Роман Жигалов родился в Архангельской области – там живут его родные, здесь разворачивается сюжет фильма. Рассказ очевидца, взгляд изнутри. «Я старался уйти от трэша. Если показать, что происходит на самом деле, было бы в разы страшнее».
Фильм о любви и смерти, точнее, о желании любви, о невозможности возможного – чуть больше, чем о любви подростка и зрелой женщины. Это «чуть больше» можно почувствовать. Не сразу, может быть, в конце фильма, в молчании. Или не почувствовать – всем знакома «усталость сострадать» (compassion fatigue), любой нормальный человек, чтобы не спятить, одной ногой всегда снаружи. Кто бросит камень в акробата?
Сцена на пепелище – место коллективного сопереживания. Страшнее сцена на переезде, в последнюю минуту фильма слышишь безжалостную рифму, видишь вагоны и штабеля глазами Павла. Картинка, меняющая судьбу. Герой готов. Или так кажется? В этом месте слова кончаются, видеоряд при всей своей динамике статичен (язык кино), сопереживать сложнее. В этом месте главная перипетия. Crossroad – из тех, что не обойти. И поезд идет.
Пока он идет, цитата из рецензии на картину «Лес» в журнале Esquire: «Соучастником почти всех злодейств в этом фильме становится такая же дикая, как и люди, природа». В словах отражение другой картины мира, самодостаточной, властной, неизменно странной. Другой язык – другое мироощущение – другой пейзаж.
Пока идет поезд, движение невозможно, реакции предсказуемы, акция сродни поллюции. Я зритель, считающий вагоны, глаза слипаются… «Культура возникла из инстинкта самозащиты и создана трудом человека в процессе его борьбы против мачехи-природы… Культура – организованное разумом насилие над зоологическими инстинктами людей… Мужицкая сила питается стихийной властью земли, рабочий же класс вышел из-под этой власти и находится над ней. Для рабочего класса весь мир, вся природа – только материал», – говорил Горький в 30-е годы. В языке властителя дум слова «преобразование природы» и «перековка человеческого материала» синонимичны. Сын столяра хорошо усвоил уроки Маркса – последний в начале Манифеста благодарит буржуазию за то, что сумела «вырвать значительную часть населения из идиотизма деревенской жизни».
Пока поезд идет, можно думать. К примеру, о том, откуда он вышел. Эпоха Просвещения – «узловая», народ для просветителей – «дети, завернутые в суеверия, как в пеленки». На предыдущей станции о том же говорил Цицерон. Скорей всего, поезд вышел из латыни, превратившей все естественное, природное, родное – nativus – в наивное. «The time is out of joint» – исторический перелом, смена эпох – Маркс об этом событии даже не обмолвился.
Все наоборот. Сознание и бытие определяют волшебные слова, их произносят из дидактических соображений. Привычка – традиция – парадигма – бред… История, мать наша, сказочно иронична. Чем ближе к концу, тем ироничней. Не исключено, из тех же соображений.