1. Ей исполнилось семь лет.
Трудно сказать, с какого момента рассчитывается срок рождения дерева, есть даже точки зрения, что семечко само по себе является живым организмом, и некоторые религиозные учения не рекомендуют семена употреблять, чтобы не погубить затаившуюся жизнь…
Так или иначе, по верованиям друидов, которые были весьма сведущи в общении с растениями, дерево включается в общий мировой цикл с момента прорастания семени и появления ростка.
Так и случилось однажды весной, когда молодое солнце растопило ноздреватый слежавшийся снег, нагрело семена, всю зиму ждавшие своего часа под ледяным покрывалом, и жизнь в них начала просыпаться.
У нашей ёлочки было больше шансов, чем у её сородичей, поскольку судьба забросила её на лесную полянку, в сторону от основной массы сородичей, где под густыми ветвями не было света и большинство новичков скоро погибало.
Деревья не могут видеть, но они чувствуют погоду, холод, тепло, свет, темноту, ветер… Это умение заложено в семени с момента его формирования на материнском дереве. Умение извечное, родившееся гораздо раньше появления на земле насекомых, птиц, животных и тем более, представителей рода человеческого.
Многие миллионы лет растения развивались, менялись, чтобы приспособиться к новым условиям, погибали, давая пищу новым росткам, давали приют и пропитание множеству видов других представителей живой природы…
Ёлочка росла. Зимой она почти полностью скрывалась под снегом, который не позволял морозу добраться до нежных побегов. Летом- противостояла ветрам, жаре, засухе.
Через несколько лет она уже стала показываться из-под сугробов, и однажды под её веткой вырыл нору какой-то маленький зверёк. Зверёк натащил в норку разного провианта, и всю зиму спал, свернувшись клубком на ветке, со всех сторон окружённый снежными стенами.
Летом жизни вокруг было множество. Небольшие трусливые существа, двигаясь прыжками, то и дело пересекали лесную полянку, укрываясь под её ветвями от преследователей – грозных и сердитых существ размером побольше, двигающихся мягко и вкрадчиво. Летающие существа садились на её ветки и вели там долгий разговор о делах неведомых ни нашей ёлочке, ни её сородичам, во множестве растущим вокруг.
И вот пришла очередная зима.
Растения приготовились ко сну. Некоторые сбросили всю листву, и так было нужно. Чтобы проснуться весной и продолжить своё дело, не спрашивая зачем.
Другие оставались в своём полном облачении, и так тоже было надо. Словно безмолвные стражи, они поддерживали жизнь во всём сообществе растений, питая своей энергией тех, кто уснул. Издавна все растения сплетены в одну сеть, которая покрывает всю планету, даже в местах, где кроме жёсткой пожелтевшей травы, ничего нет… Эта сеть мыслит, чувствует, реагирует, как одно существо. То, что известно одному растению, известно всем. То, что ощущает одно растение, чувствуют все.
Стоял прекрасный зимний денёк.
Ёлочка дремала под скупыми ледяными лучами скромного зимнего солнца. Легкий снежок серебрил её ветви.
Вдруг Тревога. Больше ничего. Ведь растения не могут видеть, слышать и говорить. Как слепоглухонемой, лишённый всех чувств, живёт только интуицией и осязанием, так и растения могут лишь чувствовать и обмениваться информацией.
Тревога нарастает.
На пути ветерка, дующего с северо-востока, привычного и неопасного, что-то появилось. Любое препятствие означало присутствие, а присутствие само по себе не страшно, но откуда эта тревога?
Прикосновение. Грубое, ещё и ещё одно.
Резкая, пронзительная боль в самом низу ствола, покрытого иглами, и снова боль, и вот уже рвутся бесшумно цепочки, связывавшие её с единым целым, вот уже безмолвный стон прокатился по всему лесу…
Пустота. Тишина. Ничто….
2. Ему две недели назад исполнилось сорок пять.
Андрей брёл по заснеженному лесу. Отголоски скандала ещё звучали у него в ушах.
Зачем-зачем? Да потому, что я так хочу, упрямо твердил про себя Андрей, озираясь по сторонам в поисках подходящего экземпляра.
Нет, ну надо же. Устроить мне скандал по поводу ёлки… Купи ей, мол, искуственную. Один раз - и на много лет.
