11 06. Засада в Пьявуште

Вася Бёрнер
       На хребте над Пьявуштом командование держало нас недолго. Мы переночевали там одну ночь, вечером следующего дня сложили манатки и урыли вниз. В ослятники прихромали аккурат к Седьмому ноября, дню Великой Октябрьской Социалистической Революции. В честь праздника нам на утренний хавчик накрыли «праздничный стол». Он отличался от «повседневного стола» наличием двух шайб сливочного масла вместо одной, и варёного куриного яйца на каждого бойца. Не могу сказать, что я был сильно рад такому приросту в питании, потому что гораздо приятней было бы всосать бокальчик пивка в такое радостное утро. Если боец мечтает о пиве или о балеринах, значит он здоров, «выспат» и накормлен. Получается, что я не был голоден, нас хорошо кормили «внизу».
       Варёными куриными яйцами каждый боец распорядился, как подсказало ему буйство личной фантазии. Особо продвинутые гурманы извлекали из яйца желток, перемешивали с выданной «шайбой» сливочного масла и солью, затем ровным слоем размазывали по толстому куску белого хлеба. Я решил, что это баловство и пижонство, потыкал очищенным от скорлупы яйцом в соль и откусил просто так, зубами, без всяких премудростей. Вот и весь праздник, дорогие товарищи.
       После поедания «праздничного» хавчика наша рота занялась обыкновенными солдатскими заботами. Но не очень-то далеко в тех занятиях она продвинулась, потому что командование батальона объявило нам о необходимости собираться в засаду. Что они там себе задумали, какие разведданные пытались реализовать, как всегда, личному составу не довели. Скорее всего, наши командиры гонялись за каким-то караваном в районе ущелья Пьявушт. Похоже, что на прошлой операции силами нашей роты устроили засаду на хребте, никого там не поймали, а теперь придумали отправить нас прямо в кишлак Пьявушт. Видимо, получили информацию о том, что душманский караван направляется именно туда.
       Строевой смотр, посвященный предстоящей засаде, проводил не Рогачёв. Неожиданно для всех из дверей штаба батальона выбежал Рязанов и резво предстал перед нашим строем. Мне никто не сказал, куда делся наш ИО командира роты Анатолий Петрович Рогачёв. Он был-был, мы уже привыкли к тому, что он всегда рядом с нами. Мне даже казалось временами, что только так и должно быть. А сегодня вдруг на построение вышел не Рогачёв, а Рязанов. Он сказал, что вернулся из отпуска и приступил к выполнению своих прямых обязанностей. Вот и всё. Больше солдату знать оказалось не положено. Куда перевели Анатолия Петровича, зачем перевели, какая служба теперь будет у боевого командира – незачем это знать солдату. Равняйсь-смирняйсь и будьте здоровы, дорогие товарищи! Идите в жопу, как говорится.
       Утром восьмого ноября 1984 года наша рота под предводительством Рязанова И.Г. выдвинулась на засаду в сторону кишлака Пьявушт. В колонну по одному бойцы вышли из ротного дувала, в пешем порядке попёрли на Четырнадцатый пост. То, что тропа проходила мимо расположения «царандойцев», сегодня никого не смущало. Прошли мы по этой тропе, затеялись подниматься на пост. А чё там подниматься? По хорошо утоптанной духовской тропе мы взлетели на желтый глинистый холмик, как реактивные. Чай не по крутому нехоженому склону меж скал карабкались, чай горные стрелки, а не хрен в стакане. Разогнались по удобной тропе, пыхтя и свистя лёгкими, как паровоз на маневровой дорожке. Прокатились через территорию всего поста, свернули с тропы влево, начали спуск в зелёнку кишлака Пьявушт.
