— Ой, все, больше не могу! — Олеся шумно выдохнула и захлопнула папку с распечатками ответов на экзаменационные вопросы. — Ты как хочешь, а с меня хватит всего этого, какой смысл вообще, если завтра я зайду в аудиторию, и все знания в моей голове превратятся в кашу?
— А тебе еще много? — Тоня оторвалась от учебника, где до этого старательно делала пометки простым карандашом.
— Четыре вопроса, которые про эту… ну как ее там… о-о-о, я даже название не могу запомнить, — она драматично прижала ладонь ко лбу и тихо выругалась. — Тернавию?..
— Тэрранивию?
— Ага, да, про нее, — закивала Мильковская. — Старшекурсники говорят, что про нее все равно никто не спрашивает, а если в билете вопросы попадаются, то преподы другой задают. Это же чисто заскок зав.кафедры, он поехавший на этой теме, хотя вообще никаких доказательств нет существованию этой цивилизации.
— Ну… как хочешь. Хоть прочитай для галочки, а то мало ли, ты ж у нас везучая, — Мидлер снова спряталась за книгой. — А то будет как на матане в школе…
Олеся отмахнулась. Пять дней за подготовкой с перерывами только на сон и еду едва не свели ее с ума, сколько уже можно? В конце концов, не настолько уж она и неудачница, чтобы не попасть в хотя бы один из девяноста шести выученных вопросов. Девушка поднялась с кровати, собрала в кучу все свои распечатки, тетради и методички, с грацией слона в посудной лавке обошла соседку, что устроилась на полу, обложившись так же разными необходимыми учебниками и конспектами, и водрузила на стол всю эту гору. Бросив торопливое «после экза разберу», Мильковская ушла на кухню.
На календаре было лето, а за окном — самая натуральная осень. Дожди шли настолько часто, что люди удивлялись солнцу, как удивлялись бы отметке «+20» на градуснике в декабре. Слякоть и грязь, простуда, кто-то все еще не вылез из весеннего пальто… Олеся любила дождь и сетовала на погоду лишь по одной причине: не удастся после сессии махнуть на родительскую дачу, а ведь это единственное место за пределами города, где она может позволить себе в этом году отдохнуть.
Мильковская порыскала по шкафчикам, погремела крышками кастрюль, пару раз хлопнула дверцей холодильника, но ничего съестного так и не нашла. Девушку это особо и не расстроило, ведь появился еще один повод прогуляться.
Кроме того, ей нужно было забрать у одногруппницы тетради с конспектами и, скорее всего, купить новые кроссовки...
Мобильник в кармане джинс загудел. Взглянув на имя, высветившееся на экране смартфона, Олеся поморщилась. Не то, чтобы Ваня совсем уж не был ей симпатичен, даже наоборот, она почти в него влюбилась… но сам по себе этот человек был довольно странным. Как минимум его слова про «жирных тупых бабищ, с которыми он никогда не будет общаться» наводили на мысли, что у него либо было раздвоение личности, либо он тот еще лицемер, и ни то, ни другое привлекательным Мильковская не считала. Именно к категории «жирных тупых бабищ» относилась ее скромная персона, имевшая вес в семьдесят восемь килограмм при росте в сто шестьдесят сантиметра.
Понять, на основании чего Саламотов решил набиваться в ухажеры именно к ней, при том, что проблем с противоположным полом не имел, казалось практически невозможной задачей, поэтому Олеся просто старалась не давать ему лишний раз повода, хотя его внимание очень льстило. Сейчас же, как и на протяжении последних трех дней, девушка решила просто проигнорировать звонок. Но мобильный продолжал настойчиво вибрировать, вместе с этим издавая на всю квартиру противный звон, вынуждая ее все же взять трубку.
— Алло, — стараясь быть максимально безэмоциональной, произнесла она.
— Здравствуйте, Олеся, это компания «Не наебешь — не проживешь», вы сейчас можете разговаривать, или уже похоронили свою умственную деятельность под прочным толстым слоем знаний по истории?
— Допустим могу. А что вы можете мне предложить кроме того, чтобы сходить с вами вместе на пересдачу в августе?
— Да вы че все меня подкалываете, как будто я единственный, кто на пересдачу пойдет вообще!
