Уходим, как осень под зиму,
уходим, как листья под снег,
я видел, как скорбные спины
тебя унесли на ночлег…
...
Когда погиб мой друг,
то оказалось,
я с ним способен говорить.
И мне свободно удавалось
знакомый голос различить.
И, значит, смертью не прервалась
вязавшая нас нервов нить.
Как прежде рядом быть он мог,
и я не сознавал утраты.
Так, верно, павшего солдата
в землянке кликали когда-то,
совсем другого тыча в бок,
чтоб табачком друзьям помог.
Но время шло,
и голос отдалялся,
и становился глуше каждый раз,
и интонации по-новому звучали,
и было больше в них печали…
И день настал, я не дозвался,
чтоб перекинуться хотя бы парой фраз.
И лишь тогда во мне он умер…
И как потом всегда недоставало
его присутствия, его уменья слушать,
вникать, во мне что трепетало,
то, до чего другому дела мало,
то недосуг, а то и просто скучно.
И день померк, не стало друга в нём,
его рукопожатья, силы, смеха…
Как далеко он улетел, уехал,
какой избрал неблизкий путь.
И свидимся ли мы когда-нибудь?
Я часто вздрагивал на улице, заметив
похожий взгляд или улыбку.
И так хотелось обернуться, крикнуть
ему вдогонку, но спокойно…
К чему кричать? Я обознался.
Никто уже не отзовётся, никто уже…
Вокруг одни чужие…