Часть VIII. Глава 4. А ЭТО СВАДЬБА, СВАДЬБА, СВАДЬБА...
В понедельник, второго марта, Света не вошла, а ворвалась в кабинет последней, пулей пронеслась к своему столу и, сияя как майская розочка, стала сдирать целлофан с вытащенной из сумки коробки конфет:
— Девочки, мальчики, мы расписались, с чем всех поздравляю и приглашаю в среду на свадьбу. — Света начала обходить всех с коробкой. — Берите, берите больше, знаете же меня: оставите — половину смягчу за милую душу.
— Не волнуйся, семейная жизнь быстро отучит тебя от сладкого, — Марина в последнее время редко пребывала в хорошем настроении.
— Это смотря как себя поставишь. Ты девочка умная, так что, Марина, твои мрачные прогнозы не сбудутся, — возразила Лиля. — А где справлять будете?
— У нас дома, у Костика однушка, а в нашей, мы уже прикинули, и столы поместятся, и в центре места для танцулек хватит.
— А что не в ресторане? — презрительно надула губки Марина.
— Смысла нет: только официанты нажрутся. А так всё гостям, никаких ограничений, музыка своя и шашлыки во дворике — с наигорячей доставкой.
— Ну и правильно. А начало когда? — спросила Лиля.
— В три, чтоб дольше посидеть. Я отпуск на три дня возьму, на свадьбу полагается, а вы, думаю, с Капитошкой договоритесь. Бутылка для него с меня.
— Не надо, мы и сами организуем, — сказал Филипп. — Но его, надеюсь, ты не пригласишь?
— Правильно надеешься: обойдётся. В половине третьего собирайтесь и автобусом. 26-й или 106-й до Рахманинова, остановка у обувного. Увидите, не пропустите: он здоровый. Во двор, пятый блок, второй этаж.
— Ой, номер не говори: я уверена, что дверь будет открыта. — Лиля хлопнула в ладоши, как первоклассница.
— На случай снегопада всё-таки намекну, что налево.
— Принято. Мои поздравления! — Лиля поднялась с места и расцеловала Свету. — По такому поводу надо покурить. Филипп, идёшь?
Филипп тоже подошёл к Свете, поздравил и чмокнул в пухлую щёчку.
— Поехали.
Лиля стала соображать уже в коридоре:
— Я думаю, насчёт подарка морочиться не надо: скинемся по четвертаку с носа, а молодожёны употребят по своему усмотрению.
— Предвижу неприятности от Лидии Васильевны.
— Скорее всего, она что-нибудь придумает, чтоб не идти.
— Ну и чёрт с ней, без неё веселей. Закуривай.
Лиля внимательно оглядела Филиппа:
— А ты что с утра такой взбудораженный, как бы со следами недавно пережитых волнений?
— Тебя в КГБ или ЦРУ без стажировки примут…
Филипп подробно рассказал Лиле о вчерашнем объяснении с Марио; казалось, он испытывал удовольствие, дословно припоминая свои колкие реплики. На его удивление, Лиля выслушала отчёт спокойно, понимающе кивнула, даже похвалила: «Молодец, всё сделал прекрасно», молча выкурила сигарету и аккуратно притушила окурок. Филипп так был уверен в том, что последуют укоры, что их отсутствие подействовало на него как ледяной душ.
— Не слышу обычных комментариев.
— Они излишни.
— Слава богу, что на этот раз мирно проехали. А что насчёт вторника? Ты обещала…
Филипп хотел взять Лилю за руку и обнять, но она неожиданно резким движением сбросила его пальцы.
— Во вторник у меня разболится голова.
— И долго она будет болеть?
— До моего отъезда. — Лиля стала подниматься по лестнице, гордо выпрямив стан.
— Глупо! — почти крикнул Филипп ей вдогонку, но она не обернулась.
«Недаром притихла сперва: специально готовилась, вложила всё в последний облом, — Филипп думал о Лиле со злостью. — Ну и ладно, жалей своего Марио и изображай святой гнев — я из-за него стреляться не пойду».
В среду днём на кухне в квартире родителей Светы шли последние приготовления; мамы молодожёнов усердно работали и руками, и языками:
— Я так рада, что они уже расписались, — говорила Наталья Леонтьевна, Костина родительница, в густых каштановых волосах которой серебрилась заметная проседь. — Неизвестно, успели бы, если в один день всё объединили бы: туда-сюда, транспорт, скороговорка в ЗАГСе — одна морока…
— И быстро у них сладилось — тоже хорошо, — отвечала рыхлая полноватая блондинка Мария Леонидовна, Светина мама. — Оба и выдержанные, и серьёзные. На что Светочка молода… А то некоторые встречаются годами, то ссорятся, то мирятся, сбегаются, разбегаются — так к сорока и остаются: ни семьи, ни детей.
— Да, молодые сейчас больше о своих удовольствиях да о деньгах, а главное на потом, на потом, а «потом» часто слишком поздно оказывается. Всё им лень, всё некогда: ни о хозяйстве подумать, ни о доме позаботиться. С работы на работу, суета, спешка. А Светочка серьёзная, рачительная. Представляете, мне Костя говорил: как они сошлись, так у них на питание вдвоём гораздо меньше уходит, чем раньше, когда он жил один.
