Мы случайно прячем руки в карманы, ощутив впереди лёгкие вибрации свежей темноты, как будто входишь в густой сосновый бор. Курицы уселись на своих жердочках одна за другой. Вокруг поля затемнили зелёный, словно фиолетовое покрывало накрыло огромный алтарь. Виделось, белое, море вдали и некоторые звезды, бледные, светили. Как сменилась белизна белизной террас! Мы, те, кто были на них, выкрикивали вещи, лучшие ли, худшие в своей гениальности, в той неполной тишине заката.
Через что только мы не смотрели на солнце: театральный бинокль, подзорную трубу, сквозь бутылку, или просто кусочек матового стекла; отовсюду : со смотровой площадки, со ступеней лестниц, из окна в сарае, с заборов, через голубое, с вкраплениями стекло...
За мгновенье до того, как спрячется солнце, всё делалось в два, в три, в пять раз больше и лучше сочетанием света и золота, а после, без длинного перехода из темноты, всё осталось одиноким и жалким, будто бы изменившись с первой унцией, стало медным блюдом. Деревня стала подобна старому кобелю, что уже зашелудивел безвозвратно. Какие тоскливые и маленькие улицы, площади, башня, горные тропы!
Платеро казался там, в загоне, ослом менее верным, другим и резким, иным ослом...