14 ИЮЛЯ. ДЕРЕВНЯ ЗАЛЕСОВО
Почтальонка Серафима Емельянова дохлёбывает окрошку из эмалированной миски, сметает крошки, вскидывает брезентовую сумку на плечо. Обед закончен, пора идти дальше. Почтовый маршрут Сима выстраивает так, чтобы к двум часам оказаться поближе к дому, проведать огород и перекусить.
Выйдя из избы во двор, запятнанный мать-и-мачехой, Серафима щурится на солнце – не случится ли дождя? Дождя не предвидится.
Домишко в два окошка Серафиме великодушно оставил Эдик, когда спешно развёлся с ней и улетел в город за новой любовью. Поплакав, сколько положено, к родителям безмужняя Сима не вернулась, решила пожить отдельно. Место удобное, на виду, неподалёку почта и магазин. Избушка неказистая, но крепенькая, крышу бы перекрыть – ещё сто лет простоит.
И траву бы откосить вечером, чтобы стенки сохли. Мимоходом Сима вырывает гнездо лопухов, вылезших слишком близко к стене (от сорняков брёвна быстрее гниют), передвигает сумку подальше за крутое бедро и захлопывает за собой калитку. Свой околоток до обеда она уже обежала, но на календаре - четырнадцатое число, в деревне Залесово ждут пенсии. Там на попечении почтальонки живёт дюжина старичков пенсионеров и один инвалид – бывший тракторист Витька, потерявший в аварии ногу.
До Залесово около трёх километров, ходить туда в ненастье Серафима не любит. Во-первых, путь лежит мимо грязного заболоченного кладбища. Во-вторых, надо телепать по просёлочной дороге через мрачный ельник – «за лес». Недаром прозвали деревню Залесово. После дождя в ельнике стоит слякоть до пупа. Хорошо, что нынче тепло и сухо.
Щёлкая жареные семечки, Емельянова размеренной походкой направляется по проулку в сторону кладбища - розовощёкая русоволосая пышногрудая женщина двадцати трёх лет от роду. Серо-голубые, чуть близорукие глаза, пухлые губы цвета красной смородины и чёрные стрельчатые ресницы делают Серафиму весьма интересной с мужской точки зрения. Скулы сбрызнуты лёгкими веснушками. На шее нитка перламутровых пластмассовых бус.
Брезентовая сумка мягко подпрыгивает на округлом боку. Настоящей корреспонденции сейчас мало: Емельяновой осталось разнести два десятка газет, пять журналов, десяток писем. Остальное – казённые конверты от налоговой инспекции и пенсионного фонда, судебные извещения, рекламный хлам, плюс сопутствующий товар на продажу: пакеты с ирисками, тушёнка, сгущёнка.
Есть даже несколько бутылочек аптечного спирта. Официально продавать алкоголь почтальоны не имеют права, но против начальства не попрёшь. Начальство требует делать выручку на ширпотребе, а «мерзавчики» с настойкой разлетаются у старичков как горячие пирожки. Не успеешь в избу зайти – уже подмигивают: «Принесла чего, Симушка? Благодетель ты наша! Мне до магазина-то ведь полдня ковылять…»
На дне сумки в специальном мешке лежит главная ценность: пласт тщательно пересчитанных денег, кулёк мелочи и пенсионная ведомость. За этот груз Серафима Емельянова отвечает головой и всеми частями тела. Впрочем, места у них тихие, все друг дружку знают наперечёт. Как-то Сима посеяла кошелёк на улице – через полчаса соседи уже занесли, ни копеечки не пропало. Многие бабушки запросто подпирают двери палкой, воров в деревне нет.
Налитой бюст женщины подпрыгивает вместе с сумкой. Фигура почтальонки пришлась бы по вкусу ценителям обильных дамских форм. При росте метр шестьдесят пять Серафима Сергеевна весит восемьдесят восемь килограммов - «на домашней сметане откормленная!» Роскошные груди, обтянутые просвечивающей белой майкой, походят на высокие пшеничные хлеба. Под марлевой тканью на спине отпечатывается перекрестье бюстгалтера. Большие подвижные ягодицы при ходьбе соблазнительно перетекают влево-вправо и вверх-вниз, словно две гигантские капли ртути.
На работу Серафима надела чёрные блестящие лосины – они гораздо практичнее юбки. Лосины идеально повторяют форму крепких ног и дивно вспыхивают в солнечных лучах. Кажется, ляжки почтальонки на ходу облизывают языки чёрного пламени – если долго смотреть на них, это равносильно наблюдению за дугой электросварки. Глаза заболят. Спандекс на бёдрах блестит влажно и туго, будто покрытый мельчайшим водяным конденсатом.
