Смерть – это следствие и разрешение внутреннего противоречия жизни.
В зависимости от причин смерти различают два вида ее:
1. Смерть «естественная», от причин, заложенных в самом организме;
2. Смерть случайная (преждевременная, насильственная, патологическая), наступающая вследствие внешних воздействий.
Иногда эти виды тесно переплетаются, и их трудно различить.
Наступлению естественной смерти всегда предшествует старость организма. Признаки естественной смерти проявляются обычно в известной последовательности: прекращение дыхания и сердцебиения, охлаждение тела, потеря упругости, трупное окоченение, трупные пятна и, наконец, гниение.
Человек к известному возрасту должен умереть естественной смертью, и смерти в организме предшествуют проявления старости. Но смерть от старческого одряхления – большая редкость. Подавляющее большинство людей умирают преждевременно.
Но оптимисты утверждают, что настанет время, когда нормальная старость будет наступать гораздо позднее, срок жизни здорового человека увеличится. И при таких условиях смерть будет представлять спокойное безболезненное явление, и поэтому у человека не будет страха перед смертью, разовьется инстинкт «естественной» смерти, примиряющий жизнь со смертью. Потребность смерти на пределе жизни будет ощущаться так же просто, как потребность во сне к концу длинного дня. Человек научится рассматривать «закат» своей жизни не как катастрофу, а как совершенно нормальный процесс.
Так о смерти говорят ученые. А в жизни как-то не принято говорить о смерти. На любителей поговорить о смерти, а такие есть, смотрят с неодобрением.
А вот о смерти неестественной, насильственной, внезапной – говорят. И даже любят говорить. Каждый примеряет такую смерть на себя, думает: «Не дай Бог, со мной так-то».
Но и о насильственной, внезапной смерти говорят недолго: поохают-поахают, посочувствуют – и забудут.
Нежелание думать и говорить о смерти – чаще встречается у молодых. Да и понять можно молодых-то, ведь если смолоду о смерти думать, так лучше уж и не жить вовсе.
И дети малые, до пяти-семи лет, не думают о смерти, да и не знают они, что такое смерть. А если, случается, умирает в семье старый человек, то происходит такой разговор:
– Бабушка умерла? А что она сейчас делает?
– Лежит под землей.
– А встать она не может?
– Нет, она спит.
– А потом она проснется?
– Нет, она не хочет просыпаться.
– А если я ее разбужу?
Позже дети как-то сами узнают, что мертвые в земле превращаются в прах, но не принимают это открытие близко к сердцу.
А вот старые люди уж и не могут о смерти не думать. Да и глупо было бы о ней не думать, если старуха с косой за твоей спиной стоит. Хотя и встречаются такие старики, которые хорохорятся, и все им нипочем. И таких старичков-бодрячков все уважают и старикам-нытикам, постоянно говорящим о своей близкой смерти, в пример приводят. Говорят таким: «Посмотри на Петровича-то, уж девятый десяток ему пошел, а он еще и выпить горазд, и баб щупает».
И Михаилу Ивановичу за восемьдесят, но выпить он уже не горазд, а баб уже давно не щупает. И думает Михаил Иванович о смерти своей. Каждый день думает. А думать о ней стал он как-то вдруг. Как-то подумал: «А ведь, Мишка, хана тебе скоро, кирдык!» И от этой мысли Михаил Иванович уж никак избавиться не мог: все кирдык и кирдык у него в голове. А до этого «кирдыка» и Михаил Иванович придерживался правил приличия: не думать и не говорить о своей предстоящей смерти. Ну а тут уж как не думать-то и не говорить, если смерть твоя вокруг тебя ходит.
И как-то быстро Михаил Иванович разговорами о своей близкой смерти надоел всем, домашние-то даже сторониться его стали. А как-то Михаил Иванович подслушал и такой разговор о себе: «Как твой отец надоел своим нытьем, разговорами о своей смерти. А посмотреть на него: здоров, как бык, жрет в три горла. Пожалуй, он и всех нас переживет», – так говорила сноха Михаила Ивановича.
Обиделся Михаил Иванович, но, когда успокоился, подумал: «А быть может, и права Катька-то, переживу я их всех».
И хотя Михаил Иванович продолжает думать о своей близкой смерти, но уж об этом никому не говорит.
Иван Степанович, девяностолетний старик, панически боится своих предстоящих похорон.
Воображение Ивана Степановича с какой-то жуткой правдивостью развертывает перед ним картины последующих за смертью моментов: душный жесткий гроб, черная пасть могилы, прожорливые черви, разложение трупа…
И Ивана Степановича охватывает неудержимый страх, и чувствует он, как в комок сжимается его старческое сердце и холодеют руки.
