Вы когда-нибудь слышали, как играет настоящий концертный рояль? Не простенькое домашнее фортепиано, а именно рояль, одним своим видом покоряющий не только взгляд, но и сердце. Всякий раз при его торжественных звуках у меня возникает желание приподняться на цыпочки, закрыть глаза и молча внимать каждой ноте.
Не так давно в наш провинциальный городок приезжал всемирно известный пианист с одним единственным концертом. Моя подруга Марина, имевшая личные знакомства чуть ли не со всеми нужными людьми города, всеми правдами и неправдами умудрилась достать не просто билеты на концерт, а совершенно бесплатные контрамарки на блатные места.
Принарядившись в свои самые красивые платья и туфли на немыслимо высоких каблуках, мы с подругой направились к главному входу Филармонии, где уже толпился народ, несмотря на то, что до начала концерта было больше часа. Похоже, что ни один из любителей классики не спал всю ночь, настолько устало выглядели их озабоченные лица.
У нас оставалось в запасе, как минимум, полчаса, поэтому мы решили немного подышать воздухом и поглазеть на честную публику, разодетую словно на бал-маскарад. Такого обилия и разнообразия фасонов и расцветок женской и мужской одежды, обычных галстуков и претенциозных «бабочек» вряд ли можно было увидеть в будний день или даже где-нибудь на официальном приёме у городского мэра.
Марина имела обыкновение хоть на пару минут, но, непременно, опоздать. Но только не в этот раз. Едва дождавшись рассвета, она начала трезвонить мне чуть ли не каждый час.
– Ириша, ты помнишь про концерт? – сдавленным шёпотом просипела в восемь утра моя неугомонная подруга. Было очень похоже, что она только что проснулась и не успела даже позавтракать.
– Марина, я ещё сплю. Конечно же, помню, – постаралась как можно сдержаннее произнести я. Видимо, она была настолько возбуждена предстоящим событием, что напрочь забыла, что сегодня воскресенье, и я любила поваляться в постели лишний часок, а то и два.
Несколько раз её звонок заставал меня то в ванной, то на кухне за приготовлением еды, то в очереди в продуктовом супермаркете. Наконец, не выдержав телефонной гонки, я и вовсе отключила свой смартфон. Облегчённо вздохнув, я присела на диван перед телевизором и очень быстро провалилась в глубокий сон.
Что только не снится на грани двух миров… В первые же минуты передо мной промелькнули мои близкие родственники, ни разу не побывавшие ни одном концерте в местной Филармонии. Классику они не признавали, и потому мои постоянные походы на концерты принимали не то чтобы в штыки, но считали пустой тратой времени и просто блажью. Все они стояли один за другим, создавая некую очередь за пирожками, которые лежали на огромном блюде прямо на полу.
Отвернувшись к окну, я вдруг осознала, что нахожусь уже не дома, а где-то в космосе, далеко от Земли, и смотрю вовсе не в окно, а в огромный иллюминатор. Закрыв глаза от страха и снова их открыв, я тут же перенеслась в наш концертный зал, оказавшись за арфой в самом центре сцены. Моё тело было полностью обнажено, и только на ногах были новенькие туфли, купленные специально для похода на концерт. Услышав оглушительные аплодисменты, я поняла, что уже сыграла пьесу и теперь должна выйти к публике на поклон. Казалось, моему ужасу не будет ни конца, ни края. Собрав всю свою волю в кулак, я всё же встала и приготовилась провалиться сквозь пол от нахлынувшего вдруг стыда.
И тут к моей великой радости прозвенел будильник, заведённый загодя на полдничное время. Вскочив, как ошпаренная на ноги, я начала хохотать, как оголтелая, осознав, что вся увиденная белиберда была лишь кошмарным сном.
