(рассказ этот - сугубо фантазия, не претендующая ни на историческую, ни на лингвистическую, ни на географическую достоверность)
Говорят, что барина нашего родственники то ли столице заседают, то ли в Европе деньги проматывают. Вот он и с жиру-то бесится. То словечки мудреные говорит, то одежду носит нерусскую, а то и скотину какую привезет из поездки заморской и показывает нам, хвастается. После того, как крепостных разогнали, крестьяне наши с детьми было в город подались, да там оказалось делать нечего. Руками работать негде, да и не дадут местные. А крутиться, словно хряк кастрированный, никому не хочется. В деревне-то житье поспокойнее будет. Вот разве что барин наш чудит иногда.
Давеча вызывает он меня и говорит:
- Ты, Николай, грамоте обучен, цифры знаешь и иногда даже в географии разбираешься. Ты мне вот что скажи: какую бы мне диковинку привезти, чтобы людей удивить? Я из Занзибара гиппопотама привез – все подивились, да забыли. Так и плавает в пруду среди уток. Из Тибета яка привез, так он с коровами пасется. И думать небось забыл, что еще год назад по скалам скакал. Из Египта мне вон скорпиона неядовитого прислали, так Машка его сапогом раздавила, думала, может таракан какой. А он ведь просто прогуляться вышел. Я, Николай, понимаешь какое дело…
Тут он задумался. С барином нашим такое частенько случается. Говорит, говорит, а потом замолчит и смотрит на тебя оком недобрым. Никакие, правда, трудностей потом навроде сглаза или чирея не случались, потому эти приступы просто очередной барской диковинкой считали. Сейчас мне оставалось только ждать, когда приступ пройдет.
- …мне нужно что-то, Николай, - продолжил барин, - чтоб запомнится. И диковинкой будет очень долго. Вот ты, Николай, человек грамотный…
Я действительно грамотный. Меня барин еще в детстве в столицу отправил, в гимназию. Я там, правда, выучился всего один год (барин тогда в Южную Америку уехал, а меня мамка обратно забрала, по дому помогать), но азбуку и счет освоил. Для начала мне этого хватило, а потом я книжки начал всякие читать. Чаще у барина брал, а если в город он меня возил, то обязательно мне пару-тройку новинок покупал. Так и получилось, что я с одной стороны – деревня-деревней, а с другой – вроде бы человек образованный, почти городской. Вот и заставляет иногда барин меня собственные проблемы решать.
- …грамотный ты человек, Николай, - продолжает барин. – Но не понимаешь ты одного! Не понимаешь ты, Николай, на хрена мне все это надо. А у меня душа, Николай…
Сказал, и снова задумался. Глаза на меня выпучил и моргает часто-часто. Мне иногда кажется, что он то ли в обморок в такие моменты вот-вот упадет, то ли бросится обнимать. Он когда пьяный, всех обнимает. Один раз полез своего яка обнимать, так и уснул в коровнике.
- … У меня душа, Николай, болит. Тяготится она современной российской действительности. Смотришь на грязь эту кругом и хочется куда-нибудь туда.
Он рукой махнул то ли на окно, то ли дальше куда. Мне хотелось сказать, что грязь и в Мьянме грязь, но решил я промолчать. Если в такую грязь вместо свиней погружать носорогов, она от того менее грязной не становится.
- Я, - барин-то продолжает, - хочу такую вещь привезти, чтобы все вокруг обзавидовались. Я ведь, Николай, для чего в страны заморские всю жизнь мотаюсь? Я хочу, чтобы по всей округе – а может быть даже в столице – обо мне слава шла. Как о Ливингстоне каком-нибудь или Стенли.
Имена эти мне не знакомы были, но, думается, самомнение у этих ребят очень высокое.
