?
– Ты просто ничего не хочешь делать в своей жизни! Сколько лет одно и то же, ни капли не меняешься! Да тебя даже повышать никто не хочет. Это о чём-то говорит? Тоже мне: ходит на одну и ту же работу годами и думает, он делает что-то. А вечерами сидит и в монитор пялится, да книги свои дурацкие читает. Всю жизнь в фантазиях прожить собрался?
– Так тебе что ещё надо? Работаю, как могу! – довод был стар, как мир, хотя и никогда не действовал нужным образом. Да и обвинения повторялись уже многократно: каждую неделю колесо сансары делало очередной оборот, и снова вылезали прежние, заезженные и измусоленные упрёки и обвинения.
– Над собой надо работать! Хоть бы развитием занялся. Нет же, будем сидеть дома, бесполезной хернёй заниматься! – Инна отчитывала мужа, как нашкодившего ребёнка. – Сколько сейчас бизнестренингов, сколько семинаров личностного роста, всё для таких дураков делают, но нет же, лучше в экране лишний раз залипнуть! – женщина была уже вне себя от злости. – Нужно же человеком становиться, в конце концов! Сколько я ещё должна впахивать, по гроб жизни что ли? Нормальные мужья вон достигают чего-то, у них и карьера и всё. А ты? Я устала так жить!
– А я – нет?! Я не устал?! – окончательно выведенный из себя Георгий ударил ладонью по столу.
– Так делай же что-нибудь! – в бешенстве вопила жена. – Не вали всё на меня!
Она развернулась и зашагала в спальню, затем вышла и кинула одеяло и подушку на кухонный диван, и вновь скрылась в комнате, теперь уже до утра. Наверняка сын проснулся от очередной ссоры родителей. «Интересно, о чём он думает? – размышлял про себя Георгий. – Наверное, о том, какой у него отец никчёмный. Если так, пожалуй, он прав».
Жора знал, каков дальнейший ход событий: два или три дня они с Инной не будут разговаривать, а потом помирятся и на какое-то время всё устаканится, жизнь войдёт в привычную колею, когда каждый будет просто выполнять свои обязанности, молча копя внутри недовольство и гнев, которые потом вновь прорвутся скандалом. Как долго это будет продолжаться? Когда-нибудь они с Инной дойдут до ручки, и очередная ссора закончится разводом. Всего лишь дело времени. И что тогда? Продавать квартиру? Платить алименты? Но пока они продолжали друг друга терпеть, видимо былая любовь ещё теплилась под бетонной плитой взаимных недовольств и упрёков. А может быть, Инна просто не нашла себе того, кто бы мог стать для неё хорошим мужем? Да и Георгий подумывал, что не будь он связан с этой женщиной жильём и ребёнком, вряд ли стал бы терпеть такое отношение, и выгнал бы её вон. Как и послал бы на все четыре стороны начальника, если б не долги и ипотека. Георгий задумался: а ведь с Инной жизнь тоже обошлась несправедливо, заставив мучиться и страдать вместе с ним. В конце концов, она по-своему имеет право на недовольство.
Георгий ещё долго сидел на кухне со включенным светом. Он достал из-за дивана большой пакет и стал извлекать из него один за другим свёрнутые холсты. Мужчина разворачивал каждое полотно и с ностальгией рассматривал их. На одной картине красовался дом, окружённый садом, на другой – осенний лес, а вот портрет Инны – она тогда была моложе и красивее. Георгий знал, что нарисованы они неважно, неумело, почти по-детски, ведь профессиональных навыков он не имел. Но живопись ему была дорога, как память. Память о том времени, когда он с головой уходил в своё любимое занятие, просиживая вечерами за очередным пейзажем. Это было так давно, Георгий совсем забыл, каково это, делать то, что нравится. Ведь краски воняли на весь дом, а холсты стоили дорого, и когда пара завела ребёнка, ни денег, ни времени на хобби просто не осталось. Да и Инна считала это пустым занятием, праздным времяпрепровождением, которое не вело к увеличению семейного бюджета. Но до сих пор в такие тяжёлые дни, как сегодняшний, оставаясь один на кухне, Жора вынимал из пыльного угла полотна и любовался ими. Ему хотелось одного: убежать туда, в эти поля и леса, нарисованные на холстах, туда, где нет осточертевшей работы, склочницы-жены и непосильных денежных обязательств.
Так Георгий и уснул на диване, а утром недовольная супруга молча снарядила его на работу, наложив в контейнер для еды слипшиеся макароны с дешёвой колбасой, и он пошёл. Сегодня опять смена.
По какой-то неведомой причине поезд метро встал на станции и долго никуда не ехал. Такое обычно случалось в будни, но никак не в выходной день. И когда Георгий, наконец, добрался до магазина, его уже ждал Павел – он тоже сегодня работал, не смотря на воскресенье.
– Вот он, явился, – раскинул руки директор. – И что на этот раз? Честно, уже ни в какие ворота не лезет! Ещё раз накосячишь, штрафы будут. Надоел уже.
Георгий промолчал, глядя куда-то в сторону. Он открыл дверь и побрёл в раздевалку.
Снова жёлтый свет дневных ламп, снова люди и стеллажи с продуктами, которые уже набили оскомину. Надо быстро разложить товар, а потом бежать на кассу до того, как соберётся очередь. Сегодня всего один кассира. Федя больше не работает, а значит, пока не найдут нового сотрудника, на остальных ляжет больше обязанностей. Придётся поднапрячься. Снова…
– Понаставили тут, ни пройти, ни проехать, – послышался старческий голос за спиной.
Георгий оглянулся и увидел, как полная пожилая женщина пытается пробраться в узкий проход между холодильником и телегой с продуктами, которые Жора приготовил для выкладки.
