Олесь привык до всего доходить сам! А надо сказать, что уже десяток лет он значился в реестре отечественной литературы под грифом «начинающий», причём, к его собственному и бесконечному удивлению, - с абсолютно нулевым результатом в разделе «Публикации».
Молодой и перспективный (по личному мнению) автор трудился как мог: постоянно совершенствовал язык жестов, самовыражался абсолютно без мата и даже поступил на курсы для глухонемых, чтобы не иметь пробелов в образовании.
- Мне ничьи советы даром не нужны! – строго обрывал Олесь свою бабушку, когда та открывала рот, чтобы словом помочь внуку перестать наконец быть начинающим. – Я и сам знаю: книжка должна писаться интересно, а в эпилоге ещё и красиво!
- Ну, и чёрт с тобой! – удивлённо восклицала старуха и про себя добавляла: «И в кого он такой идиот? Не могу понять! Странный случай!»
Между тем время текло без особых происшествий и неожиданных поворотов. Бабушка занималась по хозяйству, а Олесь помогал ей и заодно создавал художественные произведения, общаясь большей частью со знакомыми глухонемыми: те не лезли к нему с советами, зато принимали активное участие в еженедельных читках этих самых произведений: внимательно выслушивали их до конца и не перебивали.
В отличие от столь плодотворного и ненавязчивого времяпровождения, встречи с представителями издательств по-прежнему оставались для Олеся настоящими мучениями и пыткой. Отказы на просьбы о публикации следовали один за другим. Не помогало ничего: ни язык жестов писателя (пару-тройку из них он освоил на очень высоком уровне), ни высокая его самооценка, ни даже отсутствие пробелов в образовании.
- Не разберу – что происходит? – расстроенно спрашивал Олесь у глухонемых. – В издательствах от меня бегают как от чумы! А однажды я случайно (в дверную щёлочку) увидел, как редактор, после моего ухода, выбросил рукопись в корзину для мусора. Заговор? Они боятся моего смелого пера?
Впрочем, настроение писателя в процессе общения с немногословными собеседниками обязательно улучшалось.
«Бедные-бедные! Бедные мои глухонемые! Как вы переживаете за меня! – со светлой улыбкой думал Олесь, глядя на верных друзей, пытающихся на пальцах и по-разному объяснить ему что-то. – Мне искренне жаль, но вы не будете услышаны, ведь запас понятных мне жестов ещё так мал».
- У-тю-тю-тю! – ласково приговаривал он преданным слушателям и уходил от них. С уверенностью в своём скором признании и у других – говорящих и слышащих.
Однако потом всё пошло не так. Знакомые глухонемые вскоре куда-то переехали, а ещё через полгода умерла бабушка.
На Олесе осталось небольшое, но весьма хлопотливое хозяйство обычного подворья: куры с цыплятами, коза, гуси и корова с маленьким глупым телёнком, за которым нужен был глаз да глаз. Дурак-телок рос слишком уж самостоятельным, требовал почти неусыпного внимания, а иначе просто-напросто рисковал сломать себе шею.
«Мы должны найти общий язык! Или что?» – мучил свою голову Олесь и безуспешно пытался объясниться с непонятливой животиной посредством сурдоперевода. Освоенного им с грехом пополам на курсах для глухонемых.
Вконец измученный перманентными бытовыми делами писатель совсем перестал творить и посещать Издательские дома, а всё больше стал теперь о чём-то задумываться и что-то мучительно, но безуспешно пытался понять.
В очередной раз возвратившись в дом со скотного двора, Олесь без сил садился на тяжёлый крестьянский табурет и, закурив, опять и опять вспоминал последние слова бабушки: «Никогда не забывай после дойки помыться и надеть чистую сорочку, внучок. И рукописи от козьих шариков чисть тщательно и ежедневно».
А потом он снова курил и думал, думал, думал…