Тесные чёрные трусики под лосинами обозначены глубокими косыми линиями, словно стрелки на циферблате, показывающем десять минут одиннадцатого, недвусмысленно намекая, где именно они обтягивают ягодицы почтальонки. С тем же успехом Серафима могла надеть нижнее бельё поверх лосин – под тугим нейлоном ничего не спрячешь. Ещё на ней прозрачные капроновые носочки и надёжные туфли-лодочки.
У околицы Серафима встречает Тимошку Рябова – тщедушного парня с прокуренными зубами. Он чинит китайский мопед с оборванной цепью.
- Здорово, Симка, - Тимошка обозревает её завидные ноги в лосинах, словно выкрашенные чёрной эмалью. Испачканной в смазке рукой суёт в рот сигарету. – В Залесово побежала?
- Ага, - говорит почтальонка. - И на сегодня свободна, капусту буду рыхлить.
- Свозил бы тебя с ветерком, да лисапет крякнул, - Тимоха явно огорчён. - Давай через часик? Никуда твоё старичьё не денется, обождут.
Он не прочь усадить позади себя разведёнку-почтальонку Емельянову с круглыми блескучими коленками и дать газу от души, чтобы всю дорогу грудями прижималась и руками обнимала!
- Не выдержит меня твой самокат! – смеётся Серафима. - Под тобой, дистрофиком, и то чихает. Через час я уже дома буду, на огороде. Семечек надо?
- Руки грязные. Сыпани вон, на лавку, если не жалко. А то давай пешком провожу? Погода нормальная, чо бы не пройтись?
Серафима знает, что она ладно скроена, статью не обижена, и лосины у неё сексуальные. Ни один мужик не откажется проводить её через лес и потрогать за выступающие части тела. Да что мужик! Старый хрыч Ивантеев – и тот сегодня примеривался невзначай приобнять, поймать спелую почтальонку за ляжку, пока она отсчитывала ему пенсию. Лез чуть не на виду у своей старухи. А старуха-выдра на Серафиму же потом напустилась: «Чо не нагишом явилась? Трусы насквозь видно. Лосины у неё!... Стыдоба, прости господи! Али нормального платья в хозяйстве нет? Пожалуюсь на почту, чтоб народ не смущала».
- Твоего бывшего на днях видел, разговаривали, - Тимоха прочищает ветошью какую-то деталь. – Так же на «скорой» шоферит. В городе сейчас живёт, волосы отрастил как у Валерия Леонтьева, приоделся, курить бросил...
- Тьфу на него! – Сима надувает губы. – Даже не напоминай.
- О тебе справлялся, тоскует, наверно. Чудаки вы, Емельяновы. На фига развелись?
- Тьфу ещё раз, бессовестный он.
При упоминании об Эдике Серафима мрачнеет и скучнеет, но простак Тимоха не страдает излишней тактичностью. Тайком от любовницы бывший муж месяца три подряд звонил Серафиме в деревню. В стельку пьяный, Эдик то поносил её последними словами, то вдруг умолял простить и пустить обратно. Надоедал до тех пор, пока Серафима не сменила номер. Хрен ему в рожу!
Разочаровалась почтальонка Серафима в мужской братии. После изменника Эдика она немножко пожила с пожарником Максимом Корчажниковым, однако Максюша тоже оказался первостатейным козлом. Сима и раньше слыхала, будто в пожарное депо после получки скопом ползают местные шлюхи – Лилька Заветова, Руська Ерёмина... Корчажников клялся, мол, они к другим мужикам в карауле ползают, не к нему! Ладно, Серафима верила чуть-чуть. Пей-гуляй, да меру знай! А потом в марте Максим обнаглел: явился со смены с исцарапанной спиной и в синих засосах на шее. Тут любовь и кончилась.
- Крути гайки, провожатый! – вытряхнув на сиденье мопеда перед Рябовым горсть семечек, Серафима павой плывёт дальше. Лузга веером летит с её смородиновых губ.
Сдобная почтальонка знает, что Тимошка неотрывно глядит ей вслед, поэтому умышленно играет ягодицами и вращает бёдрами до самого поворота. Из-за сверкающего спандекса возникает впечатление, что внутри её ног клубится туман. Когда полные ляжки женщины соприкасаются друг с другом, лосины вкрадчиво посвистывают, эластановая поверхность ног похрупывает как граммофонная пластинка.