— Это у неё почти с детства, — горделиво ответствовала Мария Леонидовна. — Бывало, мы за два-три дня целый пакет хлеба выбрасывали. Это засохнет, это почерствеет, это забудется, а как Света начала ревизию устраивать, ни крошки не пропадает. Чуть останется со вчера — хоп! — в яичко и молочко и на сковородку. Какао сварить — и завтрак прекрасный. Ещё останется, а она опять не выкидывает, в масле обжарит и с крутым яйцом бутерброды. Или на сухарики к бульончику зимой, или в молоке размочит и в фарш к котлетам, опять же сухарики перемелет, какао, сахар по рецепту добавит — вот и пирожные «картошка» готовы. И разве только хлеб! Арбуз, дыню едим — она корочки обмоет и на варенье. Фейхоа сильно кислит — с сахаром перетрёт и в баночку к чаю.
— Да, хозяйка прекрасная: и печёт, и жарит, и парит… И рыбу, и мясо. И о Косте заботится, и он тем же отвечает.
— Такой вежливый, такой предупредительный! Как Света звонит, всегда привет передаст, трубку возьмёт, о здоровье осведомится, не нужно ль чего. С базара картошку притащить или по дому, если что не в порядке. И к Свете внимательный: на концерт, в театр, подарки. Пусть мелочь — всё равно приятно.
— И он у нас не ветреник, не балабол, спиртного практически ни капли. Другие как выйдут из дому, так и норовят: кто с бутылкой к дружкам, кто по девицам, а Костя очень приличный.
— Верно, верно, они оба так счастливы… Нет, давайте на эти тарелки, а то до блюда через весь стол тянуться… Да, уже достаточно. Я вот что думаю: мы Свете на приданое откладывали, думали, она мебель купит. А теперь, если они пока в однокомнатной, может, повременят? Просто деньги вручим, пусть на машину собирают.
— Правда, правда, это поважнее мебели. Давайте вон те блюдечки… Вроде бы ничего не забыли. А машина каждой семье необходима. Опять же, в случае чего и вас, и меня подвезут. Конечно, мебель подождёт.
— А Светочка такая совестливая! Представляете, ей немного неудобно, что она пока меньше Кости зарабатывает. Но я её знаю: она обязательно себе работу лучше найдёт, она деловая, не будет всё время в этой конторе с бумажками сидеть.
К четвёртому часу собрались практически все: и родственники, и друзья, и сослуживцы. Большинство мужчин покуривало на балконе, добродушно посмеиваясь по поводу слегка натянутого вида Кости. Света, в меру упитанная, оживлённая и в последнее время очень похорошевшая, пересчитывала стулья, рассаживала гостей и оглядывала столы. Филипп сидел между Марией и Лилей. Марина забыла свою неприязнь к успехам Филиппа и его невниманию, она блаженствовала, в любой момент готовая прижаться к соседу всем телом. Если он тронет её под столом ногой!.. К чему все эти глупые обиды, смешное противостояние? Ведь теперь он какое-то время будет отдыхать, пока в кооперативе взяли паузу, — и, значит, у него будут свободны все вечера и выходные. И Лиля… Хоть и не убралась пока в свою Москву, но уж что-то очень холодно держится с Филиппом. Интересно, из-за чего она осерчала? Ничего, Марина когда-нибудь это узнает, а пока… Что нам на пользу, врагу во вред. Хорошо, что для танцулек не слишком много простору. Скорей бы он прижался к ней снова!
Мысли Лили были более взвешенны и текли плавнее. Страсть к Филиппу больше не владела её сердцем, оно начало остывать ещё до Нового года, и, наверное, нельзя было придумать лучшей причины для полного охлаждения, чем почти что бравирование Филиппа своим обращением с Марио. В понедельник её охватило негодование, ей претила эта глупая похвальба, она была уязвлена и за достоинство Марио, и за свои поруганные мечты, она не принимала нетерпимость Филиппа. Страдало её самолюбие, страдал здравый смысл, жалость к Марио проникала всё глубже и глубже. Эти чувства переросли в ненависть, ненависть требовала отмщения, но возможности Лили были ограниченны. Первое, что пришло ей в голову, — насовсем отказать Филиппу в постели — было сделано в понедельник. Во вторник Лиля успокоилась: в конце концов, что можно требовать от пустых мозгов? Да и сердиться на них не стоит — зря нервы тратить, а переживать — увольте!.. Разве что за Марио, но его должна оберечь судьба, бог должен явить ему милость вслед за невзгодами; Филиппу же останется Лилино презрение: сильного чувства, пусть и отрицательного, он не заслуживает. Презрение и ожидание того дня, когда с него спадут прекрасные одежды, подаренные ему прихотливым провидением, чтобы он больше не считал их признанием собственных талантов. Авось, тогда и поумнеет. А Марио… Он прекрасен, Лиля за него, пусть всё у него будет хорошо. Кажется, Света упоминала, что Костя его звал. Лиля так по нему…
— …Как я соскучилась!
— Неужели по Лидии Васильевне? — шутливо поинтересовалась Марина.
— Я так и думала, что она не пойдёт: ей не по нраву шумное общество.