Выпив для начала чашечку наикрепчайшего кофе, чтобы, не дай Бог, пропустить хоть один звук или движение пианиста, я присела перед туалетным столиком. Очень хотелось выглядеть на все сто процентов, или хотя бы не старше своего возраста. С макияжем я справилась минут за десять, а вот волосы никак не хотели укладываться в красивую причёску, подсмотренную мной у коллеги по работе. С десятой попытки мне всё же удалось не только справиться с укладкой, но и одновременно проглотить парочку малюсеньких бутербродиков с копчёной колбасой. Все мои бутерброды теперь были с кошачью лапку (таким образом я пыталась обмануть свой ненасытный желудок), зато кофе я пила из настоящей кофейной чашечки, подаренной мне Мариной, а ей, в свою очередь, кем-то из благодарных пациентов. Да, совсем забыла сказать, что Марина Вячеславовна работала врачом-эндокринологом в единственным на весь город Диагностическом центре и была не только прекрасным специалистом широкого профиля, но и просто хорошим человеком.
Ровно в пять вечера я включила телефон, и тут же раздался звонок, словно человек на том конце только и ждал этого момента. Как ни странно, это была не Марина, а мой единственный сын Дмитрий.
– Мам, – пробасил Дмитрий, – я уже освободился, и у меня есть минут двадцать. Давай пересечёмся где-нибудь в кафе? – Мой сын, как всегда, был краток. Он с детства не любил долгих бесед на всякие отвлечённые темы, разве что они не затрагивали серьёзные философские вопросы.
Я радовалась, как девчонка, каждому звонку Дмитрия и готова была слушать его часами. Удивлялась снова и снова, откуда же у молодого парня такая вселенская мудрость. Ведь ни я, ни мой бывший муж не обладали ни сверхспособностями, ни умением чётко излагать свои мысли, разложив их предварительно по полочкам.
Прежде чем ему ответить, я начала взвешивать на своих внутренних весах любовь к сыну и любовь к музыке. В любом другом случае несомненный перевес был бы на стороне сына. Но сегодня предстояло что-то особенное для всех настоящих ценителей музыки. Поэтому, поколебавшись ещё с полминуты, я с сожалением в голосе произнесла всего две фразы:
– Не могу. У меня важные дела.
Я абсолютно была уверена, что сын не расстроится из-за моего неожиданного отказа, но зато точно обратит внимание, что, наконец-то, его говорливая мать научилась быть краткой.
Снова раздался звонок. А этот раз звонила Марина. Сердитым голосом она пробурчала:
– Два часа не могу до тебя дозвониться. Выходи на остановку. Жду. – И бросила трубку.
И вот мы стоим плечо к плечу на мраморном крыльце Филармонии. Рядом притоптывают от нетерпения истинные любители прекрасного в ожидании чудесного появления лишнего билетика. Тут же захотелось сделать вид, что у меня тоже нет билета, и я просто жажду пробраться на концерт всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Глупое желание почувствовать мнимое превосходство над обделёнными судьбой людьми улетело из моей головы так же быстро, как туда попало.
Войдя в здание и отстояв небольшую очередь, мы наконец-то зашли в знакомый холл.
– Марина, а как ты думаешь, ОН будет играть на своём рояле или на нашей развалюхе? – с сомнением в голосе произнесла заведующая аптекой Наталья Андреевна, большая любительница задавать умные вопросы к месту и не к месту.
Когда не знаешь, что сказать, то лучше промолчи с умным видом. Что Марина и сделала. Тем более, что прозвенел уже второй звонок, и пора была занимать свои места согласно блатным контрамаркам. Места на самом деле оказались не такие уж хорошие, как мне хотелось, но мои спутницы были просто в диком восторге, усевшись практически напротив рояля.
Не зря Наталья Андреевна волновалась: музыкальный инструмент, одиноко стоящий на сцене, принадлежал нашей Филармонии и был из серии «бери Боже, что нам не гоже». Этим «раритетом» когда-то владел местный меценат, захотевший прославить себя в веках и занести своё имя на городские скрижали. Было это очень давно, когда областной бюджет трещал по швам, поэтому неожиданный подарок стал, как нельзя, кстати. С тех пор минуло много лет. Едва не каждый год директор Филармонии получал небольшие гранты, которые тратились на самые необходимые и важные нужды. Видимо, рояль не относился к их числу. А заурядная пианистка, принятая на работу лишь потому, что была женой главного дирижёра оркестра, вряд ли роптала, получая свою нехилую зарплату.
