на фото - церковь в Тайнинском.
.
Откуда оно взялось, это сопение? Настойчивое, насупленное, сердитое, даже, можно сказать, раздраженное и возмущенное.
И какой был день тогда?
Понедельник? Вторник? Второй понедельник? Третий вторник?
Неделя, как известно, редко состоит из правильного порядка дней. И в ней могут быть одни сплошные четверги, например. Или пятницы. Иногда, нечасто, воскресенья. Дни могут идти наоборот или вовсе перепрыгивать друг через друга.
Кто-то однажды подбросил Стругацким - «понедельник начинается в субботу». Фразу, якобы сказанную Хемингуэем.
Такая не самая веселая констатация так их изумила и так понравилась, что они тут же назвали этой фразой одну из своих повестей.
Хотя, вроде бы, Хемингуэй ничего подобного никогда не говорил.
У меня понедельник начинается во вторник. Как и у многих тех, кто занимается театром. Как-то уже по традиции.
Как правило, в понедельник в театрах выходной, и можно, выдраив квартиру и пропылесосив - а я всегда это делаю по понедельникам, - затем несуетливо подумать о своем, или просто помолчать, или закинув в мой видавший виды "бэх" термос с кофе и пару бутербродов, куда-нибудь заехать в какой-нибудь маленький тихий городишко, лес с озерком или старый монастырь, побродить там...
Но и в понедельники, и во вторники, и даже в воскресенья, я иду утром, чтобы просто собраться с мыслями. Если времени мало, то это километров шесть-семь, если побольше – десять-двенадцать.
«Всегда есть, о чем подумать еще». Так говорила Птица Г’Анг Камышовому Коту...
В общем, хожу.
Бегать не люблю - когда бежишь, думать не получается. Ну, у меня, может, у других наоборот...
Там, где я живу нынче, неподалеку Северная ТЭЦ. Когда ее строили, деревушку рядом разгромили, жителей переселили, и теперь там что-то вроде сталкеровской «зоны».
Брошенные сады, ручейки и мостики над ними… Заросли камыша на болотцах… Какие-то непонятные, неприветливые и молчаливые люди выгуливают небольшие стада – овец, коз… И смотрят недобро... Кто-то что-то мастерит за заборами пустых и разбитых построек... Рай для тех, кто не очень хочет показываться…
Весной и летом старушки, заставшие, видно, еще деревушку, приходят с рюкзачками, и собирают клубнику, крыжовник…
Осенью ветви яблонь и груш склоняются под тяжестью никому не нужных плодов...
Странное ощущение… "Зона"... Затерянный мир...
На пыльной дороге можно вдруг встретить сидящего зайца. Крупного. Рыже-серого.
Он довольно долго будет изумленно смотреть на тебя, не двигаясь, пока ты не подойдешь почти вплотную, потом резко и неожиданно бросится бежать, оставляя за собой сизоватое облачко поднявшейся земляной трухи, и, свернув, скроется в густых кустарниках...
Выдра мелькнет в камышах и плюхнется в воду... И оглянется, и тоже удивится тебе, и уйдет в глубину...
Да, странное ощущение...
Хотя слышно, как гудит МКАД неподалеку, дымят трубы ТЭЦ за колючей проволокой…
Ну, вот я шел, чуть меняя привычный маршрут. Пересекая поле, которое называю Чибисовым. Потому что именно на него почему-то каждую весну они, чибисы, истошно вопящие, стоит только появиться, и, кажется, нет больших паникеров - они на это поле слетаются, видно, с времен незапамятных, гнездятся, выводят птенцов, и потом все, как один, улетают до следующей весны…
Уже за одичавшими и разросшимися густыми кронами замаячила Благовещенская церковь в Тайнинском… Необыкновенно красивая, семнадцатого века… В ней обычно молился Тишайший царь Алексей Михайлович по дороге в Сергиеву Лавру (тогда еще монастырь) и обратно, а в этих местах, на Яузе, любил охотиться со своими любимыми соколами. Которых, говорят, было аж три тыщи, и каждому он самолично придумывал имя…
А до того и Иван Грозный - так же заезжал в предшественницу этой церкви, стоявшую на этом же месте...
