Глава 1.
«Это все ради человечества!» — с этими словами возродились Новые люди, эти же слова семнадцатого января свергнут Королеву.
Мир лишился красок. На обложках книг, даже на детских, больше не увидишь ярких иллюстраций. СССМ — Союз Свободных Стран Мира — подарила Новым людям однотонные, однотипные, чаще всего серого цвета, обложки, где ровно по центру, а также на корешке книги, располагаются название и имя писателя крупными черными буквами.
Повезет, если отхватишь книгу с кривыми рисунками, отдаленно напоминающих людей и животных, на тонких серых листах, от раздающего на оживленных перекрестках малоизвестного автора, который хочет порадовать каждого своими трудами. В обычных библиотеках ты никогда не найдешь такие экземпляры: СССМ еще не готов к культурному перевороту, находясь на стадии восстановления всемирных реликвий. Так единственная типография, расположенная в Ватикане, пытается подарить детям известные всем сказки, а взрослым — документальные книги о роковой ошибке человечества, произошедщей больше двух веков назад. Когда весь мир был почти разгромлен ядерными бомбами, когда землю сотрясло землетрясениями, когда поднялись цунами, когда планета перестала быть похожей сама на себя, когда южная часть Африки отделилась и почти приблизилась к Антарктике, когда Японию раскрошилась на семь маленьких островков, разбросанных по соленым водам Тихого океана, когда люди, уничтожив в себе человечность, убивали друг друга, когда Новые пытались построить государство с народной властью, но споткнулись об множество мнений, когда людей из несколько миллиардов осталось несколько тысяч.
Когда Норвегия, отколовшись, срослась с землями Дании и Великобритании, когда еще не существовало лечебницы для пациентов с несовершенными генами, называемая постояльцами Домом Уродов.
- Деспотичный и агрессивный отец Кая раскрывает образ Старых людей? — спрашивает Стрикенфинд, маленький семилетний мальчик с сияющими глазами, расположившись на ногах рассказчика, молодого юноши по имени Энди, который с удивлением отрывает глаза от текста.
Вьюга, рвя глотку, затягивает привычную для бывшей Норвегии мелодию. Звук холода и смерти, звук потерянных людей, заточенных в четырехэтажное каменистое кольцевидное здание, чем-то похожее на Колизей, от которой, к слову, почти ничего не осталось. Неслышный крик людей, которых хотят переделать, изменить несовершенные их гены. О существовании которых никто не знает, кроме Власти, также как о Доме Уродов. Норвегия навсегда превратилась в ледяное место, с неуправляемыми бурями и вьюгами, местом, куда не сунется обычный человек. Отличное место для скрытия Уродов.
Рик вздыхает и, оперевшись руками о подоконник, приближается к окну почти вплотную, будто это поможет слиться с свирепой вьюгой, стать острой и опасной снежинкой, которая, сталкиваясь с кожей, оставляет огненно-холодный поцелуй. Будто он сможет расслышать в этом протяжной вое напутственную речь о побеге. Рик закрывает глаза и заметно напрягается, когда Стрикен, прервав лучшего друга Энди, задается вопросом, который он еще никогда не слышал из детских уст.
- Да, — растерянно отвечает Энди, пригладив волосы Стрикена. Он не видел его таким озабоченным и задумчивым, который почти не слушает сказку. Стрикен, как и Рик, волнуется за Кери, которую должны привезти в комнату буквально через полчаса. Сам Энди также переживает за ее не вплановую операцию, но успокаивает себя, что врачи знают, что делают, и что совсем скоро Кери приобретет глазницы с зрачками и перестанет быть абсолютно слепой. И ему не придется смотреть в пустынные белые глаза, излучающие мертвый и ледяной взгляд, часто не обращенный на него.
Эти двоя всегда раздражали Рика — они с неподдельной любовью верят всем этим выдумкам Ханса Кристиана Андерсена и братьями Грим, и верят в то, что позволяют видеть работники лечебницы постояльцам — но их бубнеж, который они создают в этой тесной, с каменистыми холодными стенами, комнате, что похожа на сотню других, что всегда обделена светом — мрак захватывает почти всю лечебницу, так как сил ветряных мельниц и солнечных батарей, которые, к слову, были почти бесполезными, так как солнце в этих кругах встретишь не больше двух месяцев в году, поэтому энергию необходимо экономить.
