Часть вторая
ОДИН
Арабская деревенька Эль-Азария расположилась на восточных склонах Масличной горы, цепляясь за последние клочки зелени там, где впитывается в почву последняя влага со Средиземного моря и начинают тянуться аж до Персидского залива и Гиндукуша пустынные земли. Деревня стоит на самом краю бесплодной равнины, которая отсюда спускается к долине Мёртвого моря и Иерихону.
Две тысячи лет назад проповедник из Галилеи, Йешуа[Yeshua], по дороге на юг, в Иерусалим, имел обыкновение останавливаться в этой деревне у друзей. Друзьями его были две сестры Мария и Марфа и их брат Лазарь. Нынешнее арабское название деревни перекликается с именем этого брата – в воспоминание о том вечере, когда Йешуа пришёл в деревню и услышал от заплаканных Марии и Марфы, что четыре дня тому назад их брат умер.
Во времена Йешуа, или Иисуса, как его позже поименовали греки, Эль-Азария была еврейской деревней, известной как «лагерь, аванпост», на иврите – Бейт-Хания[Beit Haniya], и от этого произошло название «Вифания».
Место это памятное. Как на иврите, так и на арабском христиан называют назарянами – людьми Назарета – по имени той деревни в Галилее, где Йешуа в безвестности прожил до тридцати лет. Таким образом, рядом с Иерусалимом – брат и гость и чудо, а заодно и смесь греческого и еврейского и арабского . . . а ведь прошло уже две тысячи лет. Такое часто бывает в древней Святой Земле: названия мест резонируют во времени, напоминая о том, насколько глубок здесь колодец прошлого, откуда – крикни! – доносится эхо историй с разными воспоминаниями для разных народов, воспоминаниями, которые изначально были культурными традициями, – есть ли свинину или копытного зайца, или каким макаром вытирать жопу в отсутствие воды, – а затем закреплены как религии.
Из-за недостатка воды Эль-Азария всегда была бедным местом и, возможно, именно поэтому Иисус предпочитал ночевать там или под открытым небом на этой стороне Масличной горы, а не на другой – у ворот великого города Ирода.
Зимние дожди со Средиземного моря доходят до Иерусалима, но не дальше. К востоку от Эль-Азарии под безжалостным солнцем спускаются вниз каменно-твёрдые истрескавшиеся земли, известные как Иудейская пустыня, которая заканчивается в разноцветном великолепии долины Мёртвого моря.
Иудейская пустыня имеет не более пятнадцати миль в ширину, но благодаря своему мрачному, неуютному ландшафту она всегда была убежищем для тех, кто искал безопасности или уединения. Через несколько столетий после Иисуса аскеты, жившие в пещерах, положили начало христианскому монашеству. До них, готовя своё восстание, от преследований римлян в пещерах скрывались иудеи. А тысячу лет назад, спасаясь от убийственных замыслов своего сына Авессалома, сюда же бежал царь Давид. На протяжении тысячелетий изгнанники и пророки и короли познали раскалённые камни её лета и ледяные пещеры её зимы.
Хотя она и невелика, но в древности Иудейская пустыня была одним из значительнейших мест зарождения человеческого духа. Это из её суровых каменистых пределов пришли в мир истории о тайне творения. И эта конкретная пустыня всегда была связана с мечтой об объединённом Иерусалиме, как будто люди не могли созерцать идею Святого города, не учитывая находящегося рядом с ним сурового пространства. И существование одного неумолимо является частью другого.
***
У Абу Мусы было два внучатых племянника, которые родились и выросли в Эль-Азарии, сыновья племянника, погибшего во время войны с евреями в 1948 году. На тот момент старшему мальчику – Юсефу[Yousef] – было четыре года, а второй – Али[Ali] – был ещё младенцем. Вдова не могла в одиночку вырастить их обоих, поэтому пристроила старшего в сиротский приют при греческом монастыре, в котором особо почиталось чудо воскрешения Лазаря. Таким образом, старший брат вырос христианином, а младший — мусульманином.
Юсеф под руководством греческих монахов стал прилежным учеником и выучил греческий и английский языки, а по окончании обучения стал школьным учителем. Али же жил традиционной жизнью деревенского парня, работая на открытом воздухе руками и спиной, и, вероятно, так бы и провёл отпущенное ему время, если бы по настоянию старшего брата и вопреки желанию матери не стал помощником электрика; почти дармовым. Но через несколько лет, имея природные ум и сообразительность, он кое-чему научился. Мать теперь гордилась тем, что её младший сын тоже имеет ремесло.
Белл знал мальчиков с самого раннего их возраста, пожалуй не хуже Абу Мусы, а может быть и получше. Детьми они хотя бы раз в год обязательно приезжали в Иерихон, чтобы побыть с патриархом, послушать его мудрые рассуждения и услышать рассказы Абу Мусы о кузенах, дядьях и иных, более отдалённых, предках, пережить и ощутить в историях людей историю рода и узнать своё собственное место в ней.
Способ передачи знаний подрастающему поколению происходил в подобающей людям пустыни – пусть и ставшим садовниками – устной традиции. Как царь-философ, Абу Муса неспешно шёл по своим обычным делам, а два маленьких мальчика с вычищеными ушами и широко раскрытыми глазами шагали за ним по пятам. Меньший Али сжимал руку старшего Юсефа.
Настоящее?