Церковь была закрыта в конце двадцатых, в конце восьмидесятых снова открылась...
И вот я почувствовал, что что-то не так.
Это сопение рядом.
Я прислушался, остановился, глянул вниз, и обомлел.
Маленький рыже-черно-белый щенок шел за мною. Ему было на вид не больше пары недель. Он уже сильно устал, но шел, как привязанный, напрягая последние силы.
Я смотрел на него, а он доверчиво, но укоризненно смотрел на меня.
- Я же устал! Я маленький!
И никакого сомнения, что я его родственник, друг и вообще отвечаю за него.
Откуда он тут взялся? Здесь, на тропинке. Далеко от жилья.
Может, где-то неподалеку родила его беспутная мать, и ушла на поиски еды? Но вряд ли она устроила бы свое временное жилище прямо у тропинки. Да и чего он ушел оттуда?
Или кто-то безжалостный его занес сюда умирать?
Он передохнул, и я медленно пошел дальше. Я не брал его на руки, надеясь, что он отстанет, вернется на свое лежбище, где, возможно, ждут его братья и сестры, и куда вернется раздобывшая еду мать.
Но нет. Он шел и шел. Терпеливо и упрямо. Он не жаловался и не скулил. Когда сопение опять становилось сердитым, я останавливался, он отдыхал и смотрел по сторонам на шмелей и бабочек.
Я взглянул на весело щебетавшую на стебле высокой осоки голубо-оранжево-черногрудую варакушку, и вдруг отчетливо понял, что приближается катастрофа.
Я не мог взять этого щенка себе. Не мог. Не так давно умерла моя собака, и это было невыносимо тяжко. Настолько невыносимо, что я поклялся собак больше не заводить.
Это была уже вторая. До того, почти два десятка лет назад умерла первая. От рака и старости. И это тоже было тяжело.
Собака особое существо.
Близкие тебе люди радуются твоим успехам и переживают от неудач.
Но так или иначе все-таки связывают с тобой какие-то надежды.
Собаке всё равно - нобелевский ты лауреат или сантехник. Она любит тебя просто за факт твоего существования. Любит безоглядно и преданно. Если нужно, то и самоотверженно, с готовностью в любую секунду без какого-либо сомнения пожертвовать самой своею жизнью.
Первый мой пес, палевый кокер-американец Шерька, Шеридан, небольшой, но совершенно бесстрашный, не задумываясь бросавшийся защищать меня от собак любых пород и размеров, как только он полагал, что есть опасность, - прошел со мной чуть ни всё мое параллельное универу дворничество. Мы выходили ни свет, ни заря, в четыре-пять утра, я греб снег, а Шерька весь покрывался слипшимися комьями этого подтаявшего на его теле, сухого зимнего, или наоборот изначально тяжелого и липкого, весеннего снега, бегал неподалеку, никогда не торопил, не жаловался, хотя, порой, уже весь дрожал от стужи или пронизывающих порывов жесткого межсезонного ветра…
Через пару недель после его смерти ночью у нашего подъезда заскулил щенок. Видно, какие-то ребятишки где-то нашли, притащили, но домой им взять его не разрешили, и щенка просто бросили…
Я спустился…
Так появилась Чандра. Лохматая, восторженная, летавшая, как пуля. С ней мы гуляли все последние годы по лесам, полям и долам.
На вопрос, какой она породы - я отвечал: "тибетский терьер". Это потому что она могла залезать на небольшие деревья, и очень любила всякие горки и пригорки. Конечно, Чандра была дворняга.
Но вот ушла и она.
Больше я этого не перенесу.
Но что же делать?
Мы добрались до Тайнинского. И я стал подходить к домам, к заборам перед ними, в надежде, что кто-нибудь, какая-нибудь из живущих там собак как-то привлечет внимание щенка, и может, как-то он там и останется.