Понимала бы чего.
Отец всегда говорил, что ёлка должна быть настоящей, пахнущей хвоей и морозом. И ты сам должен её срубить и принести домой. Только тогда ты считаешься настоящим мужиком.
Андрей всегда хотел считаться настоящим мужиком. Не столько БЫТЬ, это достаточно хлопотно, сколько СЧИТАТЬСЯ.
Среди железных принципов его отца, вколоченных в детскую задницу крепким солдатским ремнём, были такие шедевры, например, как удержание жены в повиновении. Не должна жена поперёк мужа идти. Чтить мужскую дружбу, а из этого завета вытекала необходимость участвовать во всех мужских сборищах, рыбалках, охотах и других мероприятиях.
Нет, он её никогда не бил.
Кулаком грозил, это было. Но не бил, не доходило до того.
Детей, конечно, приходится лупцевать, но куда же без этого. Его отец учил, и внуков завещал так же в строгости держать.
Купи искусственную, говорит, ага. Как будто не знает, что денег это немалых стоит. И так вон сколько расходов, пацаны растут.
А потом, отец говорил, что мужик сам должен срубить, домой принести, поставить. В следующем году старшего с собой возьму. Как отец меня брал.
В этом лесу, окружающем отцовский дачный участок, каждый год удавалось найти годные экземпляры, да и лесников здесь отродясь не бывало. Так что нужды платить торговцам за то, что можешь и должен срубить сам, никакой нет!
Андрей остановился. Он зашёл дальше того места, где срубил ёлочку в прошлом году, и уже почти не надеялся на удачу. Но о чудо! Какой замечательный экземпляр!
Он потоптался вокруг дерева, обнажил низ ствола, побросав валенком неглубокий снег в стороны, ещё раз осмотрел будущую жертву. Великолепно!
Достал из-за пояса топорик, замахнулся, несколькими движениями перерубил ствол, при каждом ударе получая порцию лёгкого прозрачного снега в лицо.
Дерево упало на снег, поверженное и опозоренное…
Уже вечером угол квартиры Андрея украсился замечательным деревом, поставленным в грубый деревянный крест, накрытый белой тканью для имитации снега.
Супруга продолжала дуться, бормоча о хвое, которую придётся убирать через несколько дней, но Андрей её не слушал.
Вместе с сыновьями он повесил на ёлку игрушки, ждавшие своего часа в старой картонной коробке. Больше всего он гордился, что некоторые игрушки старше его самого, а до сих пор в строю. Протянул и подключил гирлянду, и под радостные крики пацанов отошёл подальше и погасил свет.
Почти до самого потолка высилась лесная красавица, украшенная картонными и пластиковыми безделушками, гирляндами и блестящим дождём. Некоторые ветви ещё продолжали покачиваться, потревоженные неловкими детскими пальцами. Красива она была, нет слов, подумал Андрей. Молодец я. Отец был бы горд.
Красива была она, действительно, красива.
Но необратимо, невозвратно, окончательно мертва…
И быть красивой ей оставалось дней десять…
Андрей оделся, довольный собой вышел на улицу, прихватив пачку сигарет.
Выходя, осторожно достал из глубин шкафа в прихожей припрятанную чекушку, улыбнулся сам себе, спрятал её за пазуху. Приложиться к бутылочке он любил, но предпочитал делать это в одиночестве или в компании друзей.
Вышел в морозный вечер, освещаемый мертвенно белыми редкими фонарями, по протоптанной тропинке зашёл за пятиэтажку, туда, где лес примыкал к посёлку и было почти совсем темно, только свет из окон мягко падал на заснеженные деревья.
Закурил.
Откупорил чекушку, сделал длинный глоток. Хорошо… Ещё затяжка.
Ему оставалось жить три секунды, он не знал этого, но второй, последний, глоток был так приятен…
Внезапно перед ним на фоне леса возник вертикальный разрез, и из трёхмерной картины пейзаж превратился в подобие театрального занавеса. Андрей хоть и не был никогда в театре, но видел занавес и театр по телевизору. Створки занавеса раздались в сторону, оттуда хлынула чернильная чернота. Из смоляного проёма, как из двери, показалась гигантская, невообразимая в своей ужасности фигура. Одной из своих многочисленных конечностей фигура сделала бросок, и полсекунды спустя Андрей почувствовал, как в грудь ударило что-то тяжеленное, пронзив его насквозь. И в следующее мгновение он оказался втянут в зияющий проём, после чего проём закрылся. На его месте некоторое время колыхались складки пространства, и затем всё стало как прежде.
