Работал Яшка сторожем в райцентре. График был удобный: сутки, через трое, поэтому он целыми днями болтался по деревне без дела, если не считать делом все его ухищрения добыть выпивку или опохмелиться на халяву. Небольшая зарплата таяла с небывалой быстротой, словно она Яшке была в тягость.
Вот и сейчас он был в свободном полёте. Неизменной и неповторимой спутницей, как всегда в такой ситуации, была мысль - где добыть топлива для полёта. Праздников и поминок не намечалось.
Тук-тук-тук - билась в голове мысль, ударяясь в очередной раз об Яшкину черепную коробку, нещадно давила виски и сушила во рту - тук-тук...
Придумал! Теперь он шарил в своём покосившемся сарайчике. Тот сиротливо стоял, охраняя домашний скарб, оставшийся Яшке от родителей.
Нашёл! Это было ведро, ржавое и дырявое - ему немного полегчало. Снял с гвоздя ватную фуфайку и сунул в ведро. Её было совсем не жалко, так как она долгие годы служила мышам и пищей и кровом, да и те давно покинули эти жалкие остатки. Облил их керосином и задами, через огород, крадучись добрался до хаты бабки Сидорихи.
Бабка жила на отшибе, одиноко влача свою старость. Никогда не сплетничала, не скандалила - будто и не жила вовсе. Ходила она в деревню очень редко, по причине болезни ног. И что важно в данный момент, лечилась она спиртово-самогонными настойками на лечебных травах, ими же выручала и других страдальцев.
Вот Яшка и решил разжиться самогоном из бабкиных запасов. Он точно знал, что держит она эти запасы в подполе, а как её выманить - на то и Яшкина смекалка! Чиркнул спичкой - и повалил из ведра ватный дым столбом, да полез через все щели в дом.
- Пожар, пожар!- закричал Яшка, влетая к бабке в дом.
Та спохватилась:
- Господи, пожар, дыму-то навалило, а я и не чую!
Выскочила во двор, причитает, суетится. А Яшка, не мешкая, шмыгнул в дом, да в подпол. Залез туда и ... позабыл обо всём: вот он, рай! И выпить тут у бабки, и закусить, только темно уж очень.
Нащупал одну бутыль, сделал глоток из горла - бабский напиток, сладкая вишнёвая наливка. Взял другую, да пришлось всё выплюнуть - там оказалась вонючая бабкина растирка. Со следующей дегустацией Яшка не промахнулся: то была гарна бутыль. Зубами вытащив пробку, он сделал глоток, который поднял его на вершину наслаждения, потом ещё и ещё глоток...
Налакомившись, Яшка заткнул бутыль, обнял её крепко, чтоб не выронить, и подался было на выход. Да не тут-то было! Крышка подпола была намертво закрыта. Понял он, что попался. Разленившаяся от Яшкиной расслабухи, мысль работать не никак не хотела. Тогда он опять раскупорил бутыль и хлебнул глоток для тонуса.
- Так-так, - заработала мысль в Яшкиной голове, получив порцию топлива - Так-так, так-так... Ничего не шло на ум: сколько топлива не подбрасывай, паровоз без рельсов не поедет.
В это же время, на белом свете, во дворе, "погорелица" обрела сочувствующих её "горю". Люди быстро смекнули, что над старушкой кто-то недобро подшутил. Затушили ведро, да пошли искать по огороду следы шутника. А хозяйка поспешила в дом, чуя неладное. Зашла, глядь, а подпол открыт и там кто-то вошкается. Мигом смекнула, что это Яшка проказничает, прикрыла подпол, да и на запор! Решила сама его приструнить. Выходит на улицу и объявляет:
- Дома тоже никого нет. Так что спасибо вам люди добрые за помошь, за внимание. Расходитесь с миром по домам.
Сидит Яшка в подполе, счёт времени потерял. Холодно в подполье так, что и спиртное уже не только не помогает согреться, но и в глотку не лезет! Взмолился подземный пленник:
- Выпусти меня, Сидориха!
Та молчит, как партизан: пусть подумает, да получше осознает свою вину, а то ишь как расхулиганился - до воровства!
А у Яшки зуб на зуб не попадает от холода - сидит, как чёрт в заброшенной преисподней. Взвыл он диким голосом, а потом присмирел и стал проситься по-доброму, взывая к сочувствию.
- Христом богом умоляю, выпусти меня, бабулечка. Так и помереть недолго. А как же ты сама потом перед богом ответ держать будешь? Взываю тебя к милосердию.
Дрогнуло Сидорихино сердце, пожалела она беспутного. С ранних лет живёт он один, без отца, без матери. Некому было его приголубить, некому научить уму-разуму.