Впереди ротной колонны шагали два сапёра. Первым шел боец с сапёрными граблями в руках. По форме одежды, по обвисшим вниз полям панамы, по неушитым широченным штанам было видно, что это «молодой». Дополняло общую картину молодости и безысходности выражение лица этого сапёра. Он шел с отрешенным взглядом, двигался, как робот. Создавалось впечатление, что его рассудок поднялся куда-то вверх, в голубое афганское небо, вместе с душой, а тело безучастно выполняло команды, которые вслух подавал второй сапёр:
 - Давай, вперёд! Греби граблями. Шире греби!
«Старослужащий» сапёр взялся командовать «молодым» сразу же, как Старцев приказал свернуть с тропы влево, на спуск в зелёнку кишлака Пьявушт.
        По какой-то причине на этом выходе за сапёрами шел не первый взвод лейтенанта Зеленина, а третий взвод старшего лейтенанта Старцева. По идее, Старцев должен был направить вперёд извечных наших головных дозорщиков, потому что это его бойцы, он лично перед строем пообещал Сакену, Саттару и Десенбаеву, что они на веки вечные занесены в списки части в качестве головного дозора. Что произошло с этим обещанием на Четырнадцатом посту, я не понял. Старцев забыл, что ли собственный приказ? А может решил перестроить боевые порядки своего взвода из-за каких-то необычных надобностей скрытного выдвижения в засаду? В общем, Старцев не объяснял мне причину своего решения ввиду незначительности моей должности, а мне не захотелось задавать ему вопросы. Короче, за сапёрами двигался не Сакен, а сержант Саня Тимофеев. За Тимофеевым его лучший друг Фомин, далее сам Старцев, и уже за ним топал весь остальной Третий взвод. За взводом Старцева двигался Второй взвод, без Рогачёва, со мной в замыкании. Рязанов специально поставил мой взвод поближе к Старцеву, чтобы в случае любых боевых действий нашим взводом командовал опытный офицер, а не младший сержант. В результате такого построения роты я оказался ровно в середине колонны. Передо мной двигалось два взвода и за мной столько же.
       Едва «голова» нашей колонны с сапёрами, Тимофеевым и Фоминым, скрылась под ветвями «зелёнки», воздух сотрясло мощным взрывом. В этот момент я шел по желтому бугру за позициями Четырнадцатого поста. От неожиданности присел на полусогнутых, кинул два быстрых взгляда влево-вправо, попытался оценить расстояние до окопов поста. Недавно я через них перешагивал, сейчас мне сильно захотелось в них спрыгнуть. Если грохот, который разнёсся из «зелёнки», был миномётным разрывом, то полежать в окопе было бы весьма полезно для здоровья.
       До траншеи мне надо было пробежать метров пятнадцать. Я уже мысленно включал в своей башке заднюю передачу, чтобы метнуться назад, на территорию поста, но не успел. Вместо второго миномётного разрыва в воздухе разнёсся голос Старцева:
 - Санинструктора сюда!
Из ротной колонны выскочил сержант Андреев со своей здоровенной зелёной медицинской сумкой, галопом поскакал на звуки, издаваемые Старцевым.
Рязанов подал команду «Рота, стой»! Бойцы, которые не успели выйти за территорию поста, заняли позиции в окопах, остальная братва повалилась в пыль тропы.
Я скинул со своих плеч лямки гадского вещмешка, взял пулемёт, сошел с тропы и пошагал по следам Женьки Андреева в сторону «зелёнки».
 - Касьянов! Куда, бля, собрался? – Окрик Рязанова стегнул меня, как плёткой по горбу.
 - Андрееву надо помочь, это мой дружбан.
 - Стой! Сколько раз тебе говорить – не шляйся, а то подорвёшься! Стой, где стоишь, пока не приказывали!
Ослушаться командира роты было невозможно. Я остановился. Однако те полтора десятка метров, которые я успел преодолеть, позволили мне видеть место происшествия и слышать реплики действующих лиц.
Основным действующим лицом был, естественно, Старцев. С гримасой бешенства на лице он размахивал руками и автоматом над лежащим на земле сапёром. Сапёр, в свою очередь, с размаху бил кулаком по земле и во всё горло орал на своего «молодого» коллегу:
 - Душара ты долбАный! Я тебе говорил - шире греби!