Исчезая за кустами, обрамляющими кладбище, Серафима бросает взгляд назад. Рябов замер статуей, машинально обтирая руки о спецовку. Вид у него влюблённый и дурацкий. Хихикнув, Серафима показывает ему язык и переходит на обычный шаг. Вскоре её поглощает нагретый душный ельник, пропахший смолой, мхом и прелой хвоей.
Через несколько минут почтальонка Серафима Сергеевна горько пожалеет, что отказалась от услуг провожатого. Но она об этом не подозревает.
8 ИЮЛЯ. ГОРОД. (НЕДЕЛЕЙ РАНЕЕ)
- Эдисон, когда ты повезёшь меня в Анталью? - нудит Ирина. – Бог с ним, я согласна даже на Абхазию, раз мы такие нищеброды.
- Ира, мы никуда не сможем поехать, пока ты меня не отвяжешь, - мужской голос снизу.
- Ты лживый гадкий мальчишка. Лучше скажи, когда у нас в доме будут деньги?
Эдик в одних трусах раскинут на полу, опираясь затылком о стену, его небритый подбородок упирается в грудь. Руки скрещены под грудью, будто в смирительной рубашке, притянуты сзади к батарее двумя парами женских колготок. Мускулистые ноги бывшего мужа Серафимы широко раздвинуты, одну лодыжку Ирина крепко привязала к ножке тумбочки, другую – к ножке кровати. Игра называется «сексуальный концлагерь».
Окно квартиры на восьмом этаже приоткрыто. На голого Эдика садятся мухи, ползают по коленкам, плечам, связанным икрам, пленник беспомощно морщится от щекотки. Согнать с себя насекомых Эдик не может – Ирина крепко стянула и скрутила ему все конечности. Самая нахальная муха ползёт прямо по члену Эдика в облегающих трусах. Он обессиленно рычит от возбуждения.
- Ирочка, иди ко мне? Я хочу тебя! Займись мной по-настоящему? – Эдик ворочается в капроновых завязках. Красивые колготки Ирины глубоко врезались ему в плоть, натирают запястья. В густой шерсти на груди прячется серебристый крестик.
Комната у Ирины небольшая, поэтому она часто переступает через ноги Эдика. Весь наряд худощавой Ирины составляют чёрные кожаные чулки с поясом и открытый кожаный бюстгалтер с цепочками между грудей. Трусиков нет. Костистый лобок женщины выбрит «ёлочкой», чулки поскрипывают, когда Ирина картинно дефилирует над пускающим слюну супругом.
Связанный Эдик не сводит глаз с бёдер и интимных прелестей Ирины в незагорелом треугольнике кожи, его эрегированный член распирает плавки, будто контрфорс крепостной стены. Ирина жестока. В который раз медленно садится Эдику на лицо, заставляя мужчину дышать своим кошачьим запахом, потом даёт ему вылизать свои скрипящие кожаные ляжки.
- Маленькая моя, отдайся мне? – Эдуард торопливо доставляет Ирине удовольствие языком, утыкается носом в сладкий женский пах, оставляет на чулках влажные автографы рта. – Я терплю уже целый час. У меня всё болит!
Опустившись ниже, Ирина легонько трётся о тело мужа яблочными грудями, чувствительно кусает за бёдра, засовывает руку ему в плавки и по очереди оттягивает зубами соски, доводя смиренного раба до помутнения в мозгу. Но едва Эдик начинает лихорадочно бить тазом, пучить глаза и хватать ртом воздух, коварная Ирина тут же вскакивает с распростёртого тела и отходит в сторону. Мужчине на полу остаётся лишь глядеть на её фарфоровые ягодицы в ленточках кожаных пажей. Мокрые плавки кажутся тесными как ошейник, связанные кисти опухли, по бокам струится пот.
- Ирина-а-а. Пожалуйста, сядь на меня, - жалко шепчет Эдик. – Сделай мне приятно?
Демонстративно положив ладошку себе между ног, Ирина вертит упругими бёдрами в чёрной коже. Изнывающего Эдика обдаёт пряным запахом горячего женского тела. Да, новая подруга Эдика знает, чем приворожить мужчину. Она умеет часами дразнить любовника и настолько пластична, что могла бы выступать в стриптиз-шоу.
Спасибо интернету, Эдик наткнулся там на Ирину буквально через неделю, когда зарегистрировался в «Топфейсе». Тайком от Симы Эдик писал нескольким девчонкам одновременно, но Полянская отвечала охотнее всех и фотографии в профиле у неё были самые роскошные. Ирина сама назначила ему свидание, сама привела к себе домой. По сравнению с напористой брюнеткой робкая и покладистая жена Сима показалась Емельянову куском пресного теста. Эдик встретился с Ириной в городе раз-другой, и понял, что пропал безвозвратно.