Пока я размышляла, на сцену вышла ведущая, выглядевшая, как всегда эффектно, будто только что сошла с глянцевой обложки самого модного журнала. Было видно, что она немного волнуется. Но это могла заметить только постоянная публика, ходившая в концертный зал, как на работу. Тем временем, всё шло своим чередом. После привычных вступительных слов на сцену вышел сам виновник рекламной шумихи. Точнее, не вышел, а выбежал, или даже вылетел.
Я намеренно не прочла о нём ни строчки, чтобы создать своё собственное представление о мировой знаменитости. По этой причине сразу же стала жертвой сложившегося стереотипа: настоящая звезда непременно должна быть если не старой, то хотя бы прожившей лет сорок с большим гаком. Ведь для того, чтобы тебя узнали, признали и начали носить на руках нужны годы и годы тренировок и тысячи выступлений на самых известных площадках.
Так вот. На сцену вышел молодой мужчина, вряд ли достигший сорокалетия. Невысокого роста, чуть полноватый и не то чтобы красивый, но увидевший его хоть раз непременно запомнит, если не навсегда, то очень надолго. Вместо привычного чёрного фрака на нём был пиджак малинового цвета и самые обычные брюки. Завершала картину кудрявая шевелюра до самых плеч. Создавалось впечатление, что мировую знаменитость подменили по пути на сцену, и теперь за рояль сядет дилетант. А возможно, его концертную одежду просто украли, или она затерялась где-то по пути. Или он настолько погружён в музыку, что ему всё равно, как он одет, и как его внешний вид воспринимают слушатели. Гадать можно было часами.
Пока я строила пустые догадки, пианист подошёл к роялю. Поклонился. Посмотрел вначале в зал, затем на стоящую рядом рухлядь. Задумался всего на мгновение. Сел на банкетку (благо, хоть она была крутая) и начал играть. Марина была большой докой по музыкальной части. А я вот не сразу заметила, что он играл без нот – привычного атрибута большинства исполнителей.
Играл? Да, играл. Но как? Глядя на него, казалось, что сам пианист едва касается клавиш лишь для того, чтобы проверить наличие в них живых звуков. А старенький рояль, побитый временем и человеческими руками и вовсе забыл и о своём возрасте, и о страхе не справиться с очень сложной задачей – удивить искушённую публику и не испортить репутацию мировой знаменитости.
А музыка? То, что звучало со сцены, я слышала в исполнении других пианистов не раз и не два. Но эта… Если сказать, что она была божественна, то лучше промолчать. Рояль и пианист срослись в единый организм, забыв на время о том, что были едва знакомы. У меня возникло почти непреодолимое желание зарыдать в голос и упасть на колени перед обоими исполнителями. Очнувшись лишь на мгновение, я услышала и слева, и справа о себя сдавленный плач. Плакали мои девчонки. Да так открыто и естественно, что я даже позавидовала их непосредственности.
Пианист играл и играл, не давая своим слушателя ни передышки, ни возможности выразить свой восторг аплодисментами. Я уже не видела ни вызывающий цвет его пиджака, ни лохматую голову, ни нос картошкой. Он был прекрасен. Несравненно прекрасен. Не хватало дыхания и воздуха, хотя в зале по обыкновению было прохладно.
Закончив игру, он быстро встал, бессильно опустил руки и низко склонил голову. Неожиданно для всех нас он нежно погладил рояль по чёрному боку, уделив внимание каждой его морщинке. То же самое он проделал с клавиатурой и только потом поблагодарил публику за тёплый приём. Сказать, что пианиста искупали в овациях – лучше снова промолчать. Было видно, что он выложился по полной программе и очень устал, но его походка ничуть не изменилась. Так же быстро, как в начале концерта, он «полетел» над сценой. Казалось, что его ноги не касаются пола, а за плечами выросли настоящие крылья.
А как же рояль? Весь его вид говорил о том, что он никогда не чувствовал себя таким счастливым, как сегодня. Его душа и сердце переполнялись от любви к незнакомцу, впервые говорившим с ним на равных и не побрезговавшим показать на публике свою благодарность. Я даже ощутила, как он страдает от одиночества и от неумелых рук, прикасающихся каждый день к его телу, как к простой деревяшке.
Может, я это всё надумала, наделив бездушный музыкальный инструмент живыми, человеческими чувствами и эмоциями. Но с тех пор я не хожу ни на один концерт, если на нём играет местная прима.