- И вовсе не потому, что хвастун я, а потому, что хочу в истории остаться не как барин, а как исследователь. Вот ты, Николай, знаешь, какое количество книг я написал, и какие открытия я сделал? А ведь одних только дневников моих издано в Москве полтора десятка. Ты их читал? Ты ведь много читаешь?
Я, к стыду своему, признался, что не читал. Но обязательно прочитаю.
- Вон, в том красном шкапе возьми. На верхней полке. Там еще девять книг по естествознанию. Только тебе, Николай, могу в этом признаться, потому что единственный ты во всем моем окружении, кто хоть немного в этом разбирается. Но тошно мне, Коля, тошно. Полтора года в нашем гадюшнике прозябаю, устал уже. Вот решил я, Коля, в чужую сторонку податься, чтобы диковинок поискать. Новых диковинок.
- Быть может, Степан Федотович, - я рискнул перебить барина. – Вам диковинок где-нибудь поблизости поискать?
Барин смотрел на меня так, словно впервые увидел. Или только сейчас понял, что я говорить умею. Долго смотрел. А потом спрашивает:
- И что же я поблизости отыщу?
- В Персии леопарды водятся. Обезьяну можно из Магриба привезти. Крокодила из Египта. В Бельгии вон давеча негритенка в зоопарке выставляли. Или даже пару негритят. Я в газете читал. Дикость, конечно, но мы-то – если такого добудем – в клетке его выставлять не станем. Пусть на воле пасется… то есть, простите, серед нас живет. Как равный.
- Негритенок, Николай, - по глазам барина было видно, что задумался, - едва ли диковинка. Тут кто-нибудь позабористее нужен. Самоанец, маори или, может быть, кечуа – они да, диковинка, а негритенок – нет. Да и дело тут не только в этом, Николай. Они-то ведь не животные какие, они люди как и мы с тобой. Разве можно их за диковинки держать?
- Но мы ведь можем их просто в гости позвать. На полный, так сказать, пансион.
- Это да, Николай… Это можем…
…
Прошло две недели. Разговор с барином порядком подзабылся. Вот только барин, как оказалось, про разговор помнил очень хорошо. Видать, переваривал две недели, а спустя вызвал меня и говорит:
- Ты, Николай, завтра со мной в город поедешь. Говорят, туда сейчас как раз индеец направляется. Он, вишь, собственную программу какую-то развлекательную придумал, с гастролями ездит. Вот нам с тобой, Николай, нужно этого индейца к себе переманить, чтобы он себе деньги зарабатывал, а нам – славу и почет.
…
Делать нечего – собрались и поехали. До города дорога не близкая, я и подремать успел, и барина послушать, и даже пару слов ввернуть удалось. В городе барин перво-наперво меня к градоначальнику потащил. Откровенно признаюсь: ни должности оного, ни имени-отчества не знал и не знаю. Стоял чурбаком в углу и слушал вполуха. А барин знатно вещал. Говорил, что непременно нужно индейца того, который, как выяснилось, и не приехал еще, с царскими почестями встретить. На немой укор градоначальника (мол, только царя такими почестями удостоверяют!) барин смутился и поправился. Говорит, что почести должны быть соответствующие, ведь человек из самой Канады ехал. А это, знаете ли, не какая-нибудь Тверь.
Градоначальник в общем с барином согласился. Вызвал какого-то помощника и наказал ему строго, чтобы на дороге соответствующие люди стояли и индейца того выглядывали изо всех сил. Но, как положено, кто-то что-то не доглядел. Индеец мимо того патруля (или как оно там называется?) прошествовал степенно и не торопясь. Потому как и по городу он шествовал точно так же. Градоначальник, когда его в окно увидел, аж дымом табачным поперхнулся. Курили они в тревожном ожидании на пару с барином. На пару с барином и бросили трубки на пол. Чуть пожар не устроили.
