Келья без прочих радостей. Часть 10

Арсений Афанасьев
Проснулся рано, когда солнце ещё не набрало в свете, и по гостям, по столу и по лавкам ползли полоски сизого цвета. Небо было чугунно-синим, как дно сковородки сквозь дым шипящего масла. Такой же была моя голова: тяжёлая, с натянутым сверху лицом болезненного цвета, и ощущением, что внутри, в мозгу, схлопываются горячие пузырьки, а при движении боль, как горячее масло, переливается и шипит

Я подтолкнул Сеню в плечо, разбудив его, и отправился, лавируя между гостями, к плите - поставил чайник, засыпал кофе себе и Сене, залил и поставил сей восхитительный макиато на холодильник

Из гостиной героически выползал Сеня с перебинтованной головой. Видели б вы его лицо: красное от свеклы, помятое древесиной, но с выражением черт, как будто он в одиночку остановил танковую дивизию

- Жив? - шепнул я, протягивая руку

Он дал понять жестом, что жив, потянулся на руке, встал, задев деда, и разнеслось по квартире тогда:

- О-па, о-па, - дед бормотал сквозь сон, - зелёная ограда

Мы пробрались беззвучно на кухню, выпили кофе, Сеня взял на проезд, мы размотались, оделись и вышли. Маршрутка стояла, смотрела круглыми фарами на рассвет, розовевший стыдливо на горизонте. Смотрела и не заводилась. Шофёр глянул на нас, и его щёки одёрнулись

- Может, не поедете? - сказал он умоляющим тоном, - А?

Нужно было отдать ключ священнику, чтобы потом поехать к маме и папе. Я нахмурился и кивнул:

- Поедем, - и протянул купюры: два полтинника и десятку, - до храма!

Водитель выдохнул, и перед его лицом закружил пар, в котором чуялись явственно нотки спирта

Сели, согрелись. Водитель истово трепетал с зажиганием. За десять минут, пока маршрутка каркала, споря с водителем, окончательно рассвело

Тронулись, и под наши с Сеней аплодисменты, маршрутка двинула в сторону храма. Трещало радио, а водитель то и дело менял волну

Из магнитолы слышался "лас крисмас", и голос певца выл и рычал из-за плохого приёма

Пересекли перелесок, и голос затих, а водитель сменил волну вновь, на ту, где гнусавым голосом репортёр спрашивал:

- Что вы делали в тот день, год назад, когда это случилось?

Сеня протянул мне наушники

- Спасибо

Остаток пути я ехал, не слушая радио, и только мелодия разливалась в наушниках, и под музыку я представлял, как навещу родителей: увижу, как улыбается мама и как глядит на меня строго, сурово, каменно отец своими глазами под хмурой линией чёрных бровей. Я знал точно: отец будет строг, а мама - с улыбкой на лице и ретроволнистой причёской, как в старых фильмах

Водитель затормозил. Мы вышли и вдруг у самого храма увидели Мишу - он закрывал калитку - и я тут же сорвался к нему

- Михаил! - крикнул я, - Михаил Степанович, доброе утро

Что он забыл здесь, в храме, сейчас, в первых часах наступившего года, неясно было, но я не решился спросить: мало ли

Мишу я знал с прошлого января. Педагог по образованию, он бывал и весёлым, и строгим, когда нужно, и в свои 27 душой походил на семнадцатилетнего: шарил, по достоинству мог оценить мемасы, смешные видео, и я даже хотел позвать его праздновать "нэ-гэ" втроём, со мной и Сеней, но Миша работал весь вечер вчера и не мог

- Здорово, - сказал Миша и пожал мне и Сене руку, - ну что, как отметили? - спросил он потом, улыбаясь

- Неплохо, - и пар заволок лицо его, - бывало и хуже, - сказал я с улыбкой и посмотрел на след, уходивший к храму

- Оно видно, - сказал он, ухмыляясь и осматривая наши царапины, - ладно, ребят, с радостью бы поболтал, но мне пора, - он протянул руку опять, - пойду, а то ребята скоро проснутся

Мы попрощались. Снег захрустел, и мы двинули к храму. Калитка открылась, закрылась, отстала на десять шагов вместе с папертью и притвором. Мы вошли в храм

Праздник витал здесь всюду, вытесняя намёки на благочестие, скромность и религиозное целомудрие. Этим здесь и не пахло, зато пахло едой, отнюдь не скоромной - то ризница накрыта была поляной салатов, жаренных поросят и сёмги, а от престола к жертвеннику вереницами уходили пустые бутылки шампанского, водки и вина, и отнюдь не монастырской трапезы

На жертвеннике лежало вповалку местное духовенство, и кто-то из этих тел назывался отцом Алексеем. Я покричал:

- Отец Алексей?! - но никто не ответил. Тон становился жёстче: - Отец Алексей?!

- Тихо вы, - послышалось из-за иконы на южной стене, - сейчас приду

Не знаю, что там происходило, за этой иконой, но, судя по звуку, там что-то потоком замироточило, а потом икона открылась, как дверь, и оттуда отец Алексей, он же Распутин из иллюстраций, ступил к нам. Ступил, качнулся и упал, как самолёт, заправленный спиртом, но тут же поднялся, но, точно шар для игры в боулинг, вновь упал, покатился к бутылкам шампанского, выбил страйк, два страйка, три страйка, и, привстав, чемпионской походкой к нам зашагал. Он встал, приосанившись, поправил чуть смятую рясу и поздоровался, не протягивая руки

- А что у вас Михаил делал? - спросил я, - святой же человек

- Исповедался

Я протянул ему ключ и, пока он не отвернулся и не упал, спросил:

- Отец Алексей, а вы ведь за тайну исповеди не радеете особо, да?

Он смахнул с верхней губы белую пыль

- Тайна исповеди ценна, - ответил он и икнул, - ценна, как пятьсот рублей

- А у нас есть кое-что подороже, - сказал Сеня и достал из кармана свёрток с брикетом

Ряса того распахнулась небрежно, и пакетик зашёл за пояс его ровно посередине

- Вызывал вчера этот святой девиц распутных, - выдохнул отец, - в количестве двух. За счёт своего и-й-ик, за счёт своего интерната

Так и подумал. Да, на это Миша способен был, и вот почему он так ухмылялся, осматривая наши царапины

Отец Алексей приказал долго стоять, и тогда я спросил, не помочь ли ему, на что услышал:

- Иди уже! - и вернулся вместе с Сеней на остановку