Таня поняла, что они приближаются к месту эпичной и, что можно было предположить с самого начала, очень краткосрочной битвы между народом Воронов и гномовьими бандформированиями тётушки-непогодушки по стремительно возрастающему числу попадающихся на пути опалённых стволов деревьев. А ещё по тому, как осторожно, стараясь не шуршать подгоревшей листвой и не наступать на сухие хрусткие веточки, стал пробираться вперёд перешедший на шаг Фаол.
В воздухе плотной завесой тумана висел запах гари. Некогда великая пуща дымила, но очагов открытого пламени, которому в лесу было, где разгуляться, на пути не попадалось. Словно и вовсе не накануне началось и закончилось страшное, а осталось на зелёном теле старыми и уродливыми, но уже подживающими шрамами.
Других признаков недавно завершившегося побоища, то есть всего того, что Муха так боялась увидеть, – покорёженных, растерзанных тел и их частей, следов крови на земле, – и вовсе не было.
Чудеса, да и только!
А добрых чудес в Затридевятьземельи, как опыт показывает, как-то особо и не случается.
— Почему здесь так тихо? – зашептала чародейка в испуганно вскинутое ухо Зосика. – Где все?
Но Заяц лишь прижал лапку к испуганно приоткрытой пасти, ещё и шикнув на Танюшу, чтобы не шумела.
Впереди, среди обожжённых стволов, виднелся просвет. Перекинув ногу через широкую спину замершего на месте Волка, Муха, не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Зосика, скатилась по тревожно вздыбленной шерсти вниз, достаточно ловко приземлившись на ноги.
Достаточно – потому что сучок под сапогом всё-таки предательски хрустнул, разорвав давящую, повисшую над лесом тишину, словно оружейный выстрел.
Таня зажмурилась в ожидании неминуемой расплаты за неуклюжесть.
Однако ж, ничего страшного не случилось. Никто не прибежал, в троих друзей мечами-ножами-пиками или чем там ещё тыкать не стал.
Вообще создавалось впечатление, что лес вымер.
Так чего же и Заяц, и Волк, уже вполне со своим поросячьим хвостиком освоившийся, так дрожат и напряжённо вглядываются во что-то там, за скрывающей их поредевшей, но всё-таки вполне надёжной стеной леса?
Стараясь на всякий случай больше ни на что не наступить, Муха прокралась вперёд, осторожно высунувшись из-за обгоревшего и ещё тёплого ствола некогда величавого дуба.
Выглянула и тихонько ойкнула, чем тут же заслужила толчок под коленку от пристроившегося рядом Зосика.
Посреди выжженной поляны возлежал на какой-то куче раскинувший золотые крылья и свернувшийся уютным кошачьим калачиком, размером с троллейбус или вагон метро, дракон.
Муха затаила дыхание.
Вроде, знакомая уже картина, виденная там, в прошлой спокойно-размеренной столичной жизни, в досказочный, так сказать, её период – длинная шипастая шея, остроконечные ушки и шишечки над прикрытыми сейчас жёлтыми глазами с кошачьими, вертикальными полосками зрачков, могучее тело, надёжно защищённое крупными золотыми чешуйками, острые когти-кинжалы, расслабленно раскинутые крылья.
Господи, она и забыла, какой же он огромный! Какой же он… совсем на человека не похожий.
Присмотрелась Танюша и к той самой «куче», на которой дракон так сладко почивал. Присмотрелась – и зажала сама себе рот, чтобы не вскрикнуть: друг на друге, сваленные бездыханной и совершенно очевидно мёртвой массой прямо под золочёным брюхом гиганта были вперемешку тела рыжих и белёсых гномов армии Флоры и доблестных защитников леса – хлипких и малопрезентабельных, вовсе не толкиновских эльфов.
Бока дракона тем временем мерно вздымались, а воздух, выдуваемый из узких прорезей ноздрей, колыхал распущенные, спутанные пряди волос привязанной к почти полностью сгоревшему остову дерева, маленькой и беззащитной на фоне гиганта… Шапочки!
Таня подавила болезненный спазм где-то в районе желудка и кинулась к Фаолу.
Волк, тоже увидевший всю картину целиком, обнажил клыки и рванул вперёд, не обращая ни малейшего внимания на камнем повисшую на его шее чародейку и обхватившего его за заднюю лапу Зосика.
И так вот оказалась бы вся компания через пару секунд на открытом месте, если бы не возникший, словно из-под земли, прямо на пути несущегося локомотивом вперёд Фаола расцарапанный, побитый, в местами разорванной одежде, но, несомненно, живой Подгорный король.
— Прочь! – тихо зарычал, не разжимая челюстей, Волк.
— Это ловушка! – шёпотом, не разрывая зрительного контакта с жёлтыми глазами зверя, отвечал Варден, постепенно оттесняя Волка и всё ещё безвольными тряпочками висящих на нём Таню и Зосика назад, в спасительную тень выстоявшего Воронова леса.
— Плевать! – шипел Фаол, не отводя взгляда от не подающей никаких признаков жизни Шапочки. – Я должен…
— Знаю, что должен. И Флора знает! – ответил Варден, делая знак Мухе – мол, можно уже разжимать пальцы, впившиеся в густую волчью шерсть. – У меня есть план.