— Ей просто четвертак жалко кидать, — пустые, по мнению Лили, мозги Филиппа иногда всё же соображали верно.
— Наверно, — рассеянно заметила Лиля. — Конечно, не по ней — я по Марио соскучилась. Так давно его не видела…
— Ему западло с нами сидеть, — чтобы его слова не были услышаны другими, Филиппу пришлось прошептать свои доводы, пригнувшись к уху соседки справа. — Он привык по ресторанам нажираться пошикарнее на баксы, которые у Евгения выбил. — Отстранившись от Лили, Филипп добавил громче и вольнее: — Кроме того, наше веселье оскорбит его святую печаль.
— Господи, ну ты же взрослый парень! Видеть человека ежедневно в течение четырёх месяцев и совсем не понять — пора бы лучше разбираться в людях…
— Вряд ли ты права — сегодня, как и в понедельник. Долго тебе придётся скучать…
Лиля не стала отвечать: пусть Филипп не думает, что она придаёт значение его словам. Не придёт Марио — она вроде бы не сильно расстроится, придёт — смерит отставленного любовничка соответствующим взглядом.
К половине четвёртого запаздывало трое: подружка Светы по школе Иветта, дядя Кости Славик и Марио (чему, скажем по секрету, были очень рады Мария Леонидовна и Наталья Леонтьевна, так как у них запаздывало масло, которое они блеска ради решили подать к икре не брусками, а стружкой). Первые двое появились почти одновременно, выйдя навстречу друг другу из двух противоположных проходов сквозного двора. С букетами в руках и улыбками на лицах, они начали махать собравшимся на балконе, как бы заранее посылая поздравления:
— Невесту, невесту! — кричал встречавшим Славик.
— И вовсе не невесту, а уже жену! Света, выходи!
Освоившийся Костя порядком проголодался по причине задержки обеда и, за неимением доступа к съестному, с удовольствием тискал новобрачную, делая вид, что протаскивает её к окну. Весело отбиваясь, Света махала попеременно освобождающимися руками:
— Залазьте, залазьте! — Она уже отошла было от окна, когда Иветта и Славик скрылись в блоке, но в этот момент её быстрые глаза засекли въезжавшую во двор шикарную машину. — Ой да! Во блин! Костик, глянь! Эт чё?
Не ушедшие с балкона оживлённо загалдели, обсуждая дивное виденье:
— Ни фига себе штучка!
— Это «Форд», — подал голос знаток.
— Точно?
— Точнёхонько и свеженький: 86-го года.
— Здорово! Они ведь и в Москве наперечёт, только у посольств.
— Да это же Марио! — завопила Света, распираемая гордостью за такую представительную свадьбу. — Марио, привет, класс!
— Всем здорово, особенно молодожёнам! — Марио тоже помахал рукой, вытащил лежавшую на заднем сиденье здоровую коробку и направился к блоку.
Налюбовавшись иномаркой, мужчины наконец-то ушли с балкона и рассаживались, обмениваясь впечатлениями:
— Красавец — ничего не скажешь!
— Интересно, за сколько секунд сотню берёт?
— Наш-то Валерьевич!
— Не иначе как тётка постаралась — помнишь, приезжала на объект?
— Да, и сильно заинтересовалась. А что как и в кооператив вложится?
— Совсем крутыми станем!
— Цени, Света, Костика: видала, какое у него начальство важное!
Лиля смерила Филиппа высокомерным презрительным взглядом и издевательски усмехнулась, заметив, как по его лицу пробегают тени озадаченности и сомнений.
Уже поднявшись, Иветта и Славик вручили молодожёнам цветы и конверты и прошли раздеться в спальню, так как вешалка в прихожей была переполнена. Филипп впился взглядом в лицо вошедшего Марио, но тщетно пытался найти на нём «святую печаль»: Марио сиял и лучезарно улыбался. «Хорошо притворяется, извращенец», — зло подумал Филипп.
— Марио, откуда у тебя такая тачка? — любопытство Светы перевесило даже объёмистую коробку и интерес к подарку.
— Тётка из Италии прислала.
— А как она её сюда? — И Света покрутила руками велосипед.
— Не так, а так, — рассмеялся Марио и изобразил рукой волну. — В контейнер, на паром и до Благина. Полдня в порту провозился с растаможкой. Мои поздравления, — Марио обнял, насколько позволяла ему коробка, Костю и чмокнул Свету в нос, — и подарочек.
— Спасибо, а это что?
— Музцентр с CD-плеером.
— Это что — лазерный? — у Светы захватило дух, и закончила она почти шёпотом.
— Ага, и тоже оттуда, только по почте. У них перерыв до трёх — потому и задержался, за что, конечно, извиняюсь. Там три луча, можете хоть наждаком диски тереть — всё равно возьмёт. Парочку захватил. — Марио вытащил из кармана две плоские коробочки. — Ничего особенного: диско, «Modern Talking» — для танцулек, для пищеварения. Потом сами прикупите в соответствии с пристрастиями.
Музцентр торжественно водрузили на сервант.
— Ой да, ой да! — восторгу Светы не было предела, но её удивление этим не ограничилось. — Давай раздевайся, куртку в спальню, вешалку в прихожке уже забили. Давай мне. Ах! А это что — бриллианты?