— Из группы — единственный, так что имеем право — хихикнула Мильковская. — Даже Готфрид сдала, а она ни дня не готовилась, и только три пары за весь семестр посетила, Салем, так что пожинай плоды своего безделья. Как тебя Евген до экзамена вообще допустил…
— Все, хватит. Я позвонил, чтоб тебя гулять позвать, вообще-то. Тут недалеко кондитерская открылась, не хочешь сходить?
— Ну… не знаю даже. У меня дел вагон и маленькая тележка, мне бы разгрести их для начала… К Насте надо за конспектами зайти, обувь новую купить…
— М-м-м, а не вариант на время после экза по истории все отложить, а, Кот? Или давай я с тобой похожу? Мне просто дома уже сидеть ну реально взападло, Олесь, спасай, ты одна мне помочь можешь, я волком вою уже от этих книжек, а все занимаются.
— То есть я, по-твоему, балду пинаю тут, да? Ты даже не спросил, готовлюсь ли я.
— Во-первых, я слышу, как ты дверцами гарнитура кухонного гремишь, милая расхитительница холодильника. Во-вторых, я знаю, какая ты ответственная, и знаю, что ты по-любому готовиться начала раньше всех…
— А еще тебе Тонька взболтнула, да? Мидлер, а ты думала, я не услышу, как ты к мобильнику метнулась? — обратилась она к подруге, заглянув в комнату. — За дуру меня не держите.
Мильковская порядком злилась, когда подруга вот так, без ее ведома, сливала Саломатову все о ней. Антонина выдала ему все слабые стороны подруги, и тот теперь с легкостью манипулировал очередной жертвой. Стоило ему сделать ей какой-то комплимент, пусть даже самый странный и отнюдь не похожий на комплимент, или обратиться к ней мило, сделав при этом свой голос максимально ласковым и нежным, как круглое Олесино лицо расплывалось в улыбке, как сырник на сковородке, а ее скованное льдом неудачных романов сердечко таяло, как пломбир под июльским солнцем.
Она давно уже мысленно дала согласие на то, чтобы этот человек ходил за ней по пятам во время прогулки, недовольно фыркая в ответ на все попытки развить диалог, но для виду решила поломаться, чтобы не выглядеть потом совсем уж легковерной дурой.
— На Мидлер не ругайся. Я только узнал, занята ли ты.
— Знаешь, мне, наверное, будет слишком одиноко одной шататься по городу, так что ладно. Через полтора часа около ЦУМа, Салем, — девушка сразу же отключилась, не дожидаясь ответа. — Ну и? Ты довольна? Мы идем гулять с ним, — Мильковская посмотрела на подругу самым осуждающим взглядом, каким только могла. — Ты же знаешь, что ничего хорошего из этого не выйдет, Тонь, лучше других знаешь. Хотя бы потому, что одной твоей подружке он уже разбил сердце.
— Лера сама была виновата. И она ему не нравилась. А ты нравишься. Не такой он уж и плохой, просто парниша немного запутался в себе и в жизни. Вот и помоги ему. Ты же любишь в людях копаться. Экземпляр настолько хорош, что тебе даже дядюшка Фрейд бы позавидовал.
Олеся только недовольно цокнула. Теперь придется потратить на сборы гораздо больше привычных пятнадцати минут.
Девушка нырнула в платяной шкаф, выудив оттуда вешалку с теплым вязаным платьем, которое так любила носить на учебу в холодное время года. Саломатову оно очень уж нравилось… Вообще все эти прихорашивания, макияж, прическа, выбор одежды и прочее-прочее-прочее, никогда особого удовольствия ей не доставляли, но если речь заходила о том, чтобы покорить чье-то сердце, то Мильковская могла заморочиться так, что на пару часов выпадала из жизни, и достучаться из вне было просто невозможно: она всецело посвящала внимание подбору подходящего образа.
Сделав повседневный макияж, она еще пару минут покрутилась перед зеркалом, решив оставить волосы распущенными и слегка «зализав» их назад пенкой.
