БРАТ И БРАТ
Братишки Толя и Петя ( младший ), жившие с родителями в областном центре очень любили проводить каникулы у дедушки с бабушкой в заволжском селе. Многое им там нравилось: речка – тихая и тёплая, дом и двор, где они проживали, огород и сад, где они любили проводить время, и, конечно, местные сверстники, такие добрые и смышлёные и очень самостоятельные. И если городские дети в их возрасте – предмет забот и беспокойства для родителей, то в селе они – уже помощники для родителей.
Но больше всех братишкам нравились дедушка и бабушка. Бабушка каждую минуту проводит в делах, но успевает общаться с внуками и привлекать их к домашнему труду. То они носят холодную воду из колодца ( доставать её с помощью "журавля" – настоящее удовольствие! ), то поливают грядки, то собирают ягоду, то отправляются на луг нажать травки корове на ужин. Можно перечислять ещё много дел, которые выполняют братишки. И всё же главный интерес для мальчишек – бабушкины рассказы про село, про войну, про сельчан. Почти все в её рассказах — герои. Кто боевой, кто трудовой, но все герои. И дедушка тоже герой, и боевой и трудовой одновременно.
Дедушка – тракторист. Теперь он пашет, сеет, жнёт, а когда была Отечественная Война, он все четыре года был в Красной Армии – боролся с фашистскими захватчиками. Бабушкины рассказы мальчики сохранили и во взрослой жизни.
Еду бабушка обычно стряпала на летней печке, расположенной прямо во дворе. Возле печки – столик, при нём и стул. Тут и готовит бабушка свои неповторимые по вкусу кушанья.
Мальчикам очень нравилось, когда бабушка печёт пирожки. По нескольким причинам.
Первая. Это действие весьма продолжительное.
Вторая. Они всё время находятся при печке, при бабушке, значит.
Третья причина. Бабушка, сидя возле печки и работая руками, подолгу потчует внуков своими неиссякаемыми рассказами.
Ну и, понятно, пирожки с пылу, с жару и досыта.
И когда братикам сильно захочется послушать эти самые рассказы, они спрашивают:
– Бабушка, а когда Вы снова будете печь пирожки?
– Да хоть завтра, если поможете.
– Да-а-а, помо-о-ожем! — дуэтом пели в ответ ребята.
И это не пустые слова у братишек. Прежде всего, нужно заготовить для печки достаточное количество топлива – "зелёного угля", как говорил дедушка. Это он так называл засохшие на солнце коровьи лепёшки. Затем нужно было заготовить зелень для пирожков "из всего". Их начинку составляет всякая зелень: листья капусты, свеклы, крапивы, укропа и ещё кое-что вперемешку с крошеными яйцами. Понятно, всё приносят, режут, отжимают мальчишки, а бабушка только всё смешивает и подбивает вкус. Всегда присутствуют пирожки с сыром ( творогом, значит ) и ещё с картошкой с укропом. Всё заготавливают и режут внуки. Они же поддерживают нужный огонь в печке, а бабушка лепит, печёт и руководит процессом.
Все возле печки, все вместе. И бабушка рассказывает о том, что видела сама, что слышала от людей, которые никогда не врут.
Некоторые из её рассказов кратенько изложены ниже, так что читатель сам может оценить их содержание.
Лето 1941 года. Украина. Луганщина. Сёла к этому времени там окрепли. Колхозные поля давали хорошие урожаи. Люди стали отходить от страшного лихолетья 32 – 34 годов, когда голод косил людей и на селе с невиданной жестокостью. А в последние годы и на трудодни выдавали столько, что колхозник весь год жил с хлебом. Полнились колхозные скотные дворы, конюшни, овчарни, птичники. Всё большую часть полевых работ выполняли тракторы и комбайны. Новые профессии на селе – тракторист и комбайнёр пользовались почётом и уважением. Люди повеселели и трудились на общее благо с охотой.