Ниже колена, вместо левой голени у «старослужащего» сапёра болталось чёрно-красное кровавое месиво. «Душара» стоял впереди всей колонны. Он втянул голову в плечи, отсутствующим взглядом смотрел себе под ноги. У меня возникло ощущение, что он как прибыл в подразделение к сапёрам, так сразу же и впал в это состояние. Было ясно, как Божий день, что его зашпыняли, задрочили, что он ходил и ждал, когда наступит его черёд лечь на ржавой мине. Сегодня он реально стал следующим, потому что больше не осталось у нас сапёров, кроме него.
По расположению тел и предметов я сложил в голове пазл произошедшей картины. Первым в «зелёнку» вошел «душара» с сапёрными граблями в руках. Он шел, грябал перед собой слой бурой, опавшей с деревьев листвы, а «старослужащий» сзади подбадривал его понуканиями. Молодой боец работал граблями, но нажимную мину пропустил. У «старослужащего» в руках был сапёрный щуп, которым он должен был тыкать изо всех сил, но и он прощёлкал эту мину. Щупом в неё не попал, зато угодил ногой. Значит так «тщательно» тыкал.
По естественным причинам мина под ногой сапёра взорвалась. В разные стороны полетели эбонитовые и каменные осколки, посекли спину впереди идущего «молодого» сапёра и до компании прилетели Сане Тимофееву в лицо. От ударов осколками лицо моментально опухло, Саня стал страшный, как Фантомас. Такую рожу увидишь, блин, сразу научишься быстро бегать. Естественно, Старцев увидел, начал быстро бегать и реветь, как стадо бизонов. Он кинулся защищать своего сержанта. Если бы сапёры не оказались ранеными, то они в мгновение ока сделались бы убитыми, потому что Старцев умертвил бы их собственными руками. Однако умерщвлять раненых Старцеву не позволяла вежливость и врождённая культура, поэтому он всего лишь громко на них матюгался. Свои матюги он перемежал командами, которые отдавал окружающим, и в первую очередь санинструктору.
Женька Андреев стоял над раненым сапёром в полном ахуе. Он смотрел на изуродованное кровавое месиво вытаращенными глазами, а вокруг распространялись вопли, крики и жуткая вонища сожженного на тротиле мяса.
 - Андреев, вяжи жгут! Только ниже, чтобы больший кусок ноги сохранить! – Не снижая плотности рёва, Старцев обратился к санинструктору.
Женька Андреев вышел из ступора, присел к раненому сапёру, протянул руки к его изуродованному мясу.
 - Куда там мотать? Ни икры, ничего нету, только требуха висит. – Женькины руки в нерешительности остановились в нескольких сантиметрах над развороченным месивом.
 - Под самую коленку вяжи!
К Андрееву подскочил Тимофеев с избитым осколками лицом. Взрывом мины, которую прозевал лежащий на земле сапёр, Тимохе чуть не выбило глаза. Тем не менее, он кинулся этого сапёра спасать, сел на корточки рядом с Андреевым, решительно подхватил раненую ногу, стал задирать кверху оставшуюся ткань окровавленной и обожжённой штанины.
 - Убери мясо, пока я держу!
Андрееву надо было иметь свободными обе руки, чтобы плотно наложить жгут. Поэтому к ним с Тимофеевым присоединился Старцев, который голыми руками убрал всё разбитое мясо и кивнул:
 - Мотай!
В шесть рук сапёра замотали быстро. Вкололи «Промедол», чтобы снять болевой шок. Старцев дал команду положить раненого на плащ-палатку и тащить на вертолётку. Мы всем составом роты вернулись на Четырнадцатый пост. Рязанов вызвал вертолёт для раненого. Пока вертолёт летел, пока мы сдавали в него раненого, времени прошло изрядно. За эти час-полтора народ на территории поста устроил неторопливую возню: бойцы пристроились в окопах покурить, затем похряпать, потом потрындеть. Время потихонечку тикало, а наша рота никак не могла выйти с поста на засаду.