Кончилось тем, что Эдик Емельянов перевёлся из районной «скорой» в городскую, подал заявление на развод и уехал к Ирине насовсем.
- Ты не ответил на вопрос. Когда мы поедем отдыхать? – в сотый раз мурлычет беспощадная Ирина. – Найдёшь денег или мне идти занимать у бывших?
Вернувшись, она садится на корточки, вновь трогает Эдика за плавки и соски, рисует ногтями узоры у него на шее. Связанный мужчина извивается в путах.
- Ирочка!... Я сейчас лопну! Хочу, хочу, хочу!
- Хоть лопни, но денег найди! – капризничает женщина. У Ирины полные, по-негритянски вывернутые губы, которыми она творит любые половые чудеса, но благосклонность её губ ещё надо заслужить.
- У меня пока нет… До получки неделя. Да, продолжай, пожалуйста, гладь меня, солнышко!
- И не подумаю, - Ирина убирает пальцы из трусов Эдика. – Когда ты достанешь нам что-нибудь? Я хочу нор-маль-ных денег, Эдисон!
Нависая над багровым от желания мужем, Ирина вдруг с силой ставит ему между ног остроносую туфельку, сдавливая перенапряжённые мужские гениталии. Изнутри на плавках Эдика появляется влажное пятно. Он крутится на полу, подвывает, кисти рук белеют от впившихся капроновых колготок.
- Хочу, Ирина! Хочу тебя!
- Ты отвратительно себя ведёшь. Я тебя высеку, мой сладкий.
- Не могу больше, Ириночка! Солнышко, лапушка моя, пожалуйста! Дай мне кончить!
Женщина злорадно месит промежность любовника каблуком.
- Не дам. Эдисон, твоему эго не хватает предприимчивости, а взгляду – широты. Но у тебя, чёрт побери, классная фигура и обалденная попка, потому я тебя и люблю, хоть ты и жмот.
Белозубый смазливый Эдик действительно неплохо сложен, у него развитые поджарые бёдра бегуна, на впалом животе чётко просматриваются брюшные мышцы. В деревне он нравился многим девчонкам, хотя до Ирины Полянской им всем ой как далеко.
Ирина крутит каблук на тестикулах мужчины. Эдик трясётся и закатывает глаза от боли, смешанной с адским восторгом. Его гражданская супруга умеет быть порочно-притягательной, жёсткой и изобретательной.
- Ты придумал, где взять денег на отдых своему солнышку?
- Пока нет, Ирина, - Эдик на полу заискивающе смеётся и чуть не плачет от боли. - Чёрт возьми, розочка, в таком состоянии я вообще ни о чём думать не могу!
Женщина с наслаждением поворачивает каблук на мужской мошонке, связанный сожитель учащённо дышит и стонет, его трусы намокают всё обильнее. Привязанные ноги Эдика мелко прыгают от вожделения. Вибрация передаётся в подоконник и батарею за его спиной. Начав жить вместе, Ирина заставила Эдика отрастить длинные волосы, теперь он отдалённо похож на мексиканца, Ирина обожает дёргать его за вихры во время любви.
- Или я не предупреждала тебя, что я девушка дорогая?
- Предупреждала… ай!
- В чём же дело, мой мускусный пони?
Пока Эдик год назад впервые не переспал с бесподобной Ириной Полянской, ему хватало незатейливого супружеского секса с Серафимой. Ирина же к тридцати годам прошла огонь, воду и медные трубы. Она заявляет, что извращение в сексе бывает только одно: когда секс происходит без извращений. Остальное – в порядке вещей.
- Эдик, ты в детстве занимался онанизмом? – спросила она в самом начале знакомства.
Эдик, конечно, засмущался и сказал, что нет.
- Врёшь! – сказала Ирина. – Вы все этим занимаетесь. К чёрту ложный стыд, я тебя научу. Теперь ласкай меня так, будто я - продолжение твоего пениса.
В любовных играх Ирине нет равных. Эдик даже боится узнать, где она такого нахваталась. Массажистка Полянская ненасытна как нимфоманка и непредсказуема как атомный взрыв. Чего он только с нею не испробовал! Иногда, как сейчас, Ирина крепко пеленает мужа по рукам и ногам, а иногда просит связать её. Доводит его до оргазма акупунктурой, поркой и специальной мягкой щёткой, заставляет Эдика подглядывать за ней в туалете на унитазе – её это дико заводит.
