Солнечно. Тихо – тихо. Лёгкий мороз.
Лес тихий - тихий, стылый, насыщен смолистым запахом хвои. Душа, словно поёт, забываются все жизненные неприятности. Сейчас в нём белым - бело от только вчера выпавшего молодого снега.
На левой опушке застрекотала сорока, да так часто и резко, что с ветвей берёз обрамляющих края
просыпался снег - лесной дозорный объявил тревогу. Сорока довольная, что на её сигнал обратили внимание, снялась с места и полетела, словно вертолёт в сторону деревни
Ваульцово.
Я спустился на лыжах с небольшого пригорка и пересёк речушку Липенку – только по береговым ивнякам и определишь пока её извилистое русло, увитое белым покрывалом снега. Но на перекате всё ещё побулькивает прозрачная, холодная, густая вода. На дне просматриваются камушки и жёлтый песочек.
По заиндевелым веткам береговых ольх перепархивают шустрые синицы. Клесты увлечённо долбят крупные, тёмно – коричневые шишки ели. Сколько в лесу загадочной тишины, сколько таинственной красоты! Хочется постичь всё очарование зимнего дня, который так славно разгулялся.
На правом краю берёзовой опушки схваченный морозом снег повизгивает на лыжне, как молодой щенок, скольжение плавное – плавное. Берёзы стоят тихо. Дремлют.
Ошеломлённый зимней лесной красотой, нехотя тяну лыжи. Остановлюсь, постою - и дальше. На самой середине – следы. Поперёк опушки, следы свежие, парные отпечатки ног и кажутся маленькими. Кто перебежал опушку?
Взгляд влево, взгляд право. Всё понятно: следы оборвались у разлапистой ели - белка шишковала.
Тихо на опушке, солнечно. Солнечные лучи сверкали и переливались на снежной белизне. Мерцала опушка, и далеко впереди неясно вырисовывалась сине – белая лыжня, просторная от снега. Кусты небольшие можжевельника отдавали слегка голубизной, похожие на заячьи уши. Тусклые ольхи обрамляли небольшой сугроб, надутый, как пузырь, почти вровень с холмиком муравейника.
Снег на лапах шатровых елей заголубел, лапы елей стали похожи на песцовые меха. Рядом были ёлки молодые, одна ёлка краше, пушистей другой. Поверх ветвей наброшены горностаевые шубы. Красота кругом чарующая!
Лесная тишина изредка нарушается сойкой. А возле могучего дуба на снегу - один за другим маленькие самолётики приземлились. Это важно расхаживала чуткая ворона, ставили метки, прислушивалась: далеко ли ещё до весны?
Отчётливо слышались сигналы птичьей морзянки: »Тук..тук.. тук». Это красноголовый дятел долбил сухую сосну, в поисках пищи.
А вот и возгласы длиннохвостых синиц:» Ток- ток – ток». Как это расшифровать? Да очень просто: »Мы здесь… Мы живы… перетерпим зиму»
На лыжню выскочил комолый лось из чащобы, громадный, буро – серая шерсть лоснилась на широкой спине. Он поглядывал на меня безо всякого интереса, чутко навострив уши – рукавицы на молодой сосняк.
В осиннике, кашлянул заяц. Я замер. Заяц сипло кашлянул ещё раз, перед тем как дать стрекоча.
Лыжня повела меня дальше, на другую сторону опушки. Лес сделался как бы гуще, таинственней со своими особыми шорохами и звуками. Две ёлки, у лыжни, как по уговору, зажали комок снежный и не выпускают.
Яро, шумно взлетели тетерева, обдав моё лицо снежной пыльцой.
На берегу уснувшего ручья, обрамлённого ивняком, не иначе танцы были - так плотно утоптан снег зайцами.
В ямке, возле куста калины - зайчата плотно сбились в кучку. Глазастые, ушастые, серые, а по спинам просыпан солнечный горошек - трое зайчат. Какой- то из них, горестно плакал в тишине. Вот я их и по голосу отыскал.
Тихо зайчата, сидите. Не примчалась бы вместо мамки лисица, та живо вас накормит…
Ждите, может, и вернётся ваша мамка, а то прибежит другая зайчиха, обласкает, молочком покормит. У вас, зайцев, это принято, малышей в беде не оставлять.
Тишина невидимым покрывалом колеблется над опушкой – глубокая - глубокая. Спокойная тишь! Покой и такая благодать разливается кругом, что хочется стоять неподвижно под берёзами и слушать таинственную тишину опушек, как классическую музыку. Тишина какая –то особенно - завлекающая, рождающая в душе светлые чувства свободы, вдохновения.
Незаметно пролетел зимний день. Заалела вечерняя заря, бросая багровые отсветы на опушки. Таинственная тишь, казалось, придушила всё вокруг. Понемногу затихли и сороки. Уже начинало темнеть. Спускались какие –то не серые, а сизые сумерки. Рядом в сосняке вдруг раздалось, в тиши прозвучало: »Тек…тек…тек…» затем явственно долбанул по стволу сосны матёрый глухарь, сухо, протяжно скрипнуло, заскрежетало в чащобе и полилась негромкая песня над опушкой этой царственной птицы.
Мне подумалось: сколько ещё неоткрытой красоты в наших местных зимних лесах.