И надела я на младенца чепчик, а он счастливо засмеялся, не спуская с меня глаз, а я подумала, какой же он молочно-розовый, и как хорошо, что остригли с головы его странные, как парик, длинные мягкие, но совсем неживые, словно из голубой пакли, бледные кудри, и теперь он – просто счастливый младенец, который только и умеет радоваться мне и жизни.
За окном уходил в никуда день, который давил и мучил меня жутким страхом встречи с Мразью в каком-то будущем неизбежной, а Ирина всё говорила: успокойся, нечего бояться, слышишь, нам нечего бояться! Мразь он, а не мы.
– Я вижу плохие сны! – сказала я.
– Плюнь и забудь. Брось в уголочек веничком за старые ящички и забудь. Не было никакого сна, понятно?
Я улыбалась, наливая ей из термоса в высокий прозрачный бокал горячий настой шиповника.
– На, полечись!
Ира обняла бокал длинными мокрыми пальцами, сделала глоток и блаженно откинулась в кресле.
Я видела, как шиповник растекается по ее жилам, согревая и возвращая ей силы.
– И вообще, нам пора собираться в капеллу. Забыла?, – сказала Ирина. – И никогда, слышишь, никогда больше не пей ледяного молока из холодильника! Ты вторую неделю температуришь! Мы и так много пропустили!
Она сидела прочно и спокойно, интактная, как мне казалось, ко всему, кроме бокала с горячим настоем шиповника, и лицо ее медленно розовело, и сползал с него январский питерский дождь, проморозивший ее до костей.
И уходил в никуда день 16 января. Нет-нет, он уже ушел – сию секунду Время в уголке компа обнулилось, и начался день 17 января 2020. Начался, и всё, что таит он в спящем, как почка шиповника, потоке, нам еще только предстоит пережить.
Санкт-Петербург
("Дневник петербурженки-3")