Патография Чюрлёниса

Александр Шувалов
Гении-универсалы – явление не очень частое и список их выдающих представителей в значительной степени исчерпывается именами Леонардо да Винчи, Декарта, Ломоносова, Гёте. Гораздо чаще встречается сочетание гениальных способностей в смежных областях: например, Сергей Васильевич Рахманинов был одновременно и выдающимся пианистом, и композитором, и дирижёром. У Александра Порфирьевича Бородина уже имело место сочетание композиторского дара с мышлением учёного-химика, т.е. совокупность далеко отстоящих друг от друга областей искусства и науки. К подобным гениям-универсалам  можно отнести Микалоюса Константинаса Чюрлёниса (1875 - 1911), который по своему образованию в первую очередь был композитором. После окончания Варшавского музыкального института он продолжал учёбу в Лейпцигской консерватории. Его по праву считают родоначальником профессиональной литовской музыки. Но в 1902-1905 годах, за несколько дет до смерти, Чюрлёнис начал обучаться живописи, и наибольшую популярность завоевал в первую очередь как художник-символист и один из самых оригинальных мастеров двадцатого века.

Страсть к музыке Микалоюс Чюрлёнис унаследовал от отца, но от него же ему достались и странности его характера. Отец, сельский органист был по натуре романтик и фантазёр, принадлежал к тому типу людей, который более благополучные современники обыкновенно называют зовут «странными чудаками». С молодости он любил подолгу пропадать в лесу, где не столько охотился, сколько «бродяжничал в блаженном одиночестве». Его «походы… иногда продолжались по несколько дней, и только желание оправдаться в глазах других заставляло его иной раз приносить домой зайчонка, лису или утку». Однажды отец, продав принадлежавший ему участок леса, отправился в настоящее путешествие: «Просто так – на свет поглядеть», оставив жену с трёхлетним ребёнком. И вернулся только через год.

С четырёх лет Микалоюс безошибочно играл «по слуху», а в одиннадцать уже пытался сочинять небольшие композиции. Так как семья жила в курортном месте Друскининкай, то дачники из Варшавы и Петербурга с удовольствием слушали игру маленького вундеркинда.

Талантов, как и странностей, юному дарованию было не занимать. Стремясь объять необъятное, он «изобрёл» свой алфавит. Позже на некоторых его картинах появятся знаки этой загадочной письменности. Есть сведения, что он «...обладал ещё и особым даром, проявляемым в опытах по гипнозу и телепатии (от лечения зубной боли прикосновением руки до внушения на значительном расстоянии)...»

Но уже в дневниках того периода он записывал: «…счастлив не буду, иначе быть не может. Я слишком легко раним, слишком близко всё принимаю к сердцу, чужих людей не люблю и боюсь их, жить среди них не умею”».

С 1901 года, когда до окончания его столь недолгой жизни оставалось всего десять лет «...мы видим, как резко, как будто влекомый чьей-то властной решительностью, начинает он меняться - почти каждые два последующих года Чюрлёнис другой». В 1902 году он голодает и питается одной растительной пищей, но не столько из-за вегетарианских воззрений, сколько из-за отсутствия денег. В 1904 году, по воспоминаниям знакомой Чюрлёниса актрисы Л. Брылкиной, «…можно сделать вывод, что Чюрлёнис уже тогда страдал от душевных расстройств и отдавал себе в этом отчёт».

О раннем начале психического расстройства художника свидетельствует следующий факт. Его ближайшие родственники впоследствии не возражали, когда одна из самых первых картин Чюрлёниса «Тишина» (другой перевод её названия – «Покой» /1904 г./) стала приводиться в отечественных учебниках психиатрии как пример иллюзии или галлюцинации психически больного человека. Приведём эту выдержку из учебника видного советского психиатра Василия Алексеевича Гиляровского: «...черты шизофренической психики можно увидеть на картинах художника... Чурляниса, страдавшего шизофренией и отразившего в своих произведениях многое от болезни».