         Мне подумалось, что в самом деле, какая теперь может быть засада, если мы устроили такой грохот от подрыва на весь Пьявушт? А ещё там были крики сапёра, матерщина Старцева, а ещё вертолёт прилетал. Душманы настолько тупые, что ничего не заподозрили? Ясный перец, как только что-то грохнуло, они вылупили все глаза во все бинокли. А ещё существовала вероятность, что за ротой следили с самых первых минут нашего выхода несколько наблюдателей с разных точек. В такой обстановке было нецелесообразно выдвигаться на засаду при свете дня.
       Мы не полезли в кишлак на глазах изумлённой толпы душманов, а засели в окопах на Четырнадцатом посту. Через час собралось темнеть. Мы продолжали ждать. Ждали-ждали, но ничего не выждали, как говорится. Потом офицеры наклюкались. Что они там пили, водку или бражку, история умалчивает. Когда совсем стемнело, Рязанов вышел из землянки командира поста и застроил роту в окопе. От него очень сильно пахло спиртным. Одной бутылкой Рязанова не пошатнёшь, а он конкретно шатался из стороны в сторону. Я потому и не знаю, что именно они пили. Водка в Рухе стоила сумасшедших денег, а чтобы вот так нажраться, надо было израсходовать хотя бы пол-ящика.
       Рязанов постоял, помолчал, затем толкнул речь. Он говорил в полголоса, но каждый, кто хотел слышать и понимать, слышал и понимал:
 - Я знаю, что в каждой роте у особистов есть стукач. Может быть даже несколько стукачей. То, что здесь сейчас происходит, называется «не выполнение боевого приказа». Мы должны сидеть в Пьявуште, а сидим на посту. Этот подрыв ясно показал, что мы должны были пройти по минам. Мне жалко ваши жизни. Засада эта, после подрыва, уже не засада. Это просто погулять по минам, порисковать вашими ногами. Я этого не хочу. Но. Если хоть кто-то, хоть кому-то, хоть когда-то, хоть раз пискнет, что я не выполнил Боевую Задачу, то имейте в виду! Меня дальше Рухи не пошлют. Меня оставят в Рухе. А это значит, что после такого «залёта» я буду ходить в самом конце роты, а ваши ноги будут тралить ржавые мины. И все задачи, самые тупые, самые дурацкие – все до одной вы будете идти и выполнять. Всем всё понятно? Тогда разойдись. Ночуем здесь.
       Рязанов ушел в блиндаж командира поста, а мы остались в окопах. После всего произошедшего мне не спалось. Полночи ворочался на дне окопа в своей плащ-палатке, вспоминал как говорится, всякую фигню про всех. Неожиданно в памяти всплыл эпизод, как в госпитале я зашел в курилку и увидел там пацана. Он стоял на костылях, без ноги, курил, рассказывал про обстоятельства своего ранения. На боевом выходе он в составе подразделения зашел в кишлак. Его командир заметил в саду яблоню с яблоками, окликнул этого пацана, приказал: - «Сходи, принеси мне яблочков». Пацан пошел, а там была установлена мина. Пацан подорвался. Теперь он без ноги.
       Не знаю, насколько правдив этот рассказ, как говорится, я под той яблоней со свечкой не стоял. Но раз солдат говорил, значит была тема. Какой ему смысл врать? Если бы он сказал, что своей ногой засадил по яйцам Ахмад Шаху Масуду, а нога об те яйца отломалась, то можно было бы относиться к сказанному с недоверием. А тут всё было просто и бесхитростно. Всё так обыденно: - «Сходи, принеси мне яблочков».
       Сравните поступок этого любителя сухофруктов с поступком старшего лейтенанта Рязанова. Один рискнул ногами своего бойца ради личного чревоугодия, а другой поставил под удар свою военную карьеру во имя спасения здоровья своих подчинённых. Как говорится - найдите пару отличий в этих ситуёвинах.