Глядя на широкий и по виду очень болючий вертикальный разрез на запачканном сажей вперемешку с грязью, потом и кровью, мужественном лице гномовьего короля, Таня как-то отстранённо, вскользь, подумала, что наличие плана или хотя бы упоминание об этом «плане» для настоящих героев-мужчин является обязательным условием.
Только, по закону жанра – литературного ли, киношного ли, – в результате реализации всех этих «планов» обязательно погибает либо нег… пардон, афро-американец, либо слабая женщина – как правило, подруга главной героини.
Решение пришло к ней само, без каких-либо логических умозаключений просто возникнув в голове, убеждая в своей безусловной, нечем не доказанной правильности.
Поэтому, погладив Волка по тревожно вздымающемуся боку, Муха, глубоко вздохнув и прикрыв на секундочку глаза, собираясь с силами, отчеканила, стараясь не смотреть в глаза Вардену-Васе:
— У меня тоже есть план! – и, пока решимость не оставила её, что было сил побежала – туда, где сквозь остатки листвы виднелся золотой хребет дракона.
— Сто-о-ой! – неслось ей вслед, но Таня, размахивая руками и крича во всё горло, катилась кубарем в сторону ещё секунду назад, казалось, мирно спящего дракона, перепрыгивая через поваленные стволы.
Читателю, наверное, интересно узнать, что именно могла кричать решительно настроенная чародейка?
О, с момента памятной встречи на чердаке пятиэтажки претензий ой как много накопилось!
Через край!
— Ах ты, сукин сын! – орала Муха, подлетая к, казалось, удивлённо распахнувшему глаза змею. – Нравится с женщинами воевать? С зайцами? С эльфами голимыми? А своего роста найти кого-нибудь слабо?
Пройдясь по моральному облику кобелирующего принца, флиртующего одновременно и с тётей, и с племянницей, а также вообще по принципам мужской половины человечества, Таня притормозила, захлебнувшись слезами не то злости, не то обиды.
Просто именно в этот момент доза адреналина, впрыснутая в кровь, закончила своё действие, а решительный настрой «закидать гадёныша шапками» позорно дезертировал с поля боя.
Дракон же, между тем, медленно приподнявшись на задних конечностях, молча склонил свою змеиную голову, вплотную приблизив её к раскрасневшемуся от бега и эмоций лицу чародейки.
Зловещая тишина окутала поляну, липкой субстанцией пригвождая к месту, затапливая сознание вязким ужасом, сравнимого с которым Татьяна Сергеевна не испытывала никогда в жизни.
Увидев собственное отражение – всклокоченные волосы, синяки под глазами, бледная от голода и переживаний кожа, обтянувшая заляпанные золой и слезами скулы, – в этих страшных жёлтых глазах, Муха поняла, точнее, осознала – так, что аж до копчика пробрало! – как же мало человеческого, принце-Вениного в них, в этих самых звериных глазах, осталось.
Перед ней во всей красе предстал первобытный хищник, любующийся своей добычей монстр, готовый одним ударом когтистой лапы перебить той хребет.
«Вот такой себе парк юрского периода!» – пронеслось в голове Мухи, глядящей на вполне себе живого и очень раздосадованного то ли тембром голоса, то ли смыслом сказанного динозавра, к сожалению, ни разу не отделённого от зрительного зала голубым экраном Аймакса, перед тем, как она, оглохшая и ослепшая, упала на колени рядом с привязанной к дереву и не подающей никаких признаков жизни Шапочкой.
Оглохшая и ослепшая – потому что в этот момент дракон, резко припавший к земле и хищно вывернувший голову в сторону, из которой сумасбродная горе-спасительница прибежала, выпустил мощную струю пламени, огласив поляну псевдо-птичьим, ужасающим в своей первобытной мощи, криком.
Не видя и не понимая, откуда взялись наполнившие поляну крики и звон оружия, чародейка, наощупь потянувшись к верёвке, удерживающей находящуюся в глубоком обмороке Шапочку в сидячем положении, нашла пальцами узлы, дрожащими руками попытавшись развязать их.
Глаза слезились от вспыхивающего то справа, то слева пламени, лёгкие разрывались от запахов горящих дерева, травы… горящей плоти, а уши наполнил сплошной крик множества голосов, слившийся с пронзительным воем дракона.
Сам воздух вокруг Танюши горел и плавился, раня кожу, заставляя выбившиеся и спутавшиеся светлые пряди скручиваться, плавясь на концах. Но чародейка упорно рвала обломками ногтей коварные путы, упав на колени, свернувшись и прикрывая собой тело Шапочки.
Не столько заметив, сколько ощутив на горящей щеке движение воздуха от стремительно приближающегося к её голове крыла развернувшегося боком дракона, Муха ещё даже успела подумать, что как-то она давно в этой сказке не получала черепно-мозговых травм – и тьма, уже ставшая привычной и какой-то, на фоне окружающего буйства огня и шума разгоравшейся битвы, почти уютной, поглотила нашу героиню, рухнувшую, широко раскинув руки, на обугленную, пожухшую траву.