И вдруг – война! Да такая, какой не видывали и старые вояки на селе и молодые, уже отслужившие срочную службу. Для той поры новейшее оружие фашистской армии позволяло ей наступать по территории Советского Союза, в том числе и по Украине, невиданными темпами.
Похоже, не хватало сил сдерживать этот вражий натиск, поэтому на его пути власти старались убрать всё, что могло принести пользу врагу. Скот стадами гнали на восток. Зерно прямо от комбайна – туда же. Механизаторов до окончания уборки урожая не призывали в Красную Армию. По всему по этому было видно, что руководство СССР не исключало возможность оккупации и этой части страны.
А как фашисты зверствуют на захваченных землях, люди уже знали: за Днепром, к западу, немец уже показал, какой он neue Ordnung ( новый порядок ) несёт на наши земли. Насилия, грабежи, расстрелы, виселицы, принудительный труд для фатерлянда, угон молодых на работы в Германию – далеко не полный перечень граней этого порядка.
Для семьи дяди Лёши и тёти Насти, родителей братишек, эвакуация выглядела так. Конец сентября. На сборы дали три дня. На всю семью надо запасти продуктов и одежды на две недели. Разрешили упаковать и подписать некоторый домашний скарб определённого небольшого веса. Всё, что запасено для зимы в доме и во дворе, живность в том числе, сдать властям. Обещали, что домашний скарб привезут и отдадут на месте. Забегая вперёд, нужно заметить, что приблизительно через месяц всё имущество было доставлено и вручено хозяевам. Там же дадут дома с постройками, корову и мелкий скот.
Дядю Лёшу уже призвали в Красную Армию, как и всех, годных к войне мужчин. Остались только старики да подростки. Вот они-то и ходили по дворам, помогали женщинам упаковывать скарб. Товары из магазина раздавали всем нуждающимся бесплатно.
Через три дня малых детей, в том числе и детей тёти Насти, посадили на подводы и отправили на ближайшую железнодорожную станцию. Взрослые рядом шли пешком. Там погрузили в товарные вагоны и повезли на восток. Все эти действия назывались "эвакуация", а едущих людей – эвакуированными. И таких эвакуированных сёл было несколько. Может, откуда-то ещё эвакуировали, едущие в этом поезде об этом не знали, а знали только про тех, с кем ехали.
Поездка заняла больше десяти дней. Ехали по большей части ночью, потому что днём фашистские самолёты бомбили всё, что движется. Этот эшелон тоже подвергался бомбежке, но, слава Богу, бомбы в состав ни разу не попали.
На место, на маленькую станцию в заволжской степи, приехали утром. Было сыро и холодно, шёл дождь. Полдня ждали подводы, ещё полдня ехали в село, где предстояло переживать войну.
Село было обжитым, но без жителей. Складывалось впечатление, что они совсем недавно покинули село. Даже мебель в домах была. Скромная, самодельная, но всё же была. Исправны печи в домах, в порядке постройки, заборы, колодцы. В некоторых домах имелись солидные запасы зерна и огородной продукции. Эвакуированные сельчане хоть и побросали на своей Родине намного больше всего, но были довольны тем, что на первое время есть из чего приготовить детям незамысловатую еду. Вскоре власти дали корову и несколько кур, так что малым детям можно было готовить детскую пищу.
В исправности была и школа на четыре класса, в ней было много учебников, правда, почти все они на немецком языке. Взрослым было понятно, что покидали жители село скоропостиженно и в стеснённых обстоятельствах.
1941 год. Заволжье, точнее, Немповолжье. Это довольно обширная территория за Волгой, где с давних времён проживали этнические немцы. Жили они отдельными сёлами, часто по соседству с русскими сёлами. В немецких сёлах были национальные начальные школы. Хорошая больница была одна на несколько как русских, так и немецких сёл. Немецкие сёла как-то самоуправлялиссь, жили более зажиточно, чем русские сёла. Достаточно сказать, что во время страшного голода в 1933 году, когда в русских окрестных сёлах умирали сотни людей, в немецких сёлах умерших были единицы.
