I
— По Пихтовой пойдёшь или по путям?
— По путям. Пихтовая не чищена, а по Калинина уж больно далеко в обход, — Виктор жил с матерью и сестрой в старом Митинском доме «за дорожкой», где родилась его мать и все её братья и сёстры, недалеко от переезда по дороге на Коспаш.
— А то подожди, подвезу, — они с Иваном Лукиным часто подвозили друг друга после смены.
— Не, ждать долго, пока загрузишься, пока оформишь. Пойду сам, мороз небольшой, к двенадцати дойду.
— Смотри. Сегодня всего три вагона будет.
— Пойду, Вань, удачно тебе отработать. Тебя утром Венька Чернов меняет?
— Он.
Виктор почти дошёл до переезда, когда сзади показались огни его электровоза.
« Быстро сегодня», — подумал Виктор, взбираясь на снежный отвал над рельсами. Иван посигналил на прощание. За электровозом тянулись три вагона с рудой.
Электровоз почти поравнялся с Виктором, когда снег у него под ногами предательски скрипнул, отвалился, и Виктор моментально сполз прямо под колёса... Иван остановил состав, надеясь, что его сменщик и друг не попал под колёса.
— Твою мать, Витька!! — то, что осталось от Витьки кровавым месивом распласталось по полотну. Иван сообщил по рации диспетчеру, и через несколько минут на переезде стояли «Скорая» и милицейская машина. Куски достали из-под колёс, сложили в клеёнчатый мешок и увезли. На снегу остались страшные кровавые пятна.
Диспетчер вызвал Вениамина Чернова, чтобы доставить состав до места, на обогатительный комбинат. Два дежурных милиционера что-то измеряли, записывали.
— Надо же, собственный электровоз и прямо рядом с домом...
— Страшно. Шёл человек со смены...
— А на Ивана-то ещё страшней смотреть — друга зарезал. Два года всего, как из армии, отслужили вместе на Дальнем востоке. Приехали, на курсы машинистов сразу, и вот год скоро, как сменщиками. Иван-то сосед мой. Осенью оба жениться собирались. Ой, матери с ума сойдут. И не виноват ведь он.
— Да его утром отпустят, а везти в отделение надо, протокол составлять. Всё промерили?
— Всё, кажись.
Виктора хоронили в закрытом гробу на третий день из «Красного уголка» обогатительного комбината. Зоя Меркурьевна рвалась открыть крышку, но её предусмотрительно приколотили. Мать Ивана Лидия сидела с каменным лицом. Слёз ни у кого не было. И Иван был тут, на другой день утром отпустили.
— Смотри-ка, Ванька седой весь. За два дня побелел. Вот кому страшнее всех. Отойдёт ли?..
На другой день Иван попал в больницу с нервным срывом, очень долго пролежал там. Вернувшись, почти ни с кем не разговаривал и почти ничего не ел.
— Смурной он какой-то, будто замёрз. Что дальше-то? Как работать будет? На машину, понятно, не сесть ему больше, да и сможет ли что другое делать, — Лидия делилась с соседкой. Но делать ему больше ничего не пришлось — через месяц уснул и не проснулся.
А посёлок, старый строгановский Рудник, жил своей повседневной жизнью. Такие случаи, как с Виктором, бывали редко, даже летом, а зимой по путям никто не ходил кроме железнодорожников. Про Виктора не то, что забыли, а со временем боль притупилась. Так бывало после аварий на шахте или в руднике.
Посёлок продолжал свою нелёгкую жизнь. История его велась с 1762-го года, с первого рудника в шести километрах от Кизела, основал который крепостной человек барона Строганова Степан Горюнов. Железную руду выбрали, открыли второй рудник, ближе к Кизелу. Посёлок подвинулся. Закончил своё существование и этот, оставив после себя огромный шурф, который наполнился грунтовой водой и стал называться «Голубым озером», где нельзя было купаться. А вокруг озера земляничные поляны...