На шее Марио сияло подаренное Сарой колье.
— Они самые, разбавленные сапфирами, и тоже оттуда.
— Ну Марио, ну класс! Красота-та какая! — Света даже дотронулась до камней. — Блестят, шик! Носи на здоровье!
— Спасибо. — Марио снова добродушно рассмеялся и оглядел собравшихся, лишённый необходимости похода в спальню: из уважения к его персоне Света отправилась укладывать его куртку на постель сама.
— Ох и рубашечка! Тоже из Италии? Как клёво родичей загранкой иметь! — снова затараторила она, вернувшись в столовую.
Она никак не хотела отпускать Марио, пока не оглядела его с ног до головы. Рубашка и впрямь была потрясающая (предвидя, что множество гостей основательно прогреет помещение, Марио отказался и от джемпера, и от стандартного костюма): тончайшие косые чёрные полоски на белом фоне переходили ниже в замысловатые разводы; рукава в предплечьях были перехвачены хитроумными сборками; ослепительно сверкали расстёгнутые белоснежные манжеты и воротник. Наряд довершали классические чёрные «бананы» из ткани с небольшим отливом, походившей на плотную плащёвку. Свободные от будущей разнузданности болтающихся мешками «пирамид», ещё не вошедших в моду, они облегали узкие бёдра, расширяясь только к коленям, снова сужались к лодыжкам и полуприкрывали кроссовки «Puma». Марио положительно был царём красоты, благополучия, моды, вкуса, изысканности и достатка, переходившего в роскошь. Лиля пожирала его глазами не менее Светы и счастливо улыбалась, радуясь сбывшимся надеждам. Филиппу же, видевшему её профиль, наоборот, казалось, что он злобно ощеривается, когда она бросила:
— Оцени тачку, бриллианты, подарок, прикид и собственную глупость. О результатах можешь не сообщать: они мне и так известны.
В комнату вплыли Мария Леонидовна и Наталья Леонтьевна, нагруженные последними тарелками с наструганным маслом; Марио посадили между рабочими из кооператива и Лилей; раздалось первое «горько!» — свадьба началась.
Конечно, Марио оделся понаряднее специально, посчитав, что бриллианты и рубашка естественно отвлекут взгляды гостей от его лица, если на нём невольно промелькнёт грусть; опоздал он тоже с умыслом, думая сразу уткнуться в тарелку и избежать обнаружения затаённых печалей занявшимися закуской приглашёнными. То, что его посадили через стул от Филиппа и разделили Лилей, также его устраивало: сидя в отдалении или, ещё хуже, напротив, он бы не избавился от испытующих глаз Филиппа, а, ухаживая за соседкой, можно было спокойно опускать свой взор на бокалы и паштеты и прятать его за полуопущенными ресницами. Первым делом надо было выдержать застолье, непрестанно улыбаясь; окажись роль слишком тяжёлой, от танцев, разговоров и перекуров он увильнул бы, позвонив по телефону и сославшись на срочные дела. Если же дурман и общее настроение собравшихся заслонят, утопят, временно похоронят грустные думы, — что ж, тем лучше! — он останется на празднике до конца и разберётся в настроении и мыслях Филиппа.
Лиля угадала примерный ход размышлений Марио и решила помочь ему, отвлекая и занимая лёгкой болтовнёй:
— Ходят слухи, что ты скоро покинешь наш славный Благин…
— Это уже не слухи: завтра отбываю на свою вторую родину.
— Здорово! Никогда не была в Италии, а ты?
— Представьте: в отличие от родителей, в первый раз поеду.
— А куда именно? Рим, юг, север?
— Примерно посередине, недалеко от Анконы — это на восточном берегу, а в Рим и так попаду: у меня же до него билет. Взгляну на Колизей и ступлю на Аппиеву дорогу.
— Перенестись на две тысячи лет назад и услышать тяжёлый шаг легионов… Ты любишь историю древнего мира?
— Именно древнего и раннего средневековья. Историю, литературу, философию, религию, мифологию. Жалко только, что в последнее время работа не позволяет надолго зарываться в книги. Если развяжусь когда-нибудь, отойду от дел… ох, и погружусь в наследие человечества!
— Как ты плотоядно вздохнул!
— Это комплексные ощущения: паштет чертовски вкусный. Вы обязательно должны его попробовать. Давайте тарелку и под красное сухое…
Филипп, отчаявшись увидеть Марио грустным, услышать рассеянный тон, печальные интонации, вступил в разговор, уведя его и от Италии, и от паштета:
— А ты уже наигрался со своим музцентром? Или обнаружил в нём какие-то дефекты и решил избавиться, преподнеся как подарок?
Марио поднял на Филиппа ясные, удивлённые и чуть насмешливые глаза:
— Эта штука в упаковке, комбайн номер два. Я подержанное никому не дарю. Попросил тётку, когда уезжала, прислать ещё на всякий пожарный. Вообще-то, — Марио перегнулся через спину Лилии к уху Филиппа и понизил голос, — рассчитывал тебе подарить, — и снова выпрямился, — но не пришлось.