Выбежали, значит, господа на улицу, а мне наказали скорым словом трубки выбить и почистить по возможности. Я пока трубки выбивал (прям на улицу), индейца с ног до головы обсмотрел. Я ранее никогда не то, что индейцев не видел – персов с турками счастья не имел. А тут шествует такой в тюрбане. Слоев двадцать намотал на голову. Халат какой-то длинный или просто тряпка намотанная, ноги босые (по нашей-то грязюке!), в руках какой-то инструмент держит, то ли балалайку заморскую, то ли гитару оттуда же. Шествует, а за ним пацаненок мелкий бежит, черный весь, и тележку катит. Маленькая такая тележка, но, видать, тяжелая очень, потому как пацаненок вспотел весь.
Градоначальник с барином выскочили, но барин почему-то сразу остановился. Зато города нашего глава сразу руки бросился индейцу пожимать. Причем пожимать норовит обе, хотя видит ведь, что гость заморский инструмент к телу прижимает. Гость, правда, потом инструмент на землю бросил (как-то небрежно даже) и градоначальника обнимать бросился. Долго обнимал, аж соромно стало.
Я подивился сначала, что же заставило барина враз остановиться, словно он на стену незримую налетел. Сразу видно, что другого ожидал. Я, впрочем, не особо-то и торопился к нему, потому спокойно трубки выбил и на стол градоначальнику положил. А чистить оные я никому не нанимался.
Так же спокойно я спустился вниз и увидел, что барин мой как стоял столбом на одном месте, так и стоит. Точно – прямо на лице написано то ли разочарование, то ли удивление. Он был, безусловно, шокирован, но шок – это обычное состояние нашего барина. С момента просыпания до момента отхода ко сну.
- Это не индеец… - только и смог прошептать барин, когда увидел меня.
- Это индиец, - догадался я, и мне почему-то стало легче. Про индийцев я знал хоть что-то, про индейцев не знал ничего. Разве что про коней их читал какой-то рассказик.
- Точно, Николай. А ведь это даже лучше. Для нас. Индийцы, как бы так сказать, колоритнее что ли. Зови его сюда.
- А что градоначальник?
- Михаил Евграфович, - барин позвал назойливого чиновника. Тот вмиг отвлекся от опешившего индийца и устремился на зов. Воспользовавшись минутой, я подошел к путнику и пригласил его в наш транспорт. Мальчишку с тележкой тоже забрали – не пропадать же мальцу.
…
Спустя несколько часов барин объявил обед, хотя время было скорее вечернее. Обед так обед. Марфа, которая управляла всеми делами на кухне, получила строгое распоряжение: «Никакой говядины». На что она, собственно, пробурчала, что говядины уже как полгода в глаза не видела: барин ограничивал свой рацион птицей и мелкой дичью, но еще больше предпочитал овощи и фрукты. Кашу рисовую барин заставил варить, хотя риса у нас осталось очень мало. Его к нам откуда-то из Персии привозят, так только барин и питается этой кашей. Мы же по старинке гречкой балуемся и пшеничной кашей. Так что на стол поставили и рисовую, и гречневую. Как оказалось, индиец-то тот к нашей пище привычный: и гречку за обе щеки уписывал, и пару ножек от курицы отломил, и даже сала шмат на хлеб кинул и хреном натер.
После сытного обеда (почти заполночь) барин ничего умнее не придумал, как к индийцу с расспросами обратиться.
- После сытного обеда за чашечкой вкуснейшего чая мы с вами, разлюбезнейший… А как вас, простите, величают? – барин до сих пор не удосужился узнать, как нашего любопытнейшего гостя зовут. И гость ответил ему на потрясающе чистом, я бы даже сказал с легким рязанским акцентом, русском языке:
- Мошен Никрядо Вой.
- Интересно, интересно… - барин будто задумался. Неужели его не навел ни на какие мысли акцент?
- Странно-странно… - барин продолжил задумываться. А потом словно встрепенулся и сказал: - Имя словно на иврите. Но никак не на хинди.