Олеся сняла с угла зеркала медальон на серебряной цепочке. Бабочка, отливающая бронзой и усыпанная черными мелкими камушками, вероятнее всего никакой ценности не представляла, и была сделана из дешевых материалов. Она бы не стала надевать его, но эта безделушка всегда привлекала внимание Вани. Украшение досталось ей от отца — когда уезжала на учебу, тот сказал, что это талисман, который будет защищать ее и приносить удачу, поэтому девушка часто символически надевала его на зачеты и разные важные события, когда ей была нужна помощь высших сил, хоть Мильковская и не определилась пока: верит или нет.
Что ж, вот как раз у них отличный повод доказать свое наличие — пусть помогут внеплановому свиданию пройти хорошо.
Девушка схватила рюкзак, запрыгнула в любимые балетки и покинула квартиру.
***
До торгового центра Олеся добралась в считанные минуты. Ваню она заметила еще со спины, определив его по затасканной клетчатой рубашке и длинным темным волосам, собранным в хвост. Впрочем, спутать одногруппника с кем-то даже в толпе было довольно сложной задачей: Саломатов возвышался над большинством людей на добрые двадцать-тридцать сантиметров.
Сто девяносто четыре сантиметра бесконечно противоречивых действий и откровенно бесячего поведения, тупых шуток и глупых подкатов, с примесью лени, и знатно сдобренные чистым пафосом — вот, что представлял из себя этот человек. По крайней мере таким его знали те, с кем он общался в рамках дружеских отношений.
— Привет, Пончик!
Парень наклонился к ней, обнял и хотел поцеловать в щеку, но Олеся остановила его, демонстративно закрыв длинное лицо своей короткопалой ладошкой и отодвинув от себя.
— Нет. Без лобызаний. И не называй меня Пончиком.
— Ну почему? Со всеми девчонками в группе ты всегда при встрече целуешься. И даже с некоторыми парнями. А я чем хуже?
— А с тобой мы не настолько близкие друзья, — Мильковская с трудом сдержала торжествующую улыбку, когда увидела на лице Вани искренние недовольство и огорчение.
— Не весело слышать такое после полугода общения.
— Наше общение ограничено тем, что ты между парами до меня доебываешься, и тем, что мы пару раз погулять сходили вместе. Не обольщайся.
— О, да вы посмотрите, какая снежная королева! С твоими размерами и популярностью у парней так себя вести грозит вечным одиночеством.
— С твоими попытками меня задеть шутками про мою фигуру и то, что я якобы обделена мужским вниманием, можно в принципе не звать меня гулять и ни на что не рассчитывать, — Олеся вздернула нос и направилась к входу в торговый центр.
Это была одна из черт Саломатова, которая просто дико раздражала, и не только Мильковскую. Ваня был через чур прямолинейным, но большинство бы охарактеризовали его просто как мерзкого человека, которому доставляет удовольствие высказывание людям своих недовольств по поводу их внешности или поведения в такой форме, что не оскорбиться мог только самый непробиваемый. Причины подобного поведения пока известны не были, но девушка подозревала, что проблема родом из детства, только вот про это Ивана расспрашивать было рано.
Парень недовольно цокнул и пошел следом за ней.
Олеся привыкла к людям, пытающимся ее как-то задеть, со временем научившись не замечать таких токсичных персонажей, а вместе с этим, безусловно нужным, навыком пришло и постепенное снижение количества этих самых личностей. В университете их не было совсем, как ей самой казалось, пока Ваня не решил превратить ее в объект своей больной симпатии.
Подруга ее соседки по квартире, учившаяся с ними на потоке, и имевшая удовольствие продержаться в отношениях с Саломатовым целых полгода, говорила, что в общем и целом, он неплохой и заботливый парень, если пропускать мимо ушей придирки и закрыть глаза на легкое высокомерие, и странности в поведении. Но доверия к опыту этой девушки у Мильковской не было, так как история сложилась очень и очень мутная, и едва ли там на трезвую голову можно было бы разобраться и понять, кто кого до чего и зачем довел.
Девушка чувствовала определенную тягу к Ване, не просто симпатию или влюбленность — она словно знала Саломатова уже очень давно, но вероятность того, что они когда-то встречались раньше практически нулевая. Словно между ними была совершенно иная особенная связь, благодаря которой, вероятно, парень и тянулся к Олесе, даже перебарывая свои принципы и загоны.