Точный диагноз психического расстройства Чюрлёниса остаётся открытым вопросом для дискуссий. При внешней клинической картине, напоминающей шизофренический процесс, «...в среде литовской художественной интеллигенции говорится как о чём-то общеизвестном, что сумасшествие Чюрлёниса имеет своим происхождением сифилис». В одном из писем жены художника, литовской писательницы Софии Кимантайте говорится, что «признаков прогрессивного паралича нет», и это, по крайней мере, может служить указанием на то, что вопрос о сифилисе обсуждался. К тому же сестра художника в своих воспоминаниях упоминает о характерном для органического поражения головного мозга симптоме, проявившемся у Чюрлёниса за 1-2 года до смерти: «…как-то утром он проснулся и напрасно стал протирать глаза – один глаз перестал видеть. Речь шла об “атрофии глазного нерва”».

Современные психиатры также затрудняются точно квалифицировать диагноз Чюрлёниса. Известно, что в период психотических состояний он созерцал какие-то картины, пребывал в состоянии экстаза, когда весь мир был наполнен чудесной музыкой, когда он испытывал ощущение «высшей гармонии» со своеобразным чувством слияния основных семи тонов музыки и семи цветов спектра. Чюрлёнис воспринимал звуки музыкальной октавы в цвете. Подобным «цветным слухом» обладали некоторые композиторы (Н. А. Римский-Корсаков, А.Н. Скрябин), когда тот или иной гармонический лад (тональность) звучащей музыки вызывал в их воображении определённый цвет. Трудно отрешиться от мысли, что многие живописные произведения Чюрлёниса практически являлись изображением музыки. Эти картины «сонатного цикла» художник так и называл: «Аллегро», «Скерцо», «Анданте» и т.д.

Осенью 1908 года в Петербурге прошла выставка, для участия в которой Чюрлёнис был приглашён русским поэтом и устроителем художественных выставок Сергеем Константиновичем Маковским. Так литовский художник вошёл в круг деятелей, позднее создавших объединение «Мир искусства».

С одной стороны, жизнь в лишениях и постоянные мысли о собственной неудачливости не могли не отразиться на его настроении. Художник так говорил о своей нелёгкой судьбе: «Похож я на птицу, придавленную деревом». С другой стороны, волнообразное течение заболевания в гипоманиакальных состояниях приносило свои плоды.

«Если бы ты знала, какая радость работать упорно, бешено, без передышки, почти до потери сознания, забыв всё», писал в это время Чюрлёнис своей жене. Он интенсивно занимается живописью, а музыка как будто отодвинута им вглубь своего сознания. Но иногда, может быть, неожиданно для него самого появляются на свет музыкальные произведения: разом, один за другим он сочиняет то пять, то семь прелюдий буквально в несколько дней. «"Сочиняет" - слово не вполне подходящее, точнее сказать - "успевает записать" прелюды, но очень часто ростки его музыки на бумаге не оставались. Но этот творческий взлёт летних месяцев 1909 года был последним».

В декабре 1909 года у художника всё чаще обнаруживаются в поведении неадекватные поступки. Так, например, он заказывал жене в магазинах роскошные подарки, которые нечем было оплатить. И с особенным увлечением продолжал заниматься живописью. «В узкой полутёмной комнате, полуголодный и одинокий, среди крика соседских детей и запахов кухни, он даёт волю своей фантазии. Мольберта нет. Он прикрепляет бумагу кнопками к стене. Краски купить не на что. Он подбирает с полу даже крошечные кусочки пастели... Художник Мстислав Валерианович Добужинский , обеспокоенный длительным отсутствием Чюрлёниса, отправился к нему и нашёл художника в тяжелейшем состоянии. «В Петербург вызвали жену художника, которая отвезла его домой - в Друскининкай. Но и оттуда, с помощью друзей, его вскоре отправили дальше - под Варшаву, в Пустельницкую больницу для душевнобольных. Он заперт в палате. О творчестве не может быть и речи».

По иронии судьбы именно в это время имя Чюрлёниса начинает приобретать известность: одни восхищались его работами, другие не понимали их, третьи негодовали или осмеивали. Музыканты считали его живописцем, а художники – музыкантом. Чюрлёнис мог бы им ответить словами Бетховена, узнавшего, что публике не понравился его новый квартет: «Он понравится им потом». Но психических сил для такого заявления у него уже не оставалось.

Однажды вечером художник ушёл из лечебницы, где находился, в лес в одной больничной одежде, предварительно написав несколько строк жене. Простудился и заболел пневмонией. Потом последовало кровоизлияние в мозг и быстрая смерть.