3. Древняя традиция.
Мизкульт ещё раз осмотрелся по сторонам. Кажется, никто его не преследовал. Дело, которое он задумал и решил осуществить во что бы то ни стало, было запретным. Как и много других дел, раньше бывших легальными, а теперь считавшихся непристойными и запрещёнными.
Древние поверья, однако, прямо говорили, что ЭТО нужно сделать. ЭТО должен совершить к своему совершеннолетию каждый мирианин. Только тогда он имеет священное право считаться взрослым. В последнее время старый обычай заменили другими, совершенно примитивными обрядами, но разве они могут сравниться с ЭТИМ?
Четыре ноги Мизкульта, обутые в стальные башмаки, скрипели на чёрных камнях, иногда скользя на них и оставляя царапины от твердосплавных подков. Там, где Мизкульт на время выходил из под защиты скалистого кряжа, на него набрасывался неистовый мирианский ветер, пытаясь сбить с ног и унести туда, за далёкие горные пики… Стоило значительных усилий остаться на ногах и не дать ветру опрокинуть себя. Мизкульт вынужден был закрывать все шесть глаз, не давая ветру забросать их пылью и полагался только на инфракрасное зрение. Впрочем, на Мириане глаза могли служить по назначению очень редко. С тех пор, как светило их мира погасло, свет на планете стал понятием редким и мифическим.
Вот, кажется, и ориентир.
Две скалы, между которыми был узкий проход, протиснуться в который можно только боком, при этом костяной рог несколько раз задел каменный потолок.
Подземный зал, призрачно освещённый фосфоресцирующей плесенью, единственным источником света, оставшимся на планете.
Зал был огромен, и по всей его окружности располагались множество арок, образуя бесконечную цепочку. Арки были закрыты. Их заполняло некое вещество, которое даже в темноте, где нет цвета, казалось угольно-чёрным и непроницаемым.
Задача Добытчика была выбрать из бесчисленного множества дверей ту, через которую можно будет найти и поймать трофей. Выбирать можно не более трёх раз, после чего Добытчик лишался права на охоту на большое количество времени.
Мизкульт наугад выбрал первую дверь. Встал рядом в боевую стойку, оперевшись всеми конечностями в пол, а в двух верхних руках держа старый добрый отцовский гарпун. Прочёл формулу заклинания. Поверхность заколебалась, пошла волнами и вдруг раздалась, разойдясь в стороны. В помещение хлынул невыносимо яркий свет, пришлось судорожно прикрыть глаза, и ориентироваться только на иные органы чувств. За проёмом была почти такая же пустыня, как и в мире Мизкульта, только освещённая, сухая и кое-где торчали странные колючие возвышения. И больше никого. Мизкульт подождал немного, осматриваясь по сторонам, и волна огорчения захлестнула его.
Чёрная завеса вернулась на место, снова сделав непрозрачным проём.
Вторая попытка была такой же неудачной и бессмысленной.
Оставалась только одна. Последняя. После провала которой он не сможет считать себя настоящим Добытчиком…
Он долго брёл мимо ряда проёмов, и выбрал последний почти наугад.
Встал напротив. Приготовился. Прочёл заклинание.
Трофей он увидел сразу. На расстоянии броска. Хороший, просто замечательный экземпляр. Правда, неочищенный, но это пустяки.
Мизкульт сделал выпад, загарпунил добычу и резким движением втянул её в проём, бросив на каменный пол зала.
Отлично, отлично, пело его сознание. Я приду не с пустой сумкой. Я- ДОБЫТЧИК!
Будет, будет чем порадовать жён, детёнышей, как утробных, так и прилипал.
Это очень полезно, хоть и запрещено законом.
А то, что останется от пиршества, твёрдые непереваримые трубки, собранные в причудливый каркас, надолго украсит подземное жилище.
Они ведь так долго светятся в вечной темноте планеты Мирианы, так долго…
Макс Димур.
03 января 2020 года-
17 января 2020 года.