Но нет. Собаки из-за заборов смотрели доброжелательно, но без признаков какого-либо участия. Щенок тоже абсолютно не проявлял интереса к собратьям.
Мы переходили от дома к дому. Та же история.
Время шло.
Я вышел на тротуар, и начал просто обращаться к прохожим. Не возьмут ли они такого симпатягу?
Нет. Не возьмут. Люди качали головами, и торопились дальше. Один, второй, десятый, сотый…
Я пошел дальше, потом еще. Тайнинское кончилось.
Через некоторое время я остановился. Идти дальше было бессмысленно.
Щенок положил голову на мой кроссовок, и тут же заснул.
Неподалеку была ветеринарная клиника. Но я знал, что туда постоянно подкидывают котят, свинок, тех же щенков, и они там, ветеринары, очень раздражаются, как правило.
Щенок спал, причмокивая. Он, наверное, был голодный. Над головой пролетали галки и сороки.
Я стоял на тротуаре у дороги и смотрел на облака. Щенок спал на моей ноге.
Наконец я не выдержал и позвонил дочери.
- Папа, нет. Я помню, как ты переживал, нет… Не надо, не бери…
Ну, да… Есть какие-то службы и общества… И просто хорошие люди… И за день-другой, неделю, можно, наверное, кого-то найти… Но что делать сейчас? И потом, если его взять хотя бы на пару дней, отдавать будет уже очень тяжко. Даже не ему. Он быстро забудет, и привыкнет к новым владельцам. Себе будет тяжко…
В общем, я был почти в отчаянии.
И вот тут они и появились. Ангелы.
Я точно помню, что улица внезапно опустела. Ни одного человека. И ни одной машины на дороге.
Нет. Они не спустились с небес, размахивая белоснежными крыльями. Они не соткались из воздуха, дрожа на ветру и просвечивая насквозь.
Они вышли из-за поворота. На этой совершенно вдруг пустой улице.
В грязной запущенной одежде. С лицами, изъеденными морщинами. С какими-то кошелками и пакетами.
Старший, пожилой, был в кресле-коляске. Младший, но тоже немолодой, его вез.
Вез по тротуару прямо на меня. А я всё вертел головой. Ну, какие-то бомжи…
За несколько метров до меня они увидели щенка у моих ног, и остановились.
Ни один из сотен чистых и ухоженных, прошедших мимо до них, не то, что не остановился, даже не притормозил...
- Батя, смотри, кутя! – радостно сказал младший, и как будто засветился изнутри.
За ним засветился старший. Усталые, больные, много чего видевшие глаза его стали теплыми, лучистыми.
- Ваш? – спросил младший.
- Нет. Вот откуда-то взялся, не знаю, что делать… Никто не хочет брать… И оставить не могу…
Я посмотрел на них.
- Ребята, может, возьмете?
Младший тут же схватил щенка, как, наверное, старый голландский ювелир схватил бы редкий невиданный алмаз, валяющийся вдруг в пыли на обочине.
- Батя, давай возьмем, а?
Он бережно посадил щенка на колени отцу. И тот как-то стал совсем другим. Каким-то нежным… Ощущение неухоженности и запущенности пропало. Заскорузлыми руками он укутал щенка в свои лохмотья, прижал к себе, и было видно, что он счастлив.
- Вы, если подождете немного, я сбегаю домой, принесу денег…
- Да, нет, что вы, не надо, - младший гладил щенка и улыбался. – Да вы не переживайте, у нас уже есть четыре, не пропадет…
Я обнял их, и пошел прочь… Через несколько десятков метров оглянулся. Они всё гладили щенка, и свет был вокруг них...
Через несколько дней я ради любопытства подошел к ветеринарной клинике, что была неподалеку, довольно недешевой и респектабельной. На входной двери висело объявление: «В виду сложной эпидемиологической обстановки, все подброшенные животные подлежат усыплению».
.
2020 г.