— А что изменилось? — Филиппу нужно было получить ответ на этот вопрос, но в нём промелькнуло ощущение, что слова вырвались как бы случайно.
Удивление Марио перешло в изумление:
— Как что? Семейное положение Светы и Кости.
— И, конечно же, желание пустить пыль в глаза. Но мне сдаётся…
— Тебе неправильно сдаётся и, кроме того, сдались не те карты, — бросила Лиля, не поворачивая головы, и снова обратилась к Марио: — Филипп за последнее время очень сильно поглупел. Потом мы об этом поговорим подробнее. За танцами, например, а пока отметим, что его ума хватило только на то, чтобы объяснить отсутствие Лидии Васильевны (если помнишь, это самая толстая, самая старая и самая ворчливая в нашей конторе) нежеланием вкладываться двадцатью пятью рублями в общий взнос.
Марио захохотал:
— Это делает честь остаткам проницательности Филиппа, но изобличает полную неразумность Лидии Васильевны: судя по её комплекции, она вполне могла окупить свои затраты дважды.
Ещё утром Филипп был уверен в том, что Марио на свадьбе либо не появится вовсе, либо заскочит на минутку, поздравит, выпьет гостевую рюмку и уберётся восвояси. Филипп думал так, потому что был убеждён, что после того, что произошло между ними в воскресенье, Марио его стыдится и будет избегать, но Марио пришёл и, принимая во внимание то, как нахваливал закуску, расположился здесь, видимо, надолго. Филипп привык смотреть на приятеля как на чемодан с двойным или тройным дном и отыскивал второй, третий и последующий смыслы там, где можно было обойтись только одним. Соображение о том, что Марио пришёл, так как его позвали, было слишком простым — Филипп продолжал размышлять дальше. Разумеется, Марио мог прийти, потому что он по-прежнему любит и, будучи лишённым возможности использовать красоту Филиппа по прямому назначению, принуждён удовлетворяться её платоническим лицезрением, — это изобличало бы его благородство. Естественно, Марио мог прийти и с другой целью: показать, что Филипп поступил неправильно, отвергнув его любовь и, следовательно, потеряв много сулящее соблазнительное будущее, — это обнаруживало бы его мелочность, обидчивость и мстительность, и Филипп начинал склоняться к мысли, что последнее соображение, пожалуй, вернее: Марио и просто так мог хвалиться бриллиантами, шмотками, уникальным подарком, но то, что шикарная тачка подоспела как раз в тот момент, когда они окончательно рассорились, говорило о многом. Теперь Филипп готов был дать голову на отсечение, что «Форд» появился у Марио уже две, три недели, месяц назад, и Марио умалчивал об этом, не желая ставить решение Филиппа в чересчур большую зависимость от чересчур большой корысти, теперь Филипп понимал, что Марио хотел, чтобы ему доверяли на слово, потому что «ни о чём не пожалеешь», брошенное им, стало явью через три дня — и то для Филиппа, а для него самого уже давно было таковой. Дом, машина, Рим — не слишком ли он переоценил свою гордость, если её хотели уменьшить лишь на два часа в неделю? Деньги, рестораны, шмотки, деликатесы, работа — не окупало ли это с лихвой два часа страдания (как бы страдания!) достоинства?
Марина начинала потихоньку злиться: Филипп и не думал перепихиваться ногами под столом, и не стал нашёптывать ей на ушко разные ласковые слова, и не приглашал загодя на танцы, и практически с ней не разговаривал. Вот нахал! Разве что его самолюбие страдает и он сильно огорчён: что ни говори, а сегодня по сравнению с Марио он проигрывает вчистую! Всё равно, ничто не даёт Филиппу право так игнорировать Марину… Хорошо же, она ему покажет! Марина оглядела сидящих за столом и принялась строить глазки — так, от скуки, от безделья, а Филипп и впрямь о ней не помышлял: его мысли продолжали идти своим чередом. Марио уезжает завтра — это определено. Что ещё? Да, работа. Работа. За два дня, отделявшие среду от воскресенья, Филипп порядком приуныл и осознал, как маловероятны его шансы на то, что посещение Маргариты кардинально изменит жизнь и сделает его самоценной, самодовлеющей фигурой. Всё это предположения, ожидания, надежды — словом, химеры, а реальность — вот она, справа от Лили, сложившаяся в бриллианты с сапфирами, материализовавшаяся в блестящую иномарку во дворе! Извиниться, отыграть? Не слишком ли сильно уязвлён Марио? Пойдёт ли на примирение? Не сильно ли пострадала его любовь, не уменьшилась ли от оскорблений? Время ли сейчас или, как Филипп думал в воскресенье, лучше подождать возвращения и снижения градуса страстей? Снижения… А что тогда, что, если всё уйдёт? Только работа и более никаких коврижек? Может, лучше всё-таки попробовать сейчас?