Я внимательно следил за нашим гостем. Он, казалось, чуть занервничал. Чаем, конечно, не поперхнулся, но глазки как-то забегали. Крайне подозрительный тип, надо сказать. А барин будто не видит.
- Откуда вы будете? – снова спрашивает.
- Из Индии мы, - гость отвечает, а сам едва глаза от дымящейся чашки поднял. Словно стесняется.
- Оно и понятно. Индия-то большая. Вот я в Индии, к стыду своему, никогда не был. В Афганистане был – унылое место. Пустыни и горы – и больше ничего. А в Индию меня географическое общество приглашало, но я тогда, помнится, на Суматру отправился. Да и по-индийски я ни слова не кумекаю.
Зачем он врет? Я ведь точно знаю, что в Индии он был. Один или даже два раза. Впрочем, тут ему все козыри в руки, потому как был он там то ли проездом, то ли недолго. Мне начинало казаться, что барин играет какой-то спектакль. Впрочем, наш гость, успокоенный дружественными речами, немного оживился и даже стал по сторонам осматриваться. То на серебро столовое уставится, то на статую скарабея золотую, которую барин из Египта привез. С тех пор так и пылится на камине.
- Собственно, - барин продолжает, - я вас не для того позвал в гости, чтобы о происхождении вашем испрашивать. Мне другое интересно: вы не согласились бы на нас поработать? Вам, к слову, ничего совершеннейшим образом делать не придется. Разве что какую-нибудь комедию сугубо индийскую ломать: змей заклинать или на гвоздях сидеть.
Гость наш встрепенулся:
- Какие гвозди? Я на них сидеть не обученный.
- Так это только так, для виду, - барин улыбнулся почти смиренно. – На самом деле там дощечка будет тоненькая. Под тряпочкой. Тряпочку подняли, гвозди показали, затем постелили оную с дощечкой невидимой – гости довольны, зрители рукоплещут. Вы при деньгах, мы при славе, все довольны.
- А змеи? – господин Вой продолжал волноваться.
- Так их можно завсегда заменить на механических. Вон у нас в городе такой Левша объявился: какую угодно игрушку сделает. Неизбалованное диковинами население и не такое примет.
- Ну хорошо, а каков будет график?
- График чего? – барин словно не понял. Мне начинало казаться, что у него есть какой-то план. По крайней мере, в его, без сомнения, великой голове уже давно роились какие-то хитрые мысли.
- Ну… - Вой, казалось, подбирает слова. – На моей Родине…
- В Индии? – встрял с уточнение барин.
- Э-э-э… Что?
- На вашей Родине, в Индии, - повторил барин.
- Да-да, именно. На нашей Родине в Индии много праздников. Некоторые из них… Многие из них – праздники очень важные. И в эти дни работать нельзя. Никак нельзя, а то вызовешь на себя гнев богов. У нас их тоже много.
- И каких богов вы имеете в виду?
Господин Вой сначала смешался, а потом, устремив глаза в потолок, начал перечислять:
- Огнябог, Водябог, Снегябог, Камнябог и другие.
Какие-то уж больно русские имена у индийских богов. А барин поспешил вставить свое веское слово:
- А Индру вы не почитаете?
- А как же! – господин Вой буквально вскричал.
- А Ганешу?
- Безусловно! – Вой словно изумился тому, что барин ставит поклонение этому божеству под сомнение.
- А может быть Маниту?
- Конечно же. Очень почитаемое божество у нас в… э-э-э… в Мани-тублин. Даже деревня наша в честь этого бога названа.
Барин задумался. Я не представлял, о чем вообще они говорят и, естественно, подвоха не видел. Но барин, казалось, все для себя уже решил. И последний вопрос он задал, словно уточняющий:
- И сколько дней в году вы можете работать?