Наступило лето 1941 года. В немецких сёлах стали появляться посторонние люди, не говорящие по-русски, хотя практически все "местные" немцы по-русски говорили. Стали происходить странные явления: то вода в колодце отравлена, то амбар с зерном сгорел, то вдруг пожар возник на ферме. И только в русских сёлах. В условиях стремительно приближающейся линии фронта некогда было властям разбираться и искать виновных в каждом конкретном случае, но и наказывать всех поголовно не стали, а переселили эти сёла в восточную часть страны, за Урал, куда линия фронта ( в этом были твёрдо уверены ) не дойдёт при любых обстоятельствах. Так сказать, от беды подальше.
Иногда, переживая житейские неурядицы, эвакуированные взрослые с сочувствием вспоминали прежних хозяев села. Зима уже вступала в свои права, а как там они на новом месте, есть ли хотя бы крыша над головой и есть ли чем хоть немного утолить голод? Ведь всё, считай, побросали здесь. Несладко им. Но в ту лихую годину слово "немец" у большинства советских людей было разнозначно словам "фашист", "оккупант", хотя эти мирные труженики села в абсолютном большинстве своём к фашистам и оккупантам никакого отношения не имели. Но, с другой стороны, кто знает, как бы они повели себя, когда линия фронта подошла близко к немецким сёлам. Трудно не только тогда , но и сейчас судить об этом. Но ещё труднее было действовать тогда, когда враг стремительно продвигался на восток, и любая ошибка могла стоить жизней очень многих советских людей и захваченных территорий.
А покинутое село на Луганщине постепенно заселяли беженцы от войны с западных областей Украины в тайной надежде, что туда немец не дойдёт. Но, как известно, он дошёл и что там вытворял, стало известно уже после освобождения села Красной Армией.
Оккупанты жителей села не считали за людей. Заставляли работать на себя, избивали по поводу и без, просто, чтобы развлечься. Семьи вынуждены были прятать девушек и девочек-подростков от пьяной солдатни и полицаев, власть которых над населением немцы не стремились ограничивать. Лучшие дома – для немцев, а хозяев выгоняли в сараи или вообще прочь со двора независимо от того, какая погода или какое время года стояло на дворе.
Всё, что было в домах, в хлевах, на огородах забирали без зазрения совести как своё. Перечить не смей! Наказания последуют вплоть до расстрела. Вообще, расстреливали и вешали людей запросто. Суды не требовались. Бывало достаточно того, что человек немцам просто не понравился. Перед комендатурой виселица всегда была в готовности.
Школа не работала. В ней расположили что-то наподобие госпиталя только для немцев. И так на всё время оккупации. По этой причине многие дети в конце сороковых и в начале пятидесятых годов прошлого века заканчивали десятилетнюю школу в девятнадцать и в двадцать лет. А очень многие дети после изгнания немцев уже не возвращались в школу, хотя она и возобновляла работу. Об угнанных в Германию детях и говорить нечего — не для того их угоняли, чтобы обучать в школе. Удел таких детей – арбайтен, арбайтен и арбайтен ( то есть, работать ) каждый день с раннего утра до поздней ночи.
После войны некоторые из эвакуированных сельчан вернулись на свою Родину, на Украину. Лёша и Настя остались на новом месте. Один из их сыновей после срочной службы в Армии устроился работать в областном центре, где от завода получил место в общежитии. Через некоторое время женился на дочери беженцев из Украины и за два года построил себе дом в одноэтажном "пролетарском" районе города.
Семья у него получилась дружная и крепкая. Росли два сына Толя и Петя и дочка Наталка. Родители дома часто говорили по-украински, а дети почти полностью перешли на русский язык. В семье не отдавали предпочтения никакому языку, оба были всем понятны, были своими.