Живот скручивает от волнения. Рик смотрит на часы, висевшие над входом, стрелки которых часто сливаются с темнотой. На круглые, в черной металлической оправе, на которые нужно смотреть с прищуренными глазами, чтобы узнать время. Работники лечебницы продумали все до мелочей, наградив каждого такими тихими часами, чтобы постояльцы забывали о времени, растворяясь в нем. Их хода не слышно, обычно забываешь о них. Но Рик регулярно смотрит на них, назло всем врачам и их помощникам, отсчитывая дни, когда он сможет свершить побег повторно, но уже обдуманно. Остается каких-то жалких двадцать минут, что обыкновенно ощущаются как все двадцать часов.
- Мне это рассказала Сарра, но ее мама утверждает, что давным-давно Снежная Королева была совсем другой. Королева не спасала Кая от злого отца, апохитила его, Герда не показала, что такое любовь, а убила ее своим волшебным зеркалом, — изрекает без интереса Стрикен, словно не делился этим впервые.
- Все может быть, — отвечает, как все взрослые, Энди, — прошло столько времени, и естественно все истории видоизменились. Старые люди передавали любимые рассказы потомкам, потомки, забывая детали, представляли детям новую историю, и так продолжалось до тех пор, пока мы не держим вот эту книги. — он поднимает томик с разношерстными сказками, — и не читаем новую версию Снежной Королевы. Наверное, кто точно знает сказку в оригинале, так это только Андерсен.
Рик чувствует щемящую боль в грудине. Что, если все документальные книги, учебники по истории, представлены им в одежке относительной истины? Что, если нынешний монарх диктовал свои выдумки, которые сейчас многие держат в руках, считая правдой? Если Эмма Миллер может хранять секрет своего отца, скрытой в ледяной пучине Норвегии, почему, она не может «изменить» историю, прикрывая свои преступления? И ей, собственно, не нужно далеко ходить, так как резиденция Власти находится в Ватикане, и до типографии необходимо сделать несколько шагов.
На самом деле очень интересно будет поговорить с Исой, — говорит Энди, поправляя густые русые волосы, которые совсем недавно он позвонил Стрикену отстричь. Мальчик до сих ищет себя, и он, как лучший друг, помогает ему вступить на правильную дорожку. Сам он уже выбрал деятельность, которой будет заниматься в будущем, когда его кожу, тонкую и почти прозрачную, напоминающую пищевую пленку, сделают более пригодной для окружающих факторов. Он хочет заниматься книгами, а точнее «охотиться» за оригиналами сказок. Сколько себя помнит Энди, у него всегда под рукой находилась интересная сказка, которая уносила в мир волшебства, магии. Бесконечной любви.
Энди неожиданно чувствует обжигающий холод, окативший правую икру, на которой по-хозяйски устроился Стрикен, и перед глазами начинают всплывать страшные кадры из детства. Он восьмилетний, худенький мальчуган, прикрывающий мужское достоинство крохотными ладошками, ждет в персональной белоснежной ванне, которая нагревается до определенной температуры специально для него, чтобы он не чувствовал себя дискомфортно, совсем мокрый и дрожащий. Рядом с ним суетится Иса, тогда еще молодая и свежая, которую известили, что Сарра, маленькая кудрявая девочка, чистокровная бывшая еврейка, плачет из-за пореза. Иса выливает последнюю чашку воды, но этого оказывается не достаточно. На его ступнях остается порция вспененного мыла. Иса переживает за свою девочку, Энди ощущает нутром ее волнение, но пухлая, среднего роста женщина не хочет оставлять своего воспитанника, которая воспринимала его сыном, о котором она так давно грезила. Ждать новой порции воды не приходится, худая, как щепка девушка заходит в ванну, ставит тяжелую емкость с горячей водой, собирается предупредить Ису, что принесла кипяток, тянясь за холодной, но не успевает, так как Иса обливает ступни Энди. Он помнит эту боль до сих пор, острую, непрекрашающуюся. Помнит, что после больше недели не мог сделать и шага, помнит, что Ису чуть не выгнали, но он вступился за нее, плача о новости ее ухода. Чудом, что он обошелся без всякого рода операцию, но от ступнем до щиколоток остались ожоги, на которые Энди не может смотреть. Он привык прятать ступни под одеялом, даже когда спит. Так он чувствует себя защищенным. Ощущает себя не уродом.