В советские времена слава долго добиралась до Чюрлёниса. О нём, если и упоминали, то сопровождали текст такими эпитетами, как «декадент», «буржуазный националист» и «мистик». В годовщину его столетия наконец-то была проведена выставка в Третьяковской галерее, за границей картины Чюрлёниса впервые были выставлены только в 1979 году. С этого же времени гениального представителя северного модерна признали «официальным гением».

Первым психопатологический анализ творчества Чюрлёниса сделал в 1926 году профессор психиатрии Саратовского университета Михаил Павлович Кутанин. «Мы полагаем, что знаменитые, редкие по своей композиции, картины Чюрляниса созданы также силой психического заболевания. Его творчество, по словам биографов, достигает максимальной интенсивности в 1908 году... На последней посмертной выставке произведений Чурляниса были те, что нашли возможным сказать: "Достаточно увидеть эти картины, чтобы понять, что, уже создавая их, он был психически болен". Сказки Чурляниса, написанные темперой с примесью пастели, - подлинное волшебство. Перед нами уже не схемы и не ребусы, не географические построения музыканта, а видения художника, в психике которого вечно звучат странные жуткие мелодии. "Сказки" Чурляниса - галлюцинации, прозрения по ту сторону реальных предметов, реальной природы. Они поражают не сказочным вымыслом, а своей иррациональностью... В последний год своей жизни, увлекаясь графикой, Чурлянис пробовал сочетанием различных комбинаций вихреобразных спиралей и кружков создать реальные образы предметов. Но и раньше его картины были проникнуты символами, в коих часто фигурировали сферы, эллипс и круг, мистические и религиозные мотивы. Его сказка, "фантазия", "буря", "рай", "кладбище" и "сонаты" - всё это довольно рельефно отражало, как нам кажется, шизоидный, а позднее паранойяльный склад его психики».

Каким образом отразилось на живописном творчестве психическое расстройство Чюрлёниса? В его картинах «…можно найти и "клинопись", и письмена собственного изобретения (шифрованный "алфавит Чюрлёниса"). Пережив тяжкую депрессию, он упоминает об отлетевшей "птице тьмы". И в собственную подпись ввёл графический знак птицы... Чюрлёнис принадлежал к породе художников по внутренней необходимости, для которых слова недостаточно ёмки. Может быть, в его случае недостаточными оказались также звуки и краски, отдельно взятые. Он предельно насыщал картины, не успевая освобождаться от образов, чувств, идей, и дорого заплатил за гениальность своего мозга».

Чюрлёнис сделал «попытку отойти от “предметности” и дать на холсте отвлечённую, абстрактную симфонию красок, линий и форм. В этом смысле, Чурлионис должен считаться предвозвестником и пионером абстрактной живописи».

Чюрлёнис создал около 300 произведений в духе модерна и ар нуово, сочетающих влияние символизма с элементами народного декоративно-прикладного искусства, стремясь к синтезу искусств - музыки и живописи. Несмотря на то, что творчество Чюрлёниса стоит в стороне от известных течений в живописи, педантичные искусствоведы ему определили ему место между символизмом и абстракционизмом.

К великому сожалению, литовский гений мало заботился о долговечности своих работ (видимо в этом сказался его недостаточный профессионализм как художника), а лишь пытался выразить невыразимое. Видимо, его картины обречены на постепенную гибель. «Плохо закреплённые краски пастели, слабая темпера осыпались, затирались, картины портились при перевозках, после выставок их, бывало, складывали где-то в сарае. Во время Первой мировой войны… часть из них заплесневела».

В приведённых патографических материалах больше данных за то, что Чюрлёнис страдал шизофренией, которая носила приступообразно-прогредиентное течение с крайне неблагоприятным исходом. Оказала ли психическая болезнь какое-нибудь ПОЛОЖИТЕЛЬНОЕ влияние на творчество художника? Безусловно, да! Оригинальность и необычность картин Чюрлёниса признаётся всеми авторами. Мышление больного шизофренией характеризуется своей, мягко выражаясь, нестандартностью, что известно каждому врачу-клиницисту.

***
Опубликовано в: Вечные спутники: творчество и шизофрения. - М, 2016 г.