Иван Степанович пытается убедить себя в том, что нет ничего необычного, страшного в похоронах, что такое всегда происходит, когда человек умирает, да и сам он десятки раз хоронил своих близких, друзей и не испытывал страха.
И на какое-то время Иван Степанович успокаивается. Но уже скоро мысли неумолимо возвращают его к страшным картинам похорон.
Внук Василий, единственный близкий человек Ивану Степановичу, не любит разговоры о смерти и, когда дед жалуется, рассказывает ему о своих страшных видениях, успокаивает старика: «Не боись, дед, когда придет время, похороню я тебя по первому разряду. А пока живи и радуйся жизни». И Ивану Степановичу становится стыдно за свое малодушие и непонятные страхи.
Но мысли о похоронах по-прежнему неумолимы, они рисуют Ивану Степановичу картины похорон в еще более ужасных, непередаваемых подробностях. И уже кажется Ивану Степановичу, что какая-то неведомая сила волочет его старческое безвольное тело в могильную яму, и проваливается он в темные недра небытия…
Баба Дуня – одинокая старуха. Каждый день сидит она на скамейке у своего подъезда, смотрит на всех, улыбается. А глаза у бабы Дуни грустные. Хочется бабе Дуне кому-то пожаловаться на свои болезни, поговорить о смерти своей неминуемой, скорой, о том, что жить она устала, а смерть к ней не приходит. И баба Дуня заглядывает всем в глаза, что-то сказать хочет. Но все проходят мимо, отмахиваются от старушки. А бывает, кто-то скажет: «Рано тебе еще, баба Дуня, о смерти-то думать, жизни радуйся. Вон, Мария Петровна-то из третьего подъезда, одногодка твоя, а и в бассейн, и на фитнесс ходит. Того и гляди, замуж выскочит».
Не принято у нас говорить о смерти и даже как-то неприлично. И сидит на скамейке у своего подъезда одинокая баба Дуня, смотрит на всех, улыбается. И поговорить старушке о своих болезнях и о неминуемой скорой смерти своей не с кем.
Антонина Ивановна – христианка, прихожанка протестантской церкви. Ей уж за восемьдесят, но смерти она не боится. А потому не боится, что верит: смерть – это лишь сон. Но очень боится Антонина Ивановна Суда Господнего. Не знает она, что ожидает ее на этом Суде, и в какое место ее Господь на том свете определит. Да и как не бояться-то Антонине Ивановне Суда-то, ведь за такую долгую жизнь много грехов у нее скопилось, и не скрыть их, грехи-то, ни от себя, ни от Бога.
И плачет старушка, и уж извела своих близких слезами-то своими.
И всем жалко Антонину Ивановну, но чем помочь ей и как успокоить ее, никто не знает. И правнук Алешка жалеет бабушку. Как-то обнял он ее и сказал: «А ты, бабушка, не бойся, ведь Бога-то и нет вовсе. А человек от обезьяны произошел». А Антонина Ивановна оттолкнула правнука и долго плакала. И с большим трудом удалось успокоить старушку: мол, глупый еще Алешка-то, а в школе по-прежнему учителя дарвинизм детям преподают.
Семену Петровичу девяносто два. И удивляется он, и понять не может, для чего Бог его так долго на земле держит. Быть может, думает Семен Петрович, Бог-то что-то особенное для него замыслил или уж и вовсе забыл о нем.
И, казалось бы, Семену Петровичу надо радоваться своему долголетию, но он не только не радуется, а желает себе смерти.
Устал Семен Петрович жить, и уже кажется ему, что такая долгая, бесполезная, никчемная жизнь дана ему Богом в наказание за грехи его прошлые. Но каких-то особых, тяжких грехов за собой он припомнить не может.
И когда Семен Петрович вечером ложится в постель, то обращается к Богу: «Господи, вспомни обо мне, прерви мою жизнь, забери меня отсюда, измучился я, устал…»
И каждый день Семен Петрович считает своим последним днем. Но наступает утро, а впереди новый день одиночества и тоски…
А бывает так. Старик последние свои дни доживает, уж ногой, рукой пошевелить не может, с ложки его киселем кормят. Но близкие скрывают от него, что дни его сочтены, и успокаивают, говорят: «Не расстраивайся, дедушка. Глядишь, и поправишься, и еще до ста лет доживешь. Только кушай больше».
А к старику-то уж и смерть пришла, и времени у него осталось лишь на то, чтобы в грехах своих покаяться да к встрече с Богом подготовиться. Но слушает старик глупые россказни о своем выздоровлении и жизни до ста лет, верит им и кисель кушает.
Мысли о смерти в разное время приходят ко всякому человеку. Но говорить о смерти у нас не принято. Даже как-то и неприлично говорить.