— И что тебе нужно? — он нагнал Мильковскую на лестнице, ведущей на второй этаж. — Какая обувь?
— Кроссовки. Мои расклеились, а клеить их четвертый раз за два месяца мне уже просто в лом, — объяснила та, не поворачиваясь к парню. — К экзамену готов?
— Ну… на троечку. Давай не про учебу? Я с тобой тут тусуюсь как раз чтобы от нее отдохнуть.
— А про что тогда?
— Да про что угодно… — парень следовал за ней по пятам. -…хоть про твои шашни с нашим историком, например.
— Прошу прощения, но какие это у меня шашни с нашим историком? — девушка развернулась к нему и резко остановилась.
— В смысле какие? — искренне удивился Саломатов. — Да весь поток трещит о том, что Семен Николаевич тебя до дома подвозит, и то, что вы с ним вне универа занимаетесь, только никто не знает, чем.
— Ну, Саломатов!.. Я от тебя такого не ожидала, — Олеся одарила парня таким взглядом, что тот невольно почувствовал себя виноватым во всех смертных грехах. — И ты туда же! Только этим всем вы и горазды заниматься… — раздраженно пробурчала она, сворачивая в один из обувных магазинов.
О том, что все сплетники универа шепчутся про ее несуществующий роман с одним из преподавателей кафедры истории, она прекрасно знала, и это порядком выводило из себя. Неужели все знакомые, а так же друзья, а друзья ли после такого вообще, считают ее настолько… мразью, что искренне верят, будто у Мильковской хватило бы наглости и смелости связаться с женатым мужчиной, да еще и преподавателем!.. Девушка старалась не обращать внимания на сплетни, ведь ее совесть чиста, а с Семеном Николаевичем у нее чисто деловые отношения, хотя мужчина он, безусловно, привлекательный… нет, даже думать о таком нельзя!
То, что в числе поверивших в это оказался Ваня, действительно серьезно расстроило Олесю. Каким бы противным он не был, а сторонником пустых слухов и сплетен не являлся, и никогда не верил тому, что говорили люди со стороны, не проверив все самостоятельно.
— Олесь, ну, извини меня, — встретил ее парень, когда она выходила из магазина, пытаясь сложить в рюкзак коробку с парой кроссовок. — Давай помогу, — он расстегнул рюкзак девушки, перехватил покупку и положил в открытый отдел сумки. — Ты правда решила, что я верю всей этой фигне?
— Да ты об этом на полном серьезе заявил, Вань, — недовольно пробурчала Мильковская.
— Я же извинился уже. Честно, я когда первый раз услышал, даже и мысли не допустил, что это может быть правдой. Семен Николаевич на такую, как ты, вряд ли бы глаз положил…
За последнюю фразу Саломатов получил смачный удар по ягодице, после чего был вынужден снова догонять свою спутницу, которая, пока он отходил от шока из-за подобных вольностей с ее стороны, уже стремительно спускалась на первый этаж.
Олеся же, поворчав буквально с полминуты, успокоилась и сбавила шаг. Девушка остановилась и повернулась, довольно наблюдая за тем, как Иван, скорчив максимально недовольное лицо, шагал к ней.
Должен же хоть кто-то попытаться научить его хорошим манерам, и думать прежде, чем говорить.
— Куда теперь?
— До Катюши, — как только парень поравнялся с ней, Мильковская вновь вздернула нос и широким быстрым шагом направилась к выходу. — Не отставай! У тебя вроде ноги длинные, а скорости, как у бешеной черепахи!
Ответом ей послужило невнятное возмущенное бормотание. Саломатов догнал девушку и поспешил взять ее за руку, крепко стиснув маленькую ладошку в своей лапище. На вопросительный взгляд Олеси отреагировал фразой «Ой, вот хватит имитировать гордость и делать вид, что тебе не нравится мое общество». Мильковская не стала восклицать и сопротивляться, в конце концов, он ведь был более, чем прав.
Разговор не вязался: у Олеси не получалось нащупать подходящую тему. Чтобы девушка не говорила, парень либо игнорировал совсем, либо всем видом показывал, что тема ему не интересна или не нравится. В конце концов, она просто замолчала, демонстративно выдернула ладонь из его руки и отвернулась, переключая свое внимание на вывески магазинов и людей вокруг.