Он заканчивает со Снежной Королевой и внимательно смотрит на Стрикена. Тот, водя пальцем по последней строке, пытается с серьезным видом, чуть выдвинув нижнюю губу, прочитать в уме слова. Этот малый очень любознательный и усердный ученик. Ему нравится познавать что-то новое, особенно его интересует история Старых людей.
Стрикенфинд — не урод. Он не отличается от множество людей, у него не тонкая кожа, которая плохо скрывает фиолетовые вены, у него есть нос, у него глазницы и зрачки, у него нет «сыпи» из миллионов родинок на коже, у него не чувствительная кожа к ультрафиолету. Он кажется совсем обычным. Он может затеряться среди остальных людей. Только если бы не его необъяснимая сила.
Остается ровно пять минут. Энди слышит шаги в коридоре. Неуверенные и тихие. Только Кери сковывает движения, ходит как безликое привидение. Он не сомневается, что это она следует к своей комнате в сопровождении одного из врачей.
- Рик? — зовет так робко, что вытекает вопросительная интонация.
Но тот все прекрасно понимает без каких-либо объяснений. Поворачивается к окну спиной, все также опираясь о подоконник, выжидая подходящего момента, чтобы врач успел проводить Кери и двинулся обратно, в свою норку. Не хочет встречаться ни с кем из сотрудников Дома Уродов. От всех их лиц начинает мутить, когда обследуешься у них по три раза в неделю, когда они приносят какие-то пилюли и просят выпить, когда пытаются поговорить о самочувствии. И Рику каждый раз приходится натягивать на себя фальшивую улыбку, которую он очень долго разучивал перед зеркалом, и любезно отвечать на вопросы, потому что любое игнорирование и выпадки агрессии, переселят его обратно на четвертый этаж. На последний, где обитают сумасшедшие и агрессивные люди и где располагаются норки сотрудников и их рабочие места. На этаже, где обитает Карлос Гарсия, которого все привыкли называть просто Бодди. Его постоянно путал Виктор с умершим Бодди, а другие постояльцы быстро подхватили. У Карлоса не все в порядке с головой, как собственно и с телом. Если бы цирк уродов давно бы не канул в ленту прошлого, то этот тип был бы любимчиком многих зрителей. Горбатый, маленького роста, с длинными, непропорциональными худыми конечностями, похожие на паучью лапки, которые вывернуты под неправильным углом. Мычащий недочеловек, который находится в постоянных попытках выговорить членораздельные слова и который сканирует всех ледяными синими глазами, редкими в мире. Бледный, ломкие и секущиеся черные волосы, густые брови, но аккуратные, будто каждый день ухаживал за ними. От виска до подбородка с левой стороны тянется опухшая розовая дорожка, о происхождении которого Рик не знает, но точно уверен, что в этом замешаны сотрудники лечебницы. Если бы не эти патологии, его бы можно было назвать симпатичным взрослым человек, ведь в крови его смешаны испанские и польские гены. Если Рик не ошибается, то буквально неделю назад ему стукнуло совершеннолетие, а значит двадцать лет.
Бодди больше всего уделяют времени, врачи почти регулярно обследуют его. С ног до головы, ведь его случай самый тяжелый.
Бодди можно назвать уродом, а совсем не Кери.
Рик слышит как закрывается дверь ее комнаты, почти чувствует присутствие задумащегося врача, который тупо смотрит на место, где когда-то стояла она и с дрожащими руками боролась с противным замком, что вечно заедает, и Рика бросает в жар. К горлу подкатывает тугой ком злости. Он невольно сжимает пальцами подоконник до побеления костяшек, будто хочет раскрошит его. Энди замечает его раздражение и поспешно открывает новую сказку и начинает торопливо читать, как Рик рывком оказывается у выхода, а после у дверей комнаты напротив. Он видит, как дрожат его руки, запрокинутые назад. Рик не может успокоиться от дурных мыслей. Да и Энди начал думать о ужасном, но все же он верит, что, случившиеся с Кери четыре года назад, не повторится вновь. Ведь не все люди подонки и моральные ублюдки.
Рик медлит. Боится, не зная чего.