Праздник шёл своим чередом. После первого подали мясо и птицу. Свету как предмет чествования освободили от поварских и прочих кухонных обязанностей — ими занимались Мария Леонидовна и Наталья Леонтьевна. Развязывались языки, ослаблялись галстуки. После первой чашки чаю новобрачная подтащила Марио к его подарку. Коробку распаковали, содержимое разложили, штепсель воткнули в розетку. Пульт произвёл на Свету впечатление, по силе не уступавшее реакции представителя племени Нумбо-Юмбо на консервную банку: она повизгивала и подпрыгивала до тех пор, пока Костя не увлёк её танцевать. Филипп, плутающий в сомнениях и нерешительности, посмотрел на Лилю; чувствуя на себе его взгляд, Лиля не сочла нужным обернуть к нему голову и улыбалась Марио. Он пригласил её, Филиппу ничего не оставалось, как предложить руку Марине. Он так и не пришёл к какому-либо выводу, сумрачно наблюдая за приникшей к телу Марио Лилей. Она испытывала явное удовольствие, находясь в его руках; её собственная скользила по плечу, воротнику и колье. Филипп закусил губу. Похоже, Лиля не собиралась танцевать с ним сегодня, всецело поглощённая Марио. Приглашать, не приглашать? Но Марио! Ни тени печали! Вот он наклоняется к уху предательницы, что-то ей нашёптывает. Что именно? Лиля намеренно уводит его дальше от Филиппа с Мариной — не разобрать ни слова, а Филипп уверен, что говорят они о его собственной персоне!
Лиля действительно хотела перевести разговор на занимавшую её тему и не отреагировала на замечание Марио о том, как сильно похорошела Света в последнее время, — наоборот, круто развернула его:
— Марио, Филипп рассказал мне о том, что произошло между вами в воскресенье. — Встретив внимательный взгляд партнёра, она продолжила: — Я ожидала этого, ожидала давно, с момента вашего знакомства и, наверное, месяца три, если не больше, пыталась убедить его в том, что, отстаивая свои предрассудки, он отталкивает своё счастье, но всякий раз его ретроградство поражало меня своей дремучестью.
— Вы это имели в виду, когда говорили, что он сильно поглупел?
— Да, но мои доводы на него не действовали — та же тупая упёртость, та же средневековая ограниченность, та же предрасположенность к банальностям. В конце концов мне пришлось махнуть на это рукой: легче переубедить женщину, хоть это всегда считалось очень трудной задачей.
— А почему вы видели в этом его счастье?
— Тебе, наверное, в первую очередь приходят на ум меркантильные соображения — не скрою, они тоже учитывались, но не были определяющими. Твоя красота меня поразила, Филипп тоже одарён ею, причём своей — другой, отличной, разнящейся. Вы идеально подходите друг другу — и по внешности, и по сфере занятости, и по возрасту… да хоть по росту!.. Вы сложились бы в великолепную пару — и сами были бы счастливы, и я, уезжая и не имея возможности больше вас видеть, хранила бы в душе ваше единство, свои сбывшиеся надежды, драгоценные образы и светлые воспоминания. Вообще, красота — главный приоритет, главное очарование в моей жизни, к чему бы она ни относилась: мужчине, женщине, животному, литературе, звёздам, природе, одежде, украшениям. Мужчина, как ты заметил, стоит на первом месте, и, когда к нему помимо внешности добавляются молодость, чувства, ум, когда это удваивается, то ценность возрастает стократно.
— Вы так привлекательны, так прекрасно выглядите… Я не предполагал, что в женщине с такими достоинствами могут развиться… чисто эстетские… платоническо-альтруистические наклонности.
— Не совсем: я была с ним близка, но с тех пор, как увидела тебя, мысль о вашем единении охватила меня всецело. Я втолковывала ему как могла, но, к сожалению… я думаю, более к его сожалению, потерпела неудачу. Я уже говорила, что скоро уезжаю, и, помимо всего прочего, хотела как бы передать его в надёжные руки, быть спокойной за него, за его будущее. Это меня долго преследовало, но, постоянно натыкаясь на его ограниченность, моя страсть выдохлась. Мы давно уже не встречаемся, а после того, что произошло в воскресенье, я поставила на нём жирный крест и отказала окончательно. Собственно говоря, я уже ничего к нему не испытываю, и моя нынешняя холодность мне по душе, она мне нравится, с ней легко. Что же касается тебя…
— Что же касается меня, то и я должен признать, что порядком остыл. Может быть, его последние слова меня отвратили, может быть, у меня такой характер, может быть, это его удел — возбуждать многих, но на короткое время.
— Только Марина с тобой не согласится, — улыбнулась Лиля, — да и она то зажигается, то гаснет — скорее, это влечение с большой примесью самолюбия и ревности. Но я имела в виду не твоё отношение к нему, а твоё будущее без него. Ты молод, у тебя всё впереди. Препарируй и свою любовь, и её предмет, докопайся до её сути и пойми, что она не стоит ни слёз, ни стенаний. С учётом того, что уже остываешь, это не отнимет много труда и времени. Впереди новые ощущения, впечатления, города, лица… и, конечно, новая любовь. От всей души желаю тебе грядущих счастья, удачи и свершений.
— Спасибо, и вам того же: вы скоро уезжаете.
— В отличие от тебя, я перебираюсь насовсем. Может, уже и не свидимся — я тебя и сориентировала в положении дел.
