Тогда всё было : молодость и пыл...
Тогда при старой, при советской власти
Я там служил в лесу, в ракетной части
И, как ни странно, очень счастлив был.
* * *
Балтийские истоптанные тропы,
Где чалились советские войска...
Теперь тут бродят НАТО и тоска.
И этот порт, который проебал то,
что русские оставили прибалтам:
Промышленность, транзит всего и вся...
Прикинь себе, бывают остолопы?
Но всё! Лафа заканчивается...
Короче, там теперь - "очко" Европы.
Там в городках - кабак на кабаке,
А в кабаках - чудак на чудаке...
Без лишних сантиментов и примочек,
Там ставят посетителей на счетчик,
И приглашают всех принять участье
В разделе гастарбайтерского счастья.
Там обездоленная музыка мурлычит,
Наёмные хохлы на мове гычат,
Контрабасист спокойный, как удав,
Колбасит, хорошенечко поддав,
Чей контрабас, заглатывая звуки
Отзывчив на заботливые руки.
Шальной неутомим саксофонист,
Когда с хрипцою исторгая свист,
Выводит свинги, полные маразма
И гитарист доводит до оргазма
Гитару и смазливую мамзель,
Готовую с любым свалить отсель...
На сцене, вдруг, обкуренная морда
Затянет смесь Чайковского с Дж. Лордом
С претензией на лавры бунтаря.
По настроенью - вроде бы не зря...
Понотно фрагментарен и верстаем,
Сей микс, подбитый русским горностаем,
Имеет свой кодированный шифр,
Он чужд индивидуализму цифр
И сущностью ничьей не отрицаем.
Простите, я увлекся... А вообще то,
За ностальгией прибыл я в страну
И пригласил за стол апологета
эстонского, не пить же одному,
И речь пошла о том, о сём, об этом...
Смурной курат с ехидною ухмылкой
Нарочно делал длинный интервал
Меж слов, со мною за бутылкой,
чтоб я, неполноценный, понимал,
ОН - русской подковыривая вилкой,
Нацистский шпрот с копчёной, тощей килькой
К арийскому порядку призывал.
Он изворотлив был, хитёр, остёр...
Он был продуктом европерековки,
Его слова - тащили на костёр,
Шибали в нос похлеще газировки,
тягучие, как таллиннский ликёр,
Нуждались в медицинской дозировке.
Но смог я краем уха уловить
от проходящего, почтенного еврея:
- Когда собак перестают кормить -
они, мой милый друг, звереют.
* * *
Как души убиенных - облака,
Сбивались в небе в белые барашки,
Я тосковал по дому, милой Рашке,
И думал над словами старика...
В Москве я нынче, маюсь и курю,
Как муха, меж стеклом и занавеской
Жужжу назойливо под песни Анне Вески
И ностальгию пестую свою.