После школы Толя выучился на электрика в ремесленном училище и работал на заводе. Петя в учёбе был усерднее и поэтому поступил в техникум, где получил специальность техника по самолётостроению и работал на авиационном заводе. Сыновья последовательно отслужили срочную службу в Советской Армии и вернулись на свои прежние рабочие места.
Неожиданно для всех Анатолий, служивший в Западной Украине, изъявил желание переехать туда на постоянное жительство. Родителям такое решение было не совсем понятно – у него была хорошая работа, друзья, уважение от соседей и на работе. Но раз хочет – в добрый час. Может, у него там невеста завелась, хотя об этом он ничего не говорил дома. Что ж, решил – пусть едет. Дома его место никто не займёт, и, в случае чего, он сможет вернуться в родительский дом.
Но он прижился в городе Ровно. Там работал на химкомбинате, женился, получил квартиру. Всё у него шло так, как бывает у повзрослевших детей. Вот только деток у него не было. Но отец с матерью, уже в возрасте люди, деликатно молчали на эту тему. Толя иногда приезжал к родителям в гости, но всегда один.
Родители не знали, что он связался там с каким-то "рухом" – организацией непонятной направленности, которая делала ему значительные подарки и давала поручения в процессе своей деятельности, а Толя их исправно выполнял.
В последний приезд к родителям он рассказал об этом, но их одобрения и поддержки не получил.
Нужно заметить, что к этому времени и младший сын Петя после срочной службы в Советской Армии решил перебраться на Украину, но на Луганщину – поближе к родным местам дедушки и бабушки, которые уже покинули земной мир. Он обосновался в селе, где купил ветхий домик. Перестроил его так, что он перестал отличаться от большинства других домов в селе. Петя также обзавёлся семьёй, заимел сына и дочку и трудился в местном колхозе.
Толя и Петя имели небольшую разницу в возрасте, и Толя с малых лет заботился о Пете, опекал его на улице и в школе, а Петя, возможно, поэтому был привязан к Толе больше, чем к кому другому в семье. Словом, это были братья-друзья, в полном смысле "не-разлей-вода". По этой причине родители недоумевали, когда их сыны выбрали для постоянного жительства противоположные края Украины – запад и восток. Понятно, вмешиваться ни во что не стали – взрослые мужчины сами приняли такие решения. Уже живя на Украине, сыны семьями ездили друг к другу в гости, переписывались и перезванивались постоянно.
Наступило смутное время двухтысячных. Для большой части западных украинцев восточные украинцы – "русiфiкованi", "ватники", "колорады" – кто угодно, только не "справжнi украiнцi". Значит, не настоящие украинцы. Вышло, что Толя – настоящий украинец, а Петя – нет.
2014-ый год. На Украине происходят трагические и кровавые события. Государственная Армия направила авиацию, танки, пушки против жителей Донбасса – восточной Украины. Местные жители, естественно, взялись за оружие защищать свою землю.
Перед этим Петя, будучи в отпуске, поехал с семьёй навестить своих уже пожилых родителей. А когда вернулся домой, оказалось, что его дом разрушен попавшим в него снарядом украинской армии. Петя сразу же отвёз свою семью в Россию к родителям, а сам вернулся и вступил в ополчение защищать ставшую родной землю.
От обстрелов в селе погибло несколько человек и разрушено больше десяти домов. И ни за что. Многие молодые мужчины села взялись за оружие в составе ополчения защищать свой край. Страшно представить, что бы вытворяли солдаты ВСУ ( Вооружённых сил Украины ), если бы они вошли в село.