— Вообще-то у меня мелькало что-то насчёт ваших возможных отношений, — улыбнулся Марио. — Он всегда предпочитал не распространяться на эту тему и акцентировал внимание на Марине. А вам не приходило в голову, что вы зря упорно настаиваете: действие, посыл часто рождают неприятие, контраргументы, противодействие?
— Да нет: я касалась, особенно сначала, этого исподволь, легко, старалась, чтоб он сам развивал эти мысли дальше. Только потом, после Нового года, когда это стало очевидно и развязка приближалась, я высказывалась прямее. Кстати, у его отца после твоих предновогодних роскошеств тоже что-то мелькнуло касательно твоих возможных чувств, но они в контрах — может, это также сыграло какую-то роль. Кроме того, он под сильным влиянием матери, а она в нём души не чает и свято уверена в силе его таланта и широте возможностей. Знаешь, женщина часто хочет, чтобы дети стали успешными, состоялись, тем более если собственная жизнь не удалась. У неё какие-то нелады с мужем — вот она и идеализирует своё продолжение, и под этим соусом оно становится всё более и более напыщенным, чванливым и самоуверенным. Словом, семейная идиллия во всей красе.
— Но, с другой стороны, вы и обеляете Филиппа: дурное влияние, неправильное воспитание, нервозная обстановка и всё такое… Не допускаете, что я могу проникнуться жалостью, растаю и потеку?
— Нисколько: дурное воспитание ни в коем случае не предполагает оскорблений. В двадцать два года своя голова должна всё-таки соображать.
— Вы дали такой пространный обзор… А что посоветуете: оставлять мне его в кооперативе или…
— Только или: оставишь — он оборзеет и уже не образумится, обнаглеет невероятно. Его архитектурные изыскания, надеюсь, на гений Растрелли не тянут?
— Да нет: парочка интересных приёмчиков, которые у любого выпускника можно найти. Многое, к тому же, он просто сдул из журналов моего отца.
— Так и думала, кажется, даже что-то в этом роде говорила. Не премину повториться ещё раз — уже не домыслами, а профессиональной оценкой.
— Он из злости так меня ославит перед Лидией Васильевной…
— «Ах, боже мой! Что будет говорить княгиня Марья Алексевна!..»
Марио и Лиля громко расхохотались, чем неприятно поразили Филиппа, уже оставившего Марину и буравившего шушукавшуюся в танце парочку подозрительным взглядом.
— Если у меня возникнет желание, вы разрешите мне рассекретить Филиппу то, что вы мне доверили?
— Безусловно, причём с какими угодно комментариями. Ну, возвратимся к столу: я ещё не напилась. Света, держу пари, что в выпечке ты приняла самое деятельное участие.
— А то! Ешьте и домой заворачивайте: я же до следующей недели в отпуску, завтра не приду.
— Бедный Костя! Корми его получше!
Света и Костя тоже звонко рассмеялись.
Филипп полностью поменялся ролями с Марио. Он был уверен, что Лиля не наговорила про него ничего хорошего, но, что именно и в каком свете представила, не знал; он рассчитывал упиться сознанием того, что любим, но Марио маскировался так хорошо, что невозможно было понять, живёт ли в нём его чувство или безнадёжно глохнет (а тут ещё совершенно некстати вспомнился прошлогодний поцелуй); Филипп хотел быть в центре внимания и поразить всех своей красотой, но был напряжён, насуплен, мрачен, его глаза горели недобрым блеском, а Марио со своими бриллиантами, тачкой, подарком отодвинул его на второй план, оставив свой собственный образ ясным, светлым и чарующим. Марио действительно был удивлён тем, что Лиля со своим сорокалетним опытом затронула в разговоре такие вещи, на которые он раньше не обращал никакого внимания; когда ему открылось новое поле для анализа, его, всегда к этому анализу склонного, сиё обстоятельство умиротворило; он неожиданно обрёл новую союзницу; он убедился в том, что присутствие Филиппа не повергает его в былой трепет и завтрашнее отбытие в дальние края занимает гораздо больше. Единственным, что оставалось по-прежнему, было то, что Филипп рвался в бой, стремясь разузнать планы Марио и своё место в них, а сам Марио преспокойно уписывал пироги и хвалил Светины ручки. Наконец Филипп не выдержал:
— Ну ты и обжора! Пошли подымим, пока место для курения свободно.
— Лилия Андреевна, вы с нами не хотите?
— Нет, мы с Мариной сейчас отправимся на кухню с посудой помочь, пока мамы совсем не упарились.
Марио вышел на крытый балкон вслед за Филиппом и, высунувшись в окно, стал с интересом обозревать окрестности:
— До чего мне нравятся эти внутренние дворы!
Филипп предпочёл сразу приступить к делу:
— Ну, как настроение?
— Прекрасно: и свадьба весёлая, и стол великолепен, и Света прехорошенькая.
— А кроме?
— Чудненько, чудненько. — Марио потянулся. — Чемоданное и посему чуточку волнительное.
— Поедешь тётку уговаривать в бизнес вложиться?
— Она и так полсотни даёт на продолжение. Я хотел взять как кредит, а она упёрлась: подарок — и всё. Но я всё равно верну, если прокручу быстро.
— Полсотни чего?
— «Чего-чего», — передразнил Марио, с видимым удовольствием продолжая осматривать двор. — Баксов — не лир же и не наших.