Мильковскую раздражало все происходящее, начиная ее собственными чувствами к Ване, заканчивая его отношением к ней. Она уже пожалела десять раз, что согласилась пойти с ним гулять, и сто пятьдесят раз пожалела о том, что дала ему знать о своей тогда еще просто симпатии, ныне грозившей стать намного более серьезным чувством. Здоровые полноценные отношения построить с Саломатовым будет очень сложно, если вообще можно говорить о каких-то отношениях, вдруг он просто прикидывается, чтобы потом посмеяться над Олесей со своими такими же малость придурковатыми друзьями?
Тяжелый человек. Малознакомых с ним людей всегда преследовало ощущение, что за тонкой оправой очков и худощавым телосложением скрывается нечто зловещее и далеко не такое уж безобидное, могло не отпускать с самой первой фразы диалога, вплоть до его конца.
Мильковская хорошо помнила первые учебные дни, когда Ваня то вел себя как абсолютно нормальный среднестатистический студент-первокурсник, то изподлобья наблюдал за всеми, отбившись от группы, встав где-нибудь у подоконника, каждого прощупывая взглядом. Сейчас все притерлись к друг другу и перестали замечать какие-то странности, но все же иногда проскакивали мысли, что Саломатов словно знает нечто недоступное другим, из-за чего смотрит на всех как бы с высока.
Особенно сильно это всегда бросалось в глаза на парах по истории. Даже Семен Николаевич однажды мельком говорил о том, что первое время под взглядом Ивана на занятиях иной раз чувствовал себя полным дураком и начинал сомневаться, что рассказывает верный материал.
Ваня был… как будто с другой планеты. Пришелец, наблюдающий за глупыми человеческими особями, осознающий свое превосходство.
— Олесь, а вот только честно, у тебя правда с ним ничего нет?
— С кем? С нашим историком? Нет конечно, — фыркнула девушка возмущенно. — Он же женат! Мы всего лишь готовили проект для конференции. Не знаю, кто распустил все эти слухи, что якобы между нами какая-то химия, но ни единого слова правды в этом нет. Подвез он меня пару раз до дома, но не более, нам просто по пути было… И вообще, ты что, ревнуешь что ли?
— Я? Ревновать? Да куда ему до меня вообще?! — Саломатов вздернул нос.
— Ну-у-у, — Мильковская закатила глаза и скрестила руки на груди. — Знаешь ли, ему нет тридцати, но он уже очень многого добился, уважаемый человек в профессиональной среде, умеет общаться с людьми, и, в отличие от некоторых, способен поддержать диалог. Я уже не говорю о том, что он примерный семьянин, заботливый отец…
— Так все-таки ты к нему неровно дышишь? — покосился на нее парень.
— Я всего лишь констатирую факты, — пожала плечами девушка, стараясь сделать максимально отрешенный вид. — Я общалась с ним лично вне универа и знаю, о чем говорю. И вообще, давай сменим тему. Ты все прочел вопросы?
— Все.
— Расскажи мне тогда про Тэрранивию, а то у меня на нее сил не хватило.
Саломатов заметно оживился и принялся увлеченно рассказывать про загадочную цивилизацию, существование которой, вообще-то, стояло под вопросом.
Никаких весомых доказательств, что это государство не являлось чьей-то выдумкой, не было, кроме неких древних писаний, найденных на территории Египта, описывавших в подробностях его историю. Подкреплялась легенда и многочисленными упоминаниями Тэрранивии в других источниках, найденных на территории разных древних государств, но никому так и не удалось найти материальных доказательств ее существования, и она так и осталась всего лишь мифом. Все описания загадочного мира больше смахивали на фентезийную сказку и, если бы кто-то взял их за основу для своего произведения, то, наверное, сорвал бы куш.
Присуствие же информации об этой цивилизации в учебной программе университета было обусловлена причудами декана кафедры. Пожилой профессор был буквально одержим идеей существования Тэрранивии с молодых лет: преподаватели, работавшие с ним уже очень давно, рассказывали, что ради мизерных шансов на подтверждение существования мифического государства, он оставил жену и сына, и в течении пятнадцати лет кочевал от одной археологической экспедиции к другой, и продолжил бы заниматься поисками, но его подвело здоровье.