Он узнал о ней, когда находился на четвертом этаже. О ней впервые обмолвилась Симона, штатный, опытный психолог. Она пришла к нему, села совсем рядом и заговорила о Кери в прошедшем времени. «Бедная… была хорошая и спокойная, я до сих пор не могу поверить, что Гордон так поступил с ней» — говорила печально она, вселяя с каждым словам образ беззащитной семнадцатилетней девочки, о которой, в последствии, он думал перед засыпанием, а затем — после пробуждения. Симона не знала, что своим монологом вытеснила себя из мыслей Рика, заполняя пустоту маленькой девочкой-албиносом, бывшей норвеженкой. Она подозревала что-то неладное, когда он спрашивал о Кери, но она рассказывала, что видела и слышала. Извещала о долгой депрессии, о долгом молчании и о попытке самоубийства. В сердце его разворачивалась настоящая буря, заполненная Керой. Он и сам не знал, почему его голову занимает эта девчонка. Просто он не мог не думать о ней. Словно мог предать холодностью. Рик знал, что привязался к слабой и беззащитной Кери, которую в жизни никогда ее не видел. Их комнаты были далеки друг от друга, да и он не желал не с кем знакомится. Норка напротив Кери, принадлежащее когда-то Бодди, досталась ему, когда переселялся на третий.
Он с осторожностью тянет ручку вниз и приоткрывает тихо дверь. Не успевает он сделать и шаг на территорию Кери, как та вздрагивает всем телом и смотрит тупым взглядом в его сторону. И в этот момент Рик ужасается, заметив вытекающую густую серую жидкость из ее глаз. Пытается дышать размеренно наперекор огню в грудине, вспыхнувшего еще с раннего утра, когда Кери в сопровождении врача терялись из его виду. Не хочет расстраивать ее. Невысокую, худую, с холодными платиновыми волосами под каре, с аккуратным, курносым носом, с точкой-родинкой под левым нижнем веке. В ней все утонченно и прекрасно, кроме почти незаметных следов от укуса. Рик первым делом заметил именно их. Если бы Гордона не расстреляли за изнасилование, он бы убивал его, оставляя каждый час смертельные увечья. Растягивая удовольствия.
Кери замирает подобно статуе, пока Рик не зашагал к ней размеренной походкой.
- Оставь, пожалуйста, меня, Рик, — просит тихим голосом, отворачиваясь и забиваясь в углу в позе эмбриона.
- Кери… — шумно сглатывает. В горле в мгновение пересохло. Он присаживается рядом на корточки, тянет руку к ее плечу, но останавливается. Ей не нравится, когда к ней прикасаются, когда она готова ронять слезы. — Что они с тобой сделали?
- Это не важно, если это поможет мне не считаться уродом.
- Ты не урод! — раздражается Рик, опустив взгляд в пол. Ненависть к сотрудником кипит в одном большом котле. Сколько раз он говорил ей, чтобы она выбрасывала из головы эту дурацкую установку психологов. Симона знает, как заставить человека сомневаться в своем совершенстве, навязывая гарант красоты, и быть уверенным во всех их делах.
- Уйди. Прошу…
Рик, вздыхая, поднимается и нависает над ней. Она до сих пор для него является маленькой девочкой, испуганной и слабой. Он помнит тот день, когда встретил ее. Тогда он проснулся на мягкой кровати, впервые в новой комнате, после жестких матрасов на четвертом этаже. Голова резко кружится от резкого поднятия с кровати. Глаза немного слипаются, но позволить себе расслабленно полежать в кровати совсем немного, он не может. Если быстро не собирется, то опоздает на завтрак. На этаже выше еду приносят в комнаты. Колокол прозвучал десять минут тому назад, напоминая о время трапезы. Натягивает поспешно свободные брюки, успевает прихватить только легкую футболку, выходя в коридор, как сталкивается с полусидящей, полустоящей девушкой, опирающуюся об стены. Печальный и обреченный взгляд опушен вниз. Не сомневается, что это Кери. Гость всех мыслей и грез. Он застывает на пороге, с футболкой в руках, не в силах пошевелиться. Похожа на фарфоровую куклу, опустошенной и разбитой.
В тот день он пропустил завтрак.
Рик уже собирается уходить, как замечает, что за ними следит Бакстер. Кулаки рефлекторно сжимаются. Этот мужчина всегда не нравился ему. Постоянно ошивается возле Кери. Высокий, широкоплечий, одним словом один огромный ненужный шкаф с ухоженной рыжей бородкой и редкими волосами на голове. При первой встрече он кажется железным, неспособный на чувства, но почти каждый день его глаза красные и опухшие. Стрикен как-то сказал, что он иногда плачет в темной комнате. Утверждал, что ему приснилось. Не верить этому мальчугану Рик не может.