– Извините, – сказал он и постарался освободить проход.
Но, то ли женщине не понравился его тон, то ли она просто была не в настроении:
– Извините, извините! – передразнила она. – Понаставили тут! Я коза что ли, скакать по вашим магазинам? Восьмой десяток, как-никак. Понаберут непонятно кого! Что за магазин-то такой!
«Нет, не возможно так работать», – вскипел внутри Жора. Он чувствовал, как ком злобы подкатывает к горлу, а потому бросил всё и пошёл на склад. Он сел на табурет с рваным сиденьем, эмоции бурлили, а слёзы наворачивались на глаза. А ведь он и раньше такое терпел, постоянно терпел, всю жизнь. Ведь по-другому нельзя, иначе можно потерять работу. Клиент всегда прав, а ты должен быть хорошим и вежливым, ведь так всегда учили родители. Надо терпеть.
– Чо такой смурной? – Антоха заметил печального коллегу. – Случилось что-то?
Грузчик, как обычно, вытер руки о грязный синий комбинезон и почесал в затылке.
– Случилось, – проворчал Георгий, продолжая таращиться в пол. – Жизнь случилась! Эта долбанная жизнь и долбанная работа!
– Блин, да я тоже уже заколебался, не поверишь. Наказаны мы, наверное, за что-то. Вон некоторые в офисе будут сидеть, бабки ни за что получать, а мы с тобой вкалывай. Ну что делать, жопу-то мы не умеем начальству лизать, верно?
Георгий понял, что грузчик сейчас говорит о Феде, но слова мало утешали. Ведь что изменится, если очередной раз посетовать на жизнь и обсудить с коллегой, как всё плохо?
Павел снова возник, будто из-под земли.
– Не, ну что за сходки тут? Пацаны, хватит сидеть! Зал пустой, кто работать будет? – директор выглядел раздражённым. – Жор, в самом деле. Ты и так опоздал сегодня, да ещё зад просиживаешь. Либо работай, либо увольняйся. Мне тут лодыри не нужны.
Георгий встал. Его губы были сжаты, а на скулах ходили желваки.
– Пошёл ты на хер! – во взгляде Жоры была такая ярость, что, казалось, он пригвоздит им Павла к стене. – Понял? На хер иди!
Пока опешивший директор собирался с мыслями, Георгий зашагал прочь. Он скинул в раздевалке надоевшую форменную рубаху, взял пакет и вышел из магазина, ни с кем не попрощавшись. В пакете лежал контейнер с приготовленными женой макаронами. Георгий со злости швырнул его в урну: «Пусть сама жрёт это дерьмо!»
Он удалялся прочь от супермаркета, шагал, куда глаза глядят, а в душе пылала ярость, мысли путались. Георгий проклинал всех на свете, он представлял, как здорово было бы сейчас вернуться и зарядить этому придурку Паше в нос, а потом прийти в зал, и разнести там всё подчистую. А ещё лучше, спалить этот проклятый магазин. Но всё это оставалось только в воспалённом от бешенства уме, а ноги уносили незадачливого работника всё дальше и дальше.
Жора не заметил, как прошёл жилые кварталы и оказался в парке. И вот тут, среди распускающейся зелени он, наконец, успокоился. Мужчина присел на скамейку и погрузился в дивный мир природы, обступившей его со всех сторон. Листва шелестела на ветру, успокаивая глаза, а лучи солнца согревали душу. И тут он почувствовал, что свободен. Он ушёл оттуда, где не хотел находиться. Просто взял и ушёл – наверное, первый раз в жизни предпринял столь решительный шаг. И этот шаг сделал его свободным. Он больше не зависел от директора, он больше не должен бежать с утра в магазин, не должен лететь на работу в выходной день по первому звонку, не обязан терпеть унижения от людей, которые ни во что его не ставят. И это было прекрасно. Вот ради чего стоило жить.
Однако сегодня в парке было слишком много народу, и Георгий не стал здесь задерживаться. Ему было всё равно, куда держать путь, только бы подальше от дома и работы, туда, где его никто не найдёт. Он пересёк МКАД по надземному переходу, миновал лес и снова оказался в жилом районе. Вечерело. Целый день Георгий, забыв обо всём, шёл навстречу неизвестности. Звонил несколько раз начальник, затем жена. Жора выключил телефон. Наверное, Инна беспокоится, но он решил: пускай понервничает. Должна же она, в самом деле, подумать над своим поведением?
Уже почти стемнело, и Георгий понял, что домой сегодня не вернётся. Он был свободен и мог идти, куда пожелает, он никому ничего не должен. Коттеджные посёлки потянулись вдоль дороги. Георгий шёл и смотрел по сторонам, наблюдая за происходящим вокруг. Сегодня люди отдыхали: где-то играла музыка, а ветер доносил запах жареных шашлыков. Весна окончательно пришла в этот мир, жизнь била ключом. Скоро лето.
Георгий вышел к железной дороге и уже собирался её пересечь, как увидел яркое пятно фары мчащегося поезда. Сопровождаемая стуком колёс, она очень быстро увеличивалась в размерах, и мужчина решил переждать. Он стоял рядом с путями и смотрел на подрагивающее железо рельс. Поезд приближался, и вот уже фара горела в каких-то нескольких метрах. Яростно взревел гудок, пытавшийся прогнать прочь человека, который застыл в опасной близости от несущегося на всех парах железного монстра, но Жора лишь равнодушно взглянул на летящую к нему махину. Он уже давно понял, что путь окончен, хотя долгое время не признавался себе в этом. Но обман не мог продолжаться вечно.
И тогда Георгий сделал шаг вперёд.