Как и многим гениальным людям, ему прощалась его чудаковатость, поэтому большая часть кафедры историков просто пропускала эту тему, оставляя ее студентам полностью на самоподготовку, на экзамене, если и попадались вопросы, ничего не спрашивали. Не повезти могло только тем, кому выпало сесть отвечать непосредственно к декану. Как правило, сдавали те единицы, что решили не забивать на Тэрранивию, потому что «ну все равно же не спрашивают», и, пускай поверхностно, но все же знакомились с материалом. Однако, присутствовал на экзаменах профессор очень редко по никому неизвестным причинам.
Пока Иван воодушевленно пересказывал учебный материал, Мильковская отключилась от реальности, погружаясь в омут собственных мыслей настолько глубоко, что перестала не то, что улавливать смысл произносимого парнем, она его даже не слышала. Его голос слился с гомоном толпы, уходя на второй план вместе с шумом транспорта и ветра. Даже когда они вышли на тихую улицу, где практически не было никакого движения, Олеся не воспринимала то, что он говорил.
— Эй, пончик, мы пришли, вообще-то, — Саломатов одернул ее за руку. — Ты меня не слушала, да? — фыркнул недовольно парень.
— Извини, я что-то призадумалась, — девушка тряхнула головой. — М-м-м, я быстро, только конспект заберу и все, окей?
— Ага, — небрежно бросил Ваня.
Олеся позвонила в домофон, оповестила одногруппницу о своем приходе и зашла в подъезд. Буквально через пару минут выяснилось, что лифт в доме уже несколько недель не работает, и на шестой этаж девушке предстоит подниматься на своих двоих. Тяжело и грустно вздохнув, жалея о том количестве времени, которое ей предстоит потратить, она начала свой путь.
Первый, второй, третий… на четвертом Мильковская была вынуждена приостановиться, чтобы поправить задравшееся платье, из-за чего чуть не столкнулась с пожилой женщиной.
— Извините, — Олеся лишь на мгновение обернулась через плечо, посмотрела на недовольное лицо незнакомки, и уже хотела подниматься дальше, но женщина вдруг схватила ее за руку.
— Я знала, что ты тоже здесь! — выдала она, вцепившись стальной хваткой в запястье Мильковской. — Пришло время проснуться, Эйр!
— Отпустите меня! — девушка напугалась и попыталась вырваться, но женщина, казалось, обладала просто нечеловеческой силой по сравнению с ней, и сделать этого так просто ей не удалось. — Вы кто вообще?! Вы о чем?!
— Скоро ты все поймешь, пришло время наводить порядок! Ты должна вспомнить, должна! — не унималась та, а Олеся уже собиралась начать кричать.
— Марья Евстегнеевна, ну вы опять за свое?! — на лестнице появилась Катя. — Это моя подруга, и она вашей принцессой уж точно быть не может, поверьте. Давайте-давайте, идите, куда собирались. А ты хватит стоять как истукан, пошли со мной быстро.
Женщина, что-то начав бурчать себе недовольно под нос, отпустила Олесю и стала спускаться вниз, не прекращая разговаривать. Мильковская напугано посмотрела на одногруппницу.
— Марья Евстегнеевна у нас местная юродивая. Ее весь дом знает. У бабули сдвиг по фазе еще лет сорок назад случился, она постоянно говорит что-то про реинкарнации какой-то королевской семьи, какой-то медальон, какое-то царство и предназначение… в общем, бредит по полной программе. Она и мне заливала, что я в прошлой жизни советчицей какого-то там короля была, и мне срочно нужно проснуться и найти принцессу, чтобы предотвратить апокалипсис, — рассказывала Катя, пока девушки подымались оставшиеся пару лестничных пролетов. — Я как чувствовала, что надо выйти тебя встретить. Кстати, я там Ваню в окно видела, — как бы невзначай заметила она. — Гуляете?
— Ага, решили пройтись немного, отдохнуть от подготовки к экзаменам, — Олеся на несколько мгновений перекинулась через перила и посмотрела вниз. Ей показалось, что она слышит бабкино бормотание, от чего по спине пробежал холодок.
— Так может зайдете на чай? Позвони Ваньке, посидим, поболтаем, — предложила ей девушка.