- Выпущу тебя, беспутная твоя голова, только ты мне пообещай, что сядешь супротив меня и внимательно выслушаешь каждое моё слово, да и прислушаешься к моим советам.
- Обещаю, бабулечка, только выпусти меня, пожалуйста. - отвечал Яшка, радый любому исходу, лишь бы на свет белый выпустили.
Выпустила Сидориха пленника, усадила за стол, подала рюмочку для сугреву. Яшка даже руки за спину спрятал от такого, уже ненавистного ему предложения. Чему бабка была несказанно рада.
- Ешь сынок, ешь! Только-только курочку отварила, на бульоне супчик с лапшой приготовила, - потчивала она уж не пленника, но гостя.
Ел Яшка суп с особым наслаждением: с каждой ложкой супа тепло разливалось по его жилам, вместе с этим, согревалась и его мятежная душа. Оттрапезничав, стал он благодарить хлебосольную хозяюшку:
- Спасибо бабулечка, таким супчиком с курочкой только матушка меня потчевала. Бывало, достанет из бульона курочку, да отломит для меня ляшечку куриную. Пока я ем её, горячую, она тесто для лапшички замесит, подаст мне скалку, да попросит раскатать его. Уж я старался, как мог, а она намажет мне нос мукой, говорит, что это орден за героический труд и помощь.
Загрустил Яшка,вспомнив матушку, отца, с которым на рыбалку ходили, мужские дела по хозяйству вместе делали. Хорошо было, да утонули они тогда, в большое половодье - ушли под лёд вместе с подводой.
- Вижу я, парень ты неплохой, душа добрая, родителей любил, помогал им. Только некому было вовремя поддержать тебя в трудный час - вот и понесло тебя по кривой дороженьке.
Сидориха ласково погладила Яшку по волосам. Он, вначале, вздрогнул от неожиданности, потом взял её тёплые руки, уткнулся в них лицом и горько так, по-детски, расплакался. Он долго плакал, не стесняясь своих всхлипов и рыданий.
- Плачь, сынок, плачь. Пусть душа отпустит все тяжести и печали, чтоб легче было тебе жить и дышать, - жалеючи говорила старушка. Перед глазами промелькнула вся её трудная жизнь. Так давно это было, когда эпидемия косила людей без разбору, кто стар, а кто млад.
Под эту раздачу попали и её все родные. Особенно больно вспоминать, когда малое дитя умирало у неё на руках. Осталась она сиротой, да вдОвой и бездетной. Так и промаялась всю жизнь одна-одинёшенька.
Вот так они сидели, два одиночества, нечаянно сблизившись, отогревая друг другу душу.
- Жениться тебе надо, сынок,- неожиданно произнесла Сидориха - Непременно нужно остепениться.
- Да кому я нужен такой. У меня из хозяйства только продавленная кровать, стол, да четыре хромых стула. Да и выпиваю я. Кто ж за меня пойдёт,- толи оправдываясь, толи жалуясь, тихо сказал Яшка.
- Ты мой должник, поэтому ты сейчас же мне пообещай перестать пить, разве что по великим праздникам.
- Обещаю,- не раздумывая, почти торжественно произнёс эти слова Яшка.
Наступила пауза. Наверное, слишком многое было сказано важного, знакового. Яшка задумался о перспективе женитьбы - тут думать, не передумать! Сидориха в уме уже перебрала всех девиц, что готовы на выданье. Ни одна не подходила по характеру.
- Вдовушку надо брать, молодую или чуть постарше тебя. Вдовушки, они мудрее - горюшко пообтесало и ум их и характер. Ценить тебя будет - не захочет никакими путями мужа ещё раз терять. Да и тебя " в руках" будет держать, чтоб меру во всём имел, а то разбаловался совсем. Тебе сколько годочков?
- Да уж, тридцатник скоро стукнет. Твоя правда, бабушка, пора мне остепениться.
Призадумался Яшка, да и спрашивает:
- А как вас звать-величать? Неудобно как-то вас теперь Сидорихой звать, как все.
- Зовут меня Настасьей Егоровной. Матушка звала Настенькой, а ты зови просто Егоровной.
На том и порешили. Далеко за полночь расстались они, но не надолго. Наутро Сидориха приступила к своим обязанностям свахи. Нашла такую невесту, как и наметила для Яшки.
Долго ли коротко сборы собирались, да увенчались успехом. Сыграли тихий свадебный вечер. Егоровна была посажёной матушкой со стороны жениха. Улеглись праздничные хлопоты, утихли разговоры и началась новая Яшкина счастливая жизнь.