Рик не представляет, что может чувствовать человек, заключенный в кольцеобразном здании, когда в бывшей Великобритании живет твой ребенок. Растет, делает первые шаги, говорит первое слово, улыбается и смеется. И этого не видишь, и жена долго не пишет писем. Бакстер жил обычной жизнью, имел маленький, но уютный домик, где выращивал скот и работал на плантациях. Его натуральная, домашняя продукция была востребована в обмене, он имел хорошую по нынешним меркам мебель, мягкую угловатую софу, расписную кухонную утварь. Но в один момент он потерял все и оказался в Доме Уродов. При каких обстоятельствах Рик точно не знал, но его «болячку» видно на лицо. Он бы никому не пожелал невосприимчивую кожу к ультрафиолету в острой форме. Бакстер буквально не может выйти на солнечный свет. Кожа сгорает и отшелушивается, принося хозяину невыносимую боль. В один день, в ясную погоду, которая считается редкой в Норвегии, Бакстер вышел из своей комнаты в привычной одежде, обклеянной тысячами осколками зеркала. Это своеобразный протест, неприличный жест по отношению к солнцу.
Рик, недоверчиво шурясь и пряча руки в карманах с большими пальцам наруже, проходит к нему. Останавливается, немного смотрит ему в покрасневшие глаза, вздыхает и пропускает внутрь. Бакстер спешит к Кери, которую приобнимает сзади и перекладывает к себе на колени. В этом жесте нет ничего пошлого и опасного. Для Бакстера она была ребенком, которому он отдавал всю свою любовь и ласку. Кери сама ласкалась к нему, не имея в своей жизни отца.
Рик грустно наблюдает за ними. Бакстер нежно, с особым трепетом гладит ее по волосам, что-то приятное и смешное шепчет на ухо, от чего слабая улыбка расползается на лице Кери. Кусает внутреннюю сторону щеки. Выступает желванки. Рик вздыхает и прикрывает дверь.
Глава 2
Холодом и мертвой тишиной несет из пустого мрачного коридора. Рик, после прибытия Бакстера, стремительно куда-то убежал. Энди со Стрикеном видели его озабоченный и задумчивый вид, слышали быстро уносящиеся шаги вперед. Оба недоуменно переглядываются, забыв совсем о книге. Находится одним в комнате, который напитался духом Рика, неуютно. Некомфортно, будто находишься в чужой шкуре.
— Как думаешь, что он задумал? — тихо спрашивает Стрикен, боясь неожиданного появления Рика перед собой, подобно приведению.
— Не знаю. У него какие-то очень странные тараканы, — неестественно смеется, нехотя. За окном вьюга становится еще свирепей. Ее свист всегда разбрасывается мурашки по его рукам. Ему кажется, что со всех углов дует северный ветер, и его одолевает легкая дрожь. Возвращаться в комнату не хочется, да и оставаться здесь нет большого желания. А если быть честным, то никакого.
Вдруг раздается громкое карканье неподалеку. Этот «Кар!» подобен спасательному кругу.
— Не хочешь навестить Виктора? — вопрошает Энди, и не дожидаясь ответа, привстает, аккуратно ставя Стрикена на ноги. Смотрит на страницу и запоминает ее. У Виктора всегда шумно, поэтому насладиться сказкой не получится, к тому же и этот бывший русский заворчит, начиная рассказывать про белку, что изумрудные орешки грызет. Когда он просит его рассказать всю историю, Виктор делает вид, что не слышит его, и, давя на газ, начинает кричать на автомобили впереди, будто они не правы, что едут по своей стороне.
— Можно, конечно.
Он спешит схватиться за руку Энди, хоть в этом нет необходимости. Тот сам подавал ему ладонь. Перед этим как выйти из комнаты, Энди берет ключ и закрывает дверь. Оставляет у себя, пряча в кармашке, вышитом на теплом свитере. Не то чтобы постояльцы могут что-то украсть, все обитатели третьего этажа мирные и добрые, только Рику не нравится, когда его норка — как привык он говорить — открыта.
Рик, наверное, самый странный из их компании.
