Это на Урале гранили малахит, а у нас на Ирени другие камни знали. Издавна в сёлах живут мастера, кто с ангидритом, кто сталькохлоритом, кто с гипсом робит. Все эти камни прекрасны собой, но не чета ни один селиниту. Тот самоцвет будто мёд диких пчёл, что на обозах везут к нам башкиры. «Тёплый, искристый с особой душой…», так про него говорят камнерезы. В руки возьмёшь и на сердце светло, точно бы солнце играет в ладошах. То-то и любит народ селенит, здесь его суженным дарят в признанье. Носят его от крестьян до купчих, а в Петербурге колечки да броши с камушком этим в почёте у дам, что на балах и приёмах блистают.
Кто сегодня вспомнит откуда пошло, что по Ирени живут камнерезы, как попал им в руки камень-селенит? Редкий учёный подобное знает. Помнят, случилось такое давно, в пору легенд и старинных преданий, в век до острогов, заводов и сёл, с торгом весёлым, резными церквями…
Тихо дремала в ту пору Ирень, лес подымался от брега до неба, звери водились, и рыба была столько, что в русле ловили руками. Правда,не много сыскалось ловцов, земли стояли в ту пору глухими...
Как-то в безлунную синюю ночь, здесь оказались мужчины-пермяне. Шли на охоту, да так забрели, что и дорогу назад потеряли. Вдруг между сосен блеснула река, ветер ударил, открылись просторы. Вышли на берег, костёр развели, сели за ужин достали припасы. Вдруг через тучи пробилась луна, ветер утих, а над самой рекою, там, где дорожка из света была, девушка вышла из неги туманной. Нежные, тонкие грани лица и сарафан, что у нас не видали. Весь он сияет как отблеск луны, да и сама как из света ночного. Смелых охотников страх обуял, смотрят, а двинутся с места не могут. Девушка ближе идёт по воде. Там, где ступает по лунной дорожке, свет застывает, и камнем - на дно, да серебрится под гладью Ирени. Вот уж на берег девица сошла, ветер ударил и тучи сомкнулись. Тут же исчезли дорожка, луна, девушки образ на месте растаял.
Встали охотники с мест у костра, старший промолвил, «Ты видел в тумане??Младший несмело качнул головой, вышел на место, где было виденье, смотрит в Ирени по мелкой воде, камни особые так и мерцают. В каждом застыло сиянье луны, в руки возьмёшь и на сердце привольно. Смотрит пермянин на сей самоцвет:его мне купцы хоть на что обменяют. Снял было шапку, давай собирать, услышал над ухом, как шепот "Довольно!".
" Что ты бормочешь?" - он другу сказал. Старший ответил "я слова не молвил"."Блазится видно" - решил молодой, все же к костру воротился с досадой. Утром дорогу в деревню нашли, там же купцам сторговали каменья. Выменял камни на шёлк молодой, всё распрода;л, а десяток остался. Как не предложит – ни кто не берёт, взглянут, прикинут да морду воротят. Долго ходил он по местным купцам, только стемнело, поплёлся до дому. Встала луна над деревней глухой, окна в избёнках искрились светцами. Слышит пермянин, как кто-то сказал: «Отдай т кузнецу, что сегодня не продал». Он оглянулся - кругом никого:«Что-то нечисто, но лучше не спорить». Пошёлк кузницу, всё как есть рассказал, оставил каменья да вышел из дома. Смотрит кузнец и не может понять, что ему делать с такими камнями? Было бы золото, медь иль руда он бы на кузне работу затеял. Сколько гадал над загадкой камней да не придумал: «Не сложится дело».
Ночью проснулся, вскочил сам не свой, в кузницу бросился начал работу. Долго трудился при свете луны, что он ковал там, - не знал и не ведал. Кисти работали сами собой, молот стучал, и меха нагнетали. Утром какие –то вышли резцы. Так и не понял, зачем он их сделал? Следующей ночью он снова вскочил, снова в сияние лунном трудился. Вышел под утро опять инструмент, что мужики на селе не видали.
Третею ночь не спаслось кузнецу, всё он о тайне гадал инструмента. Встал, почесался, уселся к столу: глянул на камни и замер в сомненье. Вдруг, сквозь окошко в сиянье луны девушка юная медленно встала. Точно из света её силуэт, а сарафан как ночное светило. Тут же она подошла к кузнецу, он испугался, а встать и не смеет. Поцеловала девица его, и растворилось чудное виденье.
Дышит кузнец чуть от страха живой: толи привиделось толи приснилось. Взял инструмент и каменья схватил, руки откуда-то знали движенья. Целую ночь он гранил самоцвет, утром закончил и сам не поверил. Бусы и серьги лежат на столе, точно из лунного сделаны света. Каждое блещет искусной резьбой, будто бы с детства гранить обучался.
Вскоре узнали про бусы купцы, справили цену, - ещё заказали. Так, говорят, в нашем крае пошло: стали работать по чудному камню. Вырежет мастер наш женский прибор, тут же купец суетится с деньгами. Камень возили от нас далеко, знали его на восточных базарах. Знали султаны о нём, короли, правда, о месте купцы умолчали.
Долго трудились у нас мастера, в тайны искусства детей посвящали. Только покоя не знала река: войны, набеги, пожары осады. Так и осталось в веках ремесло, ближе к походу орды Ермаковой в сёлах и вовсе не знали его, да и не мало людей было новых.
Век девятнадцатый снова привлёк в край наш ценителей камня. Пришли рудознайцы с Уральской земли искать алебастр в долине Ирени. Дал был Портнягину строгий наказ: найти минерал для дворцов Петербурга. Долго скитались по сёлам они, покуда однажды в логу у Ясыла целые скалы из гипса нашли и селенита прожилки там были. Правда, в столицу в тот год минерал уже итальянцы из Рима послали. Так и забыли про наш самоцвет, жизнь как и прежде пошла на Ирени.
Долго ли коротко в наши края снова приехали люди с Урала, стали по гипсу резьбой промышлять, местных крестьян ремеслу обучая. Те поработают годик-другой и мастерские свои открывают. Стали в работу пускать селенит, дескать, ходило такое преданье, что этот камень от блеска луны, да и купцы хорошо покупали.
Росли мастерские в Ясыле, в Губна;х, в Ворониной, Ключиках, в избах Ашапа. Войдёшь в мастерскую как будто зима: белая пыль всё кругом застилает. Хозяин работает в красном углу, подле детишки - все режут по камню. Девки шлифуют, а мать у печи: - нужен обед на такую ораву. Слава о промысле нашем росла, в Париже и Нижнем работы блистали. Кто говорит, будто сам Фаберже возил мастеров в Петербург из Ясыла.
Множились в наших краях мастера, губернское земство артель основало. Приехал художник Иван Семиряков, долго возился у нас с мужиками, со;здалэскизы для новых работ да обучал как их выполнить в камне. В основе эскизов звериный был стиль, дар наших предков – людей дикой пармы! Стали из камня зверей вырезать: медведей, лосей, лис да ящериц странных. Свезли их на выставку в Санкт-Петербург, там высший свет поразили изделья, сам император искусство признал, послал благодарность на имя артели.
Поделки отправили в зимний дворец, где и хранятся они в наше время, смотрят туристы, дивятся, глядят: какие живут мастера на Ирени!