Третий рудник был уже совсем близко к Кизелу, вплотную к Пятому угору*, и вошёл в городскую черту. Сам город Кизел ведёт свою историю с 1750-го года. Расположен он на Красном плато, окружают его угоры — Почайка, Доменный угор, Кызыл-Таш, Железный угор, и, наконец, Пятый угор, для Рудника очень значимый.
Возникновение города связано с открытием в 1750-м году по рекам Кизел и Малый Кизел залежей железной руды. В 1762 году начал действовать первый рудник, в 1786 году открыто месторождение угля.
3 июля 1788 г. сдана в эксплуатацию плотина на реке Кизеле. Эта дата принята за время возникновения значительного поселения на месте современного города Кизела.
В 1789 году был пущен Кизеловский завод. С 1797 года началась добыча угля на штольне Запрудной, что послужило началом эксплуатации Кизеловского угольного бассейна.
В 1879 году открыто движение по железнодорожной линии Чусовая — Соликамск. Это послужило толчком для дальнейшего развития угледобычи. Кизеловские угли стали потребляться в большом количестве, как самой железной дорогой, так и рядом промышленных предприятий. По размерам угледобычи, благодаря развитию отрасли в Прикамье, Урал выдвинулся на третье место в Российской империи (после Донбасса и Польши). Среди владельцев копей* самыми крупными углепромышленниками являлись Абамелек-Лазаревы. Кизеловские копи, принадлежащие им, выделялись своим техническим уровнем, частичной механизацией и электрификацией работ. С 1898 года спуск и подъём из лазаревских шахт, водоотлив стали осуществляться с помощью электричества, а в 1908 году здесь появились первые электровозы.
5 апреля 1926 года постановлением Президиума ВЦИК, Кизел из рабочего посёлка преобразован в город.
Старые дома первых двух рудников перебрались к Пятому угору. Дома в Руднике, несмотря на разницу в возрасте, были чёрные, новые постройки чернели за две-три зимы. Крытые дворы скрывали в себе все хозяйственные постройки, включая туалет. Под домом находился подвал (его здесь называли «подпол» или «голбец»), где зимовали картошка, свёкла, морковь, репа, турнепс, тыква. Лук и чеснок висели гирляндами в кухне.
В конце февраля и начале апреля картошку (кроме той, что пойдёт на посадку) следовало «перебирать», то есть обрывать появляющиеся ростки и перекладывать на другое место. Свёкла, репа, морковь и турнепс шли зимой в «парёнки». Вымытые, складывались в чугунок и отправлялись в печь или духовку. Рядом ставили другой чугунок с водой и овощи «парились», то есть томились часа полтора. Это было зимнее лакомство и для детей, и для взрослых. Зимой фруктов не привозили. Арбузы, яблоки, груши, виноград появлялись осенью, да не все их покупали. «Парёнки» же затрат не требовали.
Рудник, как и все подобные уральские поселения, жил почти натуральным хозяйством. У всех были коровы, свиньи, овцы, куры, гуси. Лошадей на весь Рудник было всего три.
Когда кто-то женился, обычно большой родительский дом делили на две, а то и на три части. Митинский дом не делили. Старшая дочь Валентина работала акушеркой, а, как вышла за Арсения Николаевича Зенина, с работы ушла. Он вскоре стал секретарём Кизеловского горкома партии. Для него в Руднике построили дом на центральной улице Калинина. После каждого снегопада, в семь утра к их дому шёл бульдозер с «плугом», а потом за Арсением приезжала «Победа», которая после работы доставляла его домой.
Валя рано научилась всем хозяйственным делам, была расторопна и аккуратна. Природа одарила её красивым лицом, пышными волосами, неплохой фигурой. Вот только ноги... По наследству от матери, Анастасии Семёновны, достался ей и сестре Зое варикоз — вены, сначала под коленками, потом по всей ноге, уродовали совсем молодую женщину, а с возрастом нижняя часть тела раздалась, отяжелела, ноги начали болеть. Правда, замуж за Арсения она вышла ещё с красивыми ногами. Варикоз начался после рождения «Бориски».