— А что тебе даст полсотни долларов? Это же двести или триста рублей всего.
Марио посмотрел на Филиппа как на слабоумного:
— Лиля права: действительно поглупел. Пятьдесят тысяч.
— Ого! — не удержался Филипп. — А как перевезёшь без потерь? Тебе же по официальному курсу поменяют…
— Не волнуйся: у меня планы, у пахана фирма, только к тебе это не относится.
Филипп напрягся: Марио подошёл к главному и, похоже…
— Ты что — выпираешь меня из кооператива?
— Зачем же? Я сам виноват в том, что произошло, — сам и уйду.
— То есть как «уйдёшь»?
— Не знаю. Это неточно, это вилами на воде, это в будущем.
— Но если ты определённо сказал, что планы и фирма ко мне не относятся…
— Планы мои, фирма отца. У тебя на это какие претензии?
— Знать, какие планы и что я буду делать в фирме, если остаюсь.
— Сейчас у всех одни планы: отдыхать. Нечего меня зондировать насчёт работы: я сюда веселиться пришёл и сладкого наесться, а не о делах говорить. Если хочешь меня позабавить, лучше расскажи, как тебя угораздило Лилю упустить.
— Сам бросил: её болтливость, псевдомудрые наставления и возраст меня больше не прельщают.
— Удивительно, как всё это перестало тебя прельщать именно в тот момент, когда она дала тебе понять, что больше не намерена с тобой возиться.
Филипп чертыхнулся про себя, потому что на балкон вышел ещё один любитель покурить и завёл с Марио разговор о «Форде» — Филипп не мог убедить Марио, что инициатива расстаться принадлежала ему, а не Лилии. «Ладно, главное я узнал, — думал он, — Марио не собирается выпирать меня из кооператива. Только вот что значат слова „сам уйду“? Что у него за планы, какие мысли в голове?»
Марио вернулся в комнаты несколько минут спустя:
— Лилия Андреевна, надеюсь, вы не огорчите меня, сказав, что за вами приедет супруг, и предоставите мне возможность довезти вас домой?
— Конечно, с удовольствием: ни разу не каталась на иномарке. А мужу позвоню и скажу, чтоб вышел встречать, — пусть оценит, на что надо равняться.
Филипп ломал голову над содержимым той же части тела Марио, но тщетно. «Сам уйду», «планы», «фирма» — что таит в себе этот разряженный в пух и прах красавчик? Думалось плохо, мозги не соображали, обстановка мешала. То тут, то там раздавались взрывы смеха, звучали, сменяя друг друга, лёгкие песни, вносились торты и подносы с чашками. Марина постоянно обращалась с вопросами — Филипп односложно отвечал и поворачивался к Марио, но неизменно видел перед собой спину Лили, которая, как ни была стройна, загораживала своего собеседника. Они непринуждённо болтали. За второй чашкой чая обсуждались библия, возможность апокалипсиса и разруха в головах, сердцах, правительстве, идеологии, стране в целом и финансах в частности; к третьей Лиля перешла к личным проблемам и признавалась, что немного волнуется, как всё устроится у мужа в Москве. Марио успокаивал её, отвечая, что небольшая неопределённость перед переменами — вещь вполне естественная, к ней надо относиться не с предубеждением, а с радостным ожиданием: столица тем и хороша, что предоставляет много возможностей, а шатания вскоре после переезда будут означать лишь выбор лучшего сектора для начинаний. У него, Марио, и самого дел полно, охватишь всё разом — просто руки опустятся. С одним магазином сколько возни: оборудование, персонал, поиск оптовиков, транспорт. Забегаловки по периметру — то же самое: в литературу зарывайся, объявления о найме размещай, по складам бегай. И разве этим всё ограничивается!.. Кооператив надо расширять, он хочет открыть филиалы, в Италии в курс тёткиных дел войти, заказов на отоваривание загранкой надавали уйму — везде успей, везде обернись, а он и так восемь месяцев крутится…
— Да, только всё постепенно и в ближайшие дни, конечно же, ни о чём не думать. Кстати, о персонале — чем Света не кандидатура? — Лиля приблизила губы к уху Марио и тихо добавила, пряча улыбку: — С учётом того, что магазин продовольственный… Из неё и менеджер, и шеф-повар, и надзиратель, то есть, я хотела сказать, наблюдатель.
— Учтём, рассмотрим.
Филипп ловил обрывки беседы. Если бы музыка не звучала так громко! Магазин, филиалы, товары, заказы, Света… Филиалы, конечно, для Филиппа самая животрепещущая тема. Он бы прекрасно смотрелся начальником филиала. Или директором. Или председателем. Или заведующим. Или генеральным секретарём. Но как вклиниться в разговор, с каким вопросом, как вообще обогнуть эту противную Лилю? Ведь специально вредничает, стерва… Какие могут быть филиалы? По территории, по специфике, по спектру работ? Что ему, Филиппу, может обломиться от этого? Марио тоже хорош: как Лиля специально вредничает, так и он с умыслом разжигает, а найдёт Филипп и слово, и способ вмешаться — тут же отъедет: «это вилами», «это в будущем», «о делах ни слова»…