Пройдя две комнаты, свою и Стрикена, по правой стороне — они оказываются возле нужной двери. Не зайдя, можно твердо утверждать, что Виктор вновь сидит за симулятором вождения. Звуки шин и нецензурная лексика на русском говорила о том, что сейчас по помещение летит радостный Прах, вокруг стоит настоящий хаос из фантиков лимонных вафлей, на полу рассыпан растворимый кофе и разлит яблочный сок. Этот бывший русский смешивает кофе с подогретым соком. Напиток странный, но довольно вкусный.
Заходят без стука. Дверь Виктора вечно скрипит, стоит его немного открыть. Но ему нравился этот раздражительный звук, говорил, что чем-то схож с Прахом, поэтому никому не сообщал из сотрудников лечебницы.
Виктор даже не изволит повернуться к ним. Он был так охвачен гонкой, которую сам же и устраивал, что не замечал того, что Прах воровала его вафли. Это была самая настоящая ворона, но в Доме Уродов не могут находиться обычные существа. Она, как и Кери, страдает альбинизмом, но это, видно, ее совсем не заботит. Вытянутая, с белым оперением, что переливается на солнце зеленоватым оттенком, с розовыми, тонкими лапками, и большим, но нежным клювом. Она красива и необычна, но Виктор дал ей такую темную и мрачную кличку, объясняя тем, что с детства мечтал о вороне с таким именем. Он совершенно не ожидал, что ему подарят белую, к тому же еще и самку. С чем нельзя согласится, так это с неоспоримым фактом, что прах похожа на Кери. Внешне и внутренне. Прах часто впадает в депрессию, и в такие дни Виктор почти не отходит от своего питомца.
Прах, завидев первая гостей, радостно издает вопль, очень похожий на человеческий, и подлетает к Энди, который любит гладить ее по головке. Стрикенфинд боится ее и избегает, поэтому птица в большинстве случаев не замечает его. Садится на подставленную руку, быстро приближается к Энди и вертит головкой, намекая на ласку. Тот хихикает и не отказывает в удовольствии.
Стрикен приближается к Виктору, но не решается дотронуться до плеча, или же что-нибудь сказать, дав понять, что он не один. Как-то раз за привлечение внимания он озлобился на него, накричал. Но не выгнал. Виктор, несмотря на свой острый язык, очень добрый и миролюбивый.
Лицо его, усыпанное крохотными родинками, как и все тело, излучает напряжение и раздраженность. Он не справляется с большим потоком машин, но упорно не сбавляет скорость, и в один момент сталкивается в машиной. Чертыхнувшись и откинувшись всем телом на стуле на колесиках, отстраняется от симулятора и с удивлением смотрит на Стрикена, который, сжав губы, кинулся в сторону рефлекторно. После переводит взгляд на Энди и улыбается. Его улыбка расцветает всегда, когда он видит, что с его питомцем ласково обращаются. Да и нравится ему этот мальчишка, хоть и голова у него забита всякими глупостями.
— Кери уже в комнате? — спрашивает он, присаживаясь на отбитым мягкой подкладкой, стул, и подзывает к себе Праха. Та с верностью возвращается к нему и присаживается на металлическую спинку.
— Недавно только, — отвечает Стрикен, наваливаясь на Виктора всем телом. Медленно сползает, тянет ручки к нему, прося, чтобы посидеть на коленках. Сколько не ворчал Виктор, говоря, что он не маленький мальчик, но все равно никогда не игнорировал, и в очередной раз следует его капризу. Энди устраивается напротив Виктора, прямо на полу, в позе лотоса, как ему всему привычней.
— Рик к ней заходил, — вопрос выходит у Виктора утверждением. Сам он точно знал, что заходил. Черствое, эгоистичное сердце Рика мотыльком тянется к Кери. Она его свет, который, к слову, угасает, когда приближается слишком близко. Она держит его на расстоянии, боясь вновь привязаться к человеку. Боится также, что испортить его жизнь после выздоровления. На ее теле навечно останутся следы от пальцев чужого.
Он сегодня пригласил нас к себе.
— Мне кажется, он боится одиночества, — произносит тихо Стрикен, как будто обращается только к Виктору. Тот наклоняется к нему, взъерошивает ему волосы.
— Ты смышленный и умный мальчик. Размышляешь почти как взрослый, но сидишь на моих коленках, — смеется он, — отвыкай, дружочек!