Она смолоду никуда с Арсением не ходила и не ездила, зато дома была полной хозяйкой, ещё и Зоей с Шуриком командовала. Николай был не намного её моложе, поэтому командовать им ей не удавалось.
Вряд ли было у неё два нарядных платья, дома ходила в байковом халате, а в морозы надевала под него тёплое мужское бельё.
В магазине женщины говорили:
— Что ты, Валя, всё в одном пиджаке, сшила бы платье новое, денег, что ли, не хватает?
— Зачем? В магазин ходить? И так сойдёт, пиджак ещё не старый.
— Да ведь у тебя муж начальник, как бы модницу какую не завёл.
— За своими присмотрите, я управлюсь, — прекращала «прения» Валентина.
Отношения в семье были ровные, без всплесков, только на курорт Арсений ездил один. Раз или два в неделю у него бывали «дела» на работе, в выходные сидел дома у радиоприёмника, или играл в шахматы с Александром. В театр Валентину не звал. Ходил ли сам, неизвестно, домой пьяным никогда не являлся. Даже лысеющий, оставался привлекательным, но Валентина, казалось, не имела поводов волноваться.
В его кабинете на работе она ни разу не бывала, хоть в молодые годы ходила «в Кизел» за покупками. Потом Арсений стал привозить необходимое по списку на «Победе». Валентину Меркурьевну это устраивало, она окончательно стала домоседкой, лишь изредка ходила помочь кому-нибудь в родах, да ещё к Зое.
Николай был осуждён на двадцать лет. У него, маркшейдера, не сошлись два забоя. Как потом выяснилось, его ошибки не было, пласты сдвинулись естественным образом, предвидеть этого никто не мог. Жена с дочкой дождались его, двенадцать лет отсидел.
Зоя Меркурьевна осталась в доме хозяйкой. Природа над ней трудилась не долго — ни лицом, ни фигурой, что называется, не вышла, была крупная, грузноватая. А вот характер имела лёгкий, весёлый. Дальше пятого класса учиться не захотела, в третьем и четвёртом сидела по два года. Пошла ученицей в пошивочный цех промкомбината, научилась шить. Но работать на комбинате не осталась. В шестнадцать лет «выскочила» за Гафура Шарапова, который был старше её на двенадцать лет. Долго не работала, занималась домашним хозяйством, а после войны стала торговать пивом на ЦОФе*. Пивная её работала вечерами, днём управлялась по дому. К этому времени Гафур ушёл от неё к молодой татарке в Кызыл-Таш.
— А ты как думала? — сказала Валентина, — татарин никогда не распишется ни с кем, кроме татарки. И так целых девять лет прожил.
Виктор и Алевтина остались «безотцовщиной». Это никого не беспокоило — многие в Руднике были «безотцовщиной» — отцы с фронта не вернулись, кто-то погиб, кто-то завёл другую семью. Зоя Меркурьевна старалась, как могла, «дать детям ума», но кроме ремня ничего дать не могла.
Виктора бить было не за что. Закончил семилетку неплохо, работал до армии на ЦОФе. Але же доставалось — учёба не шла ей, Зоя считала, что из-за лени, забыла, что сама училась примерно так же. Вот и хваталась за ремень после каждой двойки. А девчонка была красивая, в отца, и начала нравиться мальчишкам. Скоро ремень Зоин перестал действовать. Как-то в пивную пришёл рослый парень и предупредил Зою:
— Не перестанешь бить Альку, подкараулю вечером, как домой пойдёшь — мало не покажется.
Виктор бы вступился, да был второй год в армии. Ну, Зоя руки и опустила — будь, что будет.