Как только начались кровавые события на востоке Украины, когда ВСУ бомбили, обстреливали и жгли Донбасс, уже пропитанный националистическим духом бендерщины, Толя очень радовался, наблюдая, как справжние украинцы расправляются со своими восточными соотечественниками. Он хотел бы и сам поучаствовать в очищении восточных земель Украины от всяких там ватников и колорадов. Ему всё равно было, изгонят их или уничтожат— лишь бы их не было. И Толя оказался с оружием на Донбассе. Когда он приехал в район боевых действий в Луганской области, ему даже понравилось. Вот оружие, там – враг, который особенной агрессивности не проявляет, вот перепуганное "гражданское" население ( оно всё гражданское, потому что армии как таковой там нет, есть только народное ополчение. А что могут патриотичные ополченцы – хорошо известно по обороне Москвы, Киева, Ленинграда во время Великой Отечественной Войны ). Ходишь дулом вперёд. Легко добыть выпить и закусить и практически любую вещь для обустройства солдатского быта. Так воевать можно. Там "фигуру" уложили, там транспорт — не важно, какой — подорвали или дом подпалили. Всё удовлетворение от того, что ватникам от тебя неуютно и больно.
Своей жене звонил редко, не скучал по ней. Пыл любви давно прошёл, детей нет, так что он ощущал себя с ней, как в общежитии квартирного типа с лицом противоположного пола. А этого противоположного пола хватало и здесь как среди своих "справжних украинок", так и из среды местного населения.
Анатолий и стрелял по колорадам и ходил в тыл "противника" в составе диверсионных групп как знакомый с местностью солдат, который мог "балакати спрвжньою москальською мовою".
Вот и на этот раз он и ещё два бойца тёмной ночью перешли "линию фронта", чтобы "нейтрализовать" ремонтную базу луганчан, на которой те восстанавливали повреждённое в боях оружие и транспортные средства.
Со своими товарищами Толя должен был встретиться на местном кладбище, чтобы уточнить детали предстоящей операции и время её проведения. На кладбище он пришёл заранее и, чтобы скоротать время, рассматривал надписи на крестах свежих могил. И вдруг его словно током пронзило, он застыл в неподвижности. На одном из крестов крупными буквами была написана его фамилия. Опустил взгляд ниже — имя покойного Пётр и его же отчество. Далее дата рождения и дата, когда погиб боец, защищая Родину. Не может быть! Не может такого быть, чтобы его любимый младший брат Петя был убит своими же, украинцами! Стоп. А я уже стрелял в день его смерти? Да, стрелял. Значит, и я мог... Я моего Петю? Ну не может же так быть!
Толя поспешно и, по возможности, скрытно покинул кладбище — сообщники не должны знать о его "встрече" с братом. А слёзы то и дело наполняли его глаза. Ведь Пети уже нет, и, может, даже он его... Стреляли-то по фигурам, не интересуясь, какое лицо у фигуры. Нужно хоть немного успокоится и обдумать, что делать дальше. Одно ясно – сейчас не до задания.
Анатолий решил пока не встречаться с сообщниками. Сейчас он в тылу "врага", но он не испытывал чувства к этим людям, как к врагам. Такие же, как "наши", но наши – по ту сторону. Что-то стало смешиваться в голове Анатолия. Почему же тогда стреляли? Почему убивали? Думаем, разговариваем по-разному? Так они же не пришли убивать нас за это. Нет, нет, не воин он сейчас. Он, как запутавшийся ученик, пытается на ходу найти ответ на вопрос, ещё вчера казавшийся таким лёгким. Но ответить правильно обязательно надо! А тут, как на зло, ни товарища рядом для подсказки, ни учителя для помощи. С этими мыслями и засел Анатолий в укромном месте и так думает, что голова вот-вот расколется.
И остановился он вот на чём. Сейчас он отправится к автобусной остановке, там он поймает скромный автомобиль, который свозит его в Петино село ( каких-то 20 с небольшим километров ). Надо проверить, цел ли, обитаем ли дом Пети? Уж потом он поступит по обстановке.