Каждое утро они первым делом отправляются в апельсиновые рощи Абу Мусы, где осматривают фрукты и рассматривают землю и цветы, а Абу Муса рассказывает о приключениях того или иного родственника, жившего во времена оно в далёком Дамаске или Бейруте или Акабе. Следуя примеру Абу Мусы, мальчики окунают пальцы в журчащую воду и находят её сладкой. Затем наступает время неспешной прогулки по центральной площади, с остановкой для кофе и сплетен для взрослых и липких сладостей для детей за маленьким столиком под высоким платаном, где хозяин кофейни кружит вокруг них, в древней церемонии приветствия ладонью разбрызгивая воду, чтобы прибить пыль.
Мимо проходят нагруженные бананами безразличные верблюды и ослы. А уважаемые люди деревни примазываются к Абу Мусе, чтобы задать вопросы и получить советы. Пекарь приносит мальчикам горячие кунжутные вафли. Проведя в должности судии час, или немногим более, Абу Муса милостиво раздаёт окружающим улыбки и отправляется домой, поесть. После еды он засыпает, и мальчики могут безнадзорно исследовать его сараи и играть в его арыках. Когда Абу Муса просыпается, они втроём вроде бы ни о чём балакают под сенью деревьев, пока не приходит время идти к «парадному крыльцу» Белла и проводить послеобеденный сеанс шеш-беш с африканским великаном в ярко-жёлтых одеждах, кротким Мозесом, который, обнимая мальчиков, подсовывает им куски стеблей сахарного тростника. Иногда мальчики слушают разговоры мужчин на крыльце, а иногда вместе с Беллом бродят по апельсиновой роще и в конце прогулки усаживаются в увитой виноградом беседке на заднем дворе, где Белл рассказывает им про Египет и Индию.
И по крайней мере раз в сезон они отправляются в чудесное путешествие к реке в великолепной паровой карете, которую ведёт Мозес. Мальчики, задыхаясь от восторга, молча стоят рядом с сидящими Беллом и дедушкой страшно высоко над землёй, две пары маленьких шаловливых рук сжимают полированное дерево сухопутного корабля, а два серьёзных маленьких лица выглядывают из-за борта самоходной кареты круглыми тёмными глазами, наблюдая за пролетающей мимо пустыней.
Поскольку мальчики почти с пелёнок знают Белла, они не считают его лицо уродливым. Как и другие чудеса Иерихона, Белл для них — всего лишь часть волшебных владений Абу Мусы, часть вечного оазиса семейного патриарха, где естественны шоколаднокожие джинны и летающие кареты и одноглазые святые, где бурлящая вода и банановые деревья и сахарный тростник, где вечные воды и кораблики из щепок и бесплодная пустыня — всё это играет важную роль в чарующих видениях детского воображения.
Подрастая, мальчики ведут с Беллом серьёзные беседы. Поскольку Белл им не родственник, а также потому, что он иностранец, мальчики могут обсуждать с ним такие вещи, которые немыслимо и пытаться обсуждать с Абу Мусой. Поскольку у мальчиков нет отца, они нуждаются в такого рода дружбе, а Белл всегда готов выслушать их и дать им совет; любя, но без малейшего намёка на снисхождение. Абу Муса, со своей стороны, вполне доволен, видя огромную любовь мальчиков к своему другу и отношение Белла к ним. Когда маленький Али обнимает Белла или когда старший Юсеф что-то серьёзно говорит по-английски, а Белл отвечает ему с такой же серьёзностью, глаза старика наполняются слезами умиления.
— Как богата дарами жизнь, — шепчет он Мозесу, наблюдая, как мальчики кружным путём уходят с Беллом к виноградной беседке и передвигая фишку.
— Воистину, — бормочет в ответ Мозес, подталкивая пляшущий кубик. — Ибо Бог всегда рядом, стоит только открыть сердца Его благодати.
Настоящее.
Али вырос. Человек молодой, энергичный, активный и страстный, с растущими откуда надо руками. Его тёмные глаза начинали блестеть когда перед ним вставала проблема, попадал в руки какой-то нуждающийся в ремонте предмет. Али спокойно изучал задачу, вертя предмет так и эдак, а затем быстро исправлял поломку; и, радуясь удачному окончанию работы, обычно счастливо и бездумно – подобно Шляпнику – хохотал [За электриками водится такое, свидетельствую. Поскольку пути тока сквозь организм неисповедимы, некоторая придурковатость очевидно является прямым следствием выбора профессии]. Электричество было его ремеслом, но для него это был всего лишь способ своими руками почувствовать мир и слиться с ним воедино.
Интересы Юсефа больше склонялись к области теоретизирования, нежели материальной. Ему – несомненное извращение – нравилось работать школьным учителем. А большую часть свободного времени Юсеф проводил за чтением книг на английском, спрашивая совета у Белла и обсуждая с ним всё прочитанное.
Словно для того, чтобы подчеркнуть разницу между двумя братьями, они и оформились по-разному: Али вырос высоким, худым и костлявым, в то время как Юсеф был ниже и куда объёмнее телом. «Мой Сын пустыни и мой Сын города», — так называл Абу Муса Али и Юсефа, когда они сидели с ним под платаном на центральной площади Иерихона, оба уже не мальчики, а красивые молодые люди, готовые идти в мир своим путём.
А потом случилась Шестидневная война и Али погиб, а Юсеф ушёл в пустыню — поворот дороги судеб, и где-то… нет: когда-то далеко за этим поворотом фортуна изменит жизнь Асафа и Анны и Таяра в Иерусалиме, Абу Мусы и Белла в Иерихоне и даже Халима в Дамаске.