- Не более сорока. Понимаете, завтра у нас начинается длинный праздник. Кош-кисрут называется. В эти дни работать ни в коем случае нельзя, иначе бог… Кош разгневается. Затем два рабочих дня и выходные. После выходных сразу – Соба-кисрут. Там вообще целый месяц пост и никакой работы. Потом неделю можно трудиться до выходных. И начинается другой праздник, правда, короткий. Называется Барсу-кисрут. А там, глядишь, и Рождество с Новым годом…
- А вы, значится, и наши праздники, христианские чтите?
- Ну, не то, чтобы чту, но в эти-то дни едва ли кто-то будет на меня, сидящего на гвоздях, смотреть. Дела у всех: церкви посещают, молятся, едят, в гости друг к другу ходят и так далее. Не до меня им будет. Да и вам не до меня будет.
- Ну вы, коли Иисуса и Богородицу не привечаете, можете в эти дни славно трудиться, не оглядываясь на нас вовсе. В конце концов, никто работать в эти дни не запрещает, в отличии, к примеру, от ваших… как они, Сур-кисрут и Вол-кисрут?
- Да-да, - согласно закивал головой Вой.
Что и говорить, беседа состоялась знатная. Господа пожали друг другу руки и разошлись по своим комнатам. А я еще долго стоял во дворе в темноте, курил папироску и размышлял о сущности такого явления, как мошенничество.
…
Спустя неделю выяснилось, что барин-то оказался не лыком шит. Собственно, я это понял еще во время того знаменательного обеда. Нашего «дорогого гостя», который согласился трудиться на нас аж сорок дней в году, мы поселили в отдельной избе на окраине села. Изба была хоть и старая, но вполне достойная. По крайней мере, достойная господина Воя. Он целыми днями лежал на печи, жевал бублики и гонял по поручениям своего подчиненного. Кстати, звали его Сунь, и, по заверениям нашего «дорогого гостя» был он то ли наполовину китайцем, то ли на четверть корейцем.
Около месяца (по заверениям «гостя» это был праздник Кош-кисрут, впрочем, мне кажется, что в этот раз праздник он назвал Кош-кигад-ят или как-то так) господин Вой провел таким образом. Потом барин вызвал его к себе и сказал:
- Начинаем работать, господин Вой. Я тут навел некоторые справки. Выяснилось, что к Индии вы имеете такое же отношение, как и к индейцам. То есть никакого в принципе. Ваше настоящее имя Данила Исаков, и родиться вы имели счастье в Рязани. Прям в городе, а не в какой-нибудь деревеньке. Так как вы тщетно пытались изобразить из себя заезжего то ли факира, то ли йога, вам и работу я подыскал соответствующую. В соответствии с праздниками, которые вы перечисляли, и с праздниками, которые я придумал для вас самостоятельно, ваша работа будет заключаться в том, что вы будете убирать за соответствующими животными. Сегодня у нас Коро-высрут, завтра, значит, хря-кисрут, а послезавтра, как вам и хотелось, соба-кисрут. Последних помет, правда, придется выискивать. Зато Кош-кисрут можете не праздновать, ибо кошки где хотят, там и гадят. Не ходить же за ними с лопатою. А все, господин Рядовой Мошенник почему? А нечего по городам да весям ходить и у людей честных вещи воровать. Вы, небось, и у меня серебро столовое присмотрели. А может даже скарабея золотого. Но ничего вы у меня, окромя того, чем кошки да собаки срут, не возьмете. И кошелек градоначальника вернете. У него там деньги, поди, не только личные, но и казенные. Долго я ждал, когда вы тратить их начнете, чтобы за руку вас схватить, да видать, вы чуть хитрее, чем я думал. Месяц на печи руки золотом грели. Теперь работайте, а чтобы не ушли раньше срока, я мальчонку вашего, Суня, к вам дозором поставлю. То вы его плетью гоняли, а теперь он вас будет. И, к слову, в предках у него не только китайцы и корейцы, но и один из Индии гражданин имеется. И про Ганешу все служка ваш бывший знает.