Вот Толя едет по знакомому селу, видит дом Пети. О, ужас! Не дом, а полдома. Видать, прямое попадание снаряда. Всё. Вопросов больше нет. Нужно возвращаться к месту ночлега и снова думать. И нужно как-то узнать, уцелел ли кто-нибудь из семьи брата.
Наутро у Анатолия план действий был готов. Он идёт в ближайший военкомат и "сдаётся". Там он рассказывает о себе всю правду и просит пристроить его к какому-нибудь полезному делу, которое поможет Донбассу выстоять. Только чур! Стрелять в людей он больше не сможет. Теперь целиться пришлось бы не в абстракную фигуру, а в живого человека, может быть, в друга, а может, и в брата. Нет, Анатолий больше не воин!
Так он и сделал. Его арестовали, много раз допрашивали, помогли узнать, что Петя погиб в бою, что семья его в полном составе живёт в России и, повидимому, ещё на знает о гибели мужа и отца. По крайней мере, такое известие им не посылали.
Кончились допросы, проверки. Анатолий прикладывал все свои силы и знания на ремонте неисправной военной техники. Теперь такая техника обильно напичкана всякой электрикой, так что хорошему электрику дел хватит надолго. А окончательно его судьбу будут решать после войны вместе с сотнями других таких, как он. Такое будущее Анатолий принял охотно и усердно трудился, выполняя свои новые, почти мирные задания и думая о том, что после войны, чтобы там ни решили политики, он останется здесь, на Луганщине, жить, как все, и, возможно, помогать осиротевшей семье брата, если она решится уехать из России.
Россия. Пролетарсий посёлок в областном центре. Дом родителей Толи и Пети. Семья поужинала, дети готовятся ко сну, свекровь смотрит по телевизору старый фильм про войну. Потом женщины отправились в кухню заканчивать хозяйственные дела.
Ни одна наука не может объяснить, как возникают темы для разговоров у двух близких женщин, когда они оказываются наедине. Вот и сейчас свекровь неожиданно спросила невестку:
– А ты не преувеличиваешь, когда рассказываешь о жестокости и произволе Украинской армии?
– Да нет. Скорее, упускаю что-нибудь.
– Моя свекровь – бабушка Пети – рассказывала, как зверствовали немцы в сёлах во время оккупации в давнишнюю войну. Но то были оккупанты, захватчики, а здесь – свои на своих, брат на брата?!
– Свои, да не свои. Это для нас они свои, а мы для них – чужие, лишние, от которых надо очистить благодатную землю Донбасса.
Когда шёл этот разговор, женщины ещё не знали об участи братьев Толи и Пети.
Петя редко звонил своим и свой телефон обычно держал выключенным – вдруг зазвонит не во время. К этому привыкли дома и не особенно беспокоились, когда долго нет Петиных звонков. Так и на этот раз. Последний звонок был давно, но ни жена, ни мать не осмеливались нарушить запрет на звонки.
Никто не может объяснить, каким образом мать или любящая женщина сердцем чувствует, что с её близкими что-то случилось. Почти одновременно обе женщины пожаловались на боль и тревогу в сердце и обе понимали, что это могло означать. Но обе, щадя друг друга, не стали распространяться об этом, а перевели разговор на другое. Свекровь спрашивает:
– Расскажи мне ещё раз, за что же они там на Донбассе воюют?
– За землю воюют. Теперь тем украинцам, что говорят по-русски, не место на Украине. Люди на Донбассе в большинстве говорят по-русски, поэтому должны исчезнуть с территории Украины, значит, и с Донбасса.
– Как исчезнуть?
– А так: или пусть покинут свою землю или их постепенно поубивают. Потому и ведут постоянную стрельбу по хатам, школам, больницам – чтобы больше людей погибало, страдало.
Перерыв в разговоре. Свекровь начала рассуждать: моя свекровь, Петина бабушка, рассказывала, что Донецкую землю от врагов освобождали несколько раз. Думаю, освободят и на этот раз – по-другому ведь нельзя.
Ноябрь 2019г.