— Извини, но у нас еще кое-какие планы, — Мильковская неловко улыбнулась. — После экзамена обязательно соберемся, хорошо?
— Ну ладно, мое дело — предложить. Сейчас все принесу, подожди минутку… — Катя скрылась в тамбуре.
Девушка поежилась и рефлекторно почесала запястье. Кожа покраснела и горела, как от ожога, а не как от человеческого прикосновения.
Пока Олеся доставала из рюкзака влажные салфетки, чтобы протереть руку, успела еще раз в подробностях воспроизвести в голове сцену столкновения с загадочной пожилой женщиной. В память врезались живые практически желтые глаза, в которых определенно было что-то дьявольское и безумное, резкие орлиные черты лица и стойкий запах травяного отвара. Все таки ужасно это: потерять рассудок, да еще и жить с этим так долго…
— Во-о-от, держи, — появилась Катя с тетрадями в руках. — Спасибо большое, ты меня очень выручила!
— Всегда пожалуйста, — девушка улыбнулась, обнялась на прощание с одногруппницей и поспешила покинуть многоэтажку, чтобы не заставлять ждать своего спутника слишком долго.
Когда она вышла из подъезда, Саломатов разговаривал по телефону. Чтобы не отвлекать его от явно довольно важного диалога, Мильковская молча взяла Ивана за руку и повела за собой.
Звонок, заставивший парня так надолго переключить свое внимание с Олеси на личные дела, любую другую, наверное, взбесил бы, но ей это было даже на руку в какой-то степени. Он не подшучивал над ней, не надо было искать темы для беседы, а со стороны, они, наверное, были очень похожи на парочку, держась вот так за руки и иногда посматривая друг на друга, улыбаясь лишь одними уголками губ. Девушка не слушала, о чем говорил Иван, вновь обращая все свое внимание к окружающему миру.
Была в этом всем какая-то своя, немного странная, но все же романтика.
— Женя звонил, спрашивал насчет экзамена, — Саломатов заметно поник, убирая телефон в карман. — Его настрой оставляет желать лучшего.
— Все волнуются, — пожала плечами она. — Тоня тоже сама не своя, даже я, хоть и готовилась, переживаю. Ничего необычного не происходит, просто экзамены. Все сдадим, а кто не сдаст, так пересдать всегда можно.
— Ха, успокоила, конечно, — хмыкнул в ответ парень, крепче сжимая ее ладонь.
Он вдруг затормозил, на что Олеся в ответ одарила его вопросительным взглядом.
— Вот ты мне скажи, Мильковская: что со мной не так? Неужели я настолько плох, что тебе нисколько не хочется со мной даже попробовать построить какие-то отношения? Ты же мне нравишься, и я этого не скрываю совсем. Знаю, что у тебя зрение не очень, но не настолько же!
— Ты не плохой. Скорее странный. Очень, — стараясь побороть нахлынувшее смущение, которое все же отразилось на ее лице румянцем, она подняла голову, вглядываясь сквозь стекла очков в темно-карие глаза. — Мы ведь даже ни о чем таком сейчас не говорили… Но если уж на то пошло, так я тебе скажу, что меня останавливает — твое неумение думать прежде, чем говорить. Да и не знаю я тебя совсем. Ты закрываешься, относишься ко всем, и в том числе ко мне, пренебрежительно, как я могу рискнуть связать с человеком, который не хочет идти на контакт, и, более того, порой открыто показывает свое нежелание это делать?
— Значит испугалась неизвестности? — Саломатов изогнул в вопросе бровь.
— Можешь называть это так, — пожала плечами в ответ она. — Слушай, я, наверное пойду домой, отсюда как раз не очень далеко, — Олеся отвела взгляд в сторону. И надо было ему именно сейчас заговорить об этом?.. — И еще вот, — девушка сняла с шеи медальон и вложила в руку Вани. — На удачу завтра на экзамене. Не знаю, насколько работает, но я с ним еще ни одного не завалила.
— А сама как?
— А мне не надо, я все выучила. До завтра, Салем, — Олеся помахала парню рукой и направилась к перекрестку.
Уже стоя около пешеходного перехода, Мильковская обернулась через плечо, но Саломатов словно растворился в воздухе за эти пару минут.