Неожиданно раздается душераздирающий крик. Прямо с четвертого этажа. Он заполняет всю комнату, рушит стены и проникает каждому в душу. Виктор рефлекторно зажимает уши Стрикену. Энди вскакивает с места, прижимает книгу к сердцу, будто священную, которая поможет и защитит, и смотрит, не моргая в потолок, затая дыхание.
По телу пробегаются мурашки. Еще никогда они не слышала такого крика, никогда не ощущали тяжелый груз боли. Этот крик принадлежит Бодди, которому, в очередной раз, пытаются выпрямить спину. Он кричит. Голос разрывается, тихнет, пропадает на мгновение, и снова разрывается. Как его лечат, что применяют, никто не знает, но, очевидно, это приносит ему большую боль. Сердце кровоточит, сжимается, скулит, когда Бодди просит — явно умоляет — чтоб его больше не трогали, но эти вопли непонятны докторам. Перед ними стоит цель — вылечить больного. Сделать его похожим на человека, чтоб с миром отпустить, а в случае Бодди предоставить отцу. Хоть и Виктор этого бы не делал. Лучше увезти его куда-нибудь подальше от Великобритании, например, в Северную Африку, чтоб сумасшедший отец никогда не нашел его.
Виктор не думает верить слухам, но история Бодди, которая быстро разнеслась по Дому Уроду, кажется даже очень правдоподобной.
Бодди содержится с лечебнице с тринадцати лет. До этого жил с отцом, который держал его на цепи. Порой он не давал сыну еды и воды. Сотрудники Дома Уродов взяли мальчика в плачевном состоянии: худым, ослабленным, избитым и запуганным. Но отца не задержали. Говорят, ему удалось сбежать, когда полицейские вламывались к нему на квартиру. Но недавно Виктор, собственными ушами, услышал как Иса, переговариваясь с Саррой, сказала, что отец хочет видеть Карлоса. Об этом она прочитала случайно в письме, когда убиралась в кабинете Симоны,. И эта информация совсем запутала его, потом что, за насилие над детьми, обычно сажают в тюрьму.
Через короткий промежуток времени Бодди издает облегченный вздох. Она отчетливо услышала его. Он был звонким, будто только что из него выдернули нож. А после в один миг все затихло.
Тишина — оглушительна. И она не несет ничего хорошего. Стрикен дышит тревожно, прижимается ближе к Виктору, обвивая тело короткими ручонками, и прислушивается. Энди напрягается, видя реакцию друга. Он маленький мальчик, который испугался крика, но это все второстепенно. Чудесным образом Стрикен «предсказывает» — точнее он утверждает, что ничего не видит, просто ощущает плохое, что может произойти, — и сейчас должно произойти что-то немыслимое. И это проклятие Стрикена. Его изъян. Он видит прошлое людей. Дотрагивается до них, когда им сносит крышу, и перед глазами всплывают картинки из воспоминаний.
Дверь с грохотом бьется об стену. Не у них. Где-то в коридоре, после слышится протяжный стон и кто-то валится на пол.
Энди выбегает первым, после Виктор с Стрикеном на руках. Видят спины двух постояльцев, которые склоняются к другому, без чувств. Они подходят ближе, а вместе с ними выходят другие, что подобно призракам выскакивают из мрака узкого, каменистого коридора. Энди встает на цыпочки, пытается разглядеть лицо бедолаги, хоть точно знает, что лежит Хворост, — пышный, угловатый карлик с гипертрихозом. О нем говорят все присутствующие.
Виктор вскоре отделяется от толпы. Некоторые толкались, некоторые бранились, а другие говорила всякие глупости, что не следует знать Стрикену, к тому же ему не нужно видеть полуживого Хвороста.
Буквально через секунду прибегают сотрудники лечебницы, разгоняют толпу по комнатам. К Виктору подходит Симона, высокая, сексапильная, с правильными чертами лица, пухлыми розовыми губами, бывшая француженка и еврейка? Свои кудрявые волосы до плеч обычно выпрямляет. Она самолично провожает их до комнаты, говоря, какие-то успокаивающе, но раздражительные слова — слышишь одно и тоже в течение двух десятков лет. Последнее, что увидел Виктор, это перекошенное лицо Хвороста, которого аккуратно перекладывали на носилки.
Симона заталкивает их в темную комнату.
Симулятор автоматически выключился.
Буря утихла.