В постели Ирина совершает восхитительные гадости, от которых порядочного человека стошнило бы, но в её исполнении любая мерзость кажется естественной. Она занималась с Эдиком любовью в городском лифте. Занималась в парке - прикованная наручниками к детской горке. В заплёванном туалете электрички. На крыше высотки, где кто-то оставил без присмотра распахнутый технический люк…
- Я найду денег на Абхазию, Ириша! Обещаю. Трахни меня? Ой, ой… Или хотя бы развяжи!
- Не трахну и не развяжу, мой сладкий, пока не придумаешь, где возьмёшь мне денег. Или у тебя пролежни мозга?
К Ирине Полянской Эдик переселился с тех пор, как Серафима окончательно выставила его за порог. В физическом плане лучшей партнёрши и желать нельзя, жаль, парочке хронически не хватает денег. Запросы у тридцатилетней Ирины куда шире, чем у сельской почтальонки. Полянская любит выпить виски «Клан МакГрегор», забить косячок марихуаны и приодеться в городском бутике, а не на рынке. По уши влюблённый Емельянов прежде не догадывался, какая она транжира. В деревне про таких говорят «не по средствам шихует». Его зарплата водителя «скорой помощи» категорически не соответствует запросам зрелой сожительницы.
Из экономии Эдик бросил курить, а от постной городской кормёжки похудел на шесть килограммов, но хочет Ирину с каждым днём всё больше. Её спортивное тело, точёные скулы и глаза цвета обожжённой глины заставляют Эдика выворачиваться наизнанку в поисках лишней копейки. Он берёт переработки, дежурит сверхурочно и никогда не уверен, что Ирина Полянская дождётся его утром. Многоопытная Ирина к тридцати годам трижды побывала замужем и утверждает, будто сохранила прекрасные отношения со всеми мужьями, впрочем, лично Эдик не видел ни одного из них.
Каждый раз, сидя на больничной смене, Эдик впустую гадает, чем в его отсутствие занимается гражданская супруга. Ирина заверяет Эдика, что любит его, но на все его звонки обычно отвечает автоответчик.
- У меня были гости... У меня был срочный вызов на массаж… Мы с Дашей ходили в кафе и я отключала мобильник, - невозмутимо сообщает супруга на следующее утро, когда Эдик прилетает со смены. – Сделай лицо попроще, мой пони. Ревность – признак низкого интеллекта. Вот она я, перед тобой. Что ещё нужно?
С Полянской они живут в её однокомнатной квартире, тоже якобы подаренной одним из бывших мужей, и Ирина постоянно недовольна стеснёнными бытовыми условиями. При знакомстве с другими людьми Полянская старается производить впечатление обеспеченной и сверхзанятой бизнес-леди. Ирина оформлена частным предпринимателем, она умеет всего понемножку: делать маникюр, преподавать китайскую гимнастику, учить тантрическому массажу, вести курсы шейпинга. В гостинично-торговом комплексе у Ирины арендован свой кабинет-студия, но там она появляется редко, предпочитая свободный график и обслуживание денежных клиентов по записи.
Сколько зарабатывает Ирина, для Эдика остаётся тайной, но Ирина одевается с иголочки и пытается подражать дамам высшего света, даже если карманных денег у неё осталось только на трамвай. Полянская без ума от фирменных тряпок, легко делает сногсшибательные покупки и широкие жесты. На днях опять приволокла домой свежий костюм от Валентино и Эдик поперхнулся супом, увидев ценник.
- Мой бывший Лёнчик вернул мне один должок, - пояснила Ирина в ответ на немой вопрос. – Это второй по счёту муж, он счастлив в новом браке, у него всё в порядке. Держи пакет, я и тебе рубашечку взяла.
Готовить и вести хозяйство Ирина не умеет и не любит, о чём предупредила Эдика заранее. Практический ум сочетается в Ирине с жуткой бытовой безалаберностью. Она прекрасно разбирается в сортах французского шампанского, но не способна распечатать консервную банку. Уборка квартиры лежит на Эдике, продукты на смену он собирает себе сам, а в основном они питаются фастфудом, чаем и бутербродами.
В порядке особого поощрения Ирина изредка жарит мужу полуфабрикаты или куриные крылышки, после чего вся кухня забрызгана слоем горелого жира. Ужинать Ирина предпочитает в хороших кафе, причём выбирает самые разорительные пункты меню. Если чай, то с питахайей, если мясо – то обязательно молодой ягнёнок под мятным соусом с мёдом и чатни.
Однажды Эдик робко заикнулся о чрезмерных тратах Ирины и чуть не спровоцировал скандал.
- Сразу видно, что ты жмот и деревенщина, - зло сказала Ирина за спиной официанта. – Обернись назад. Вон за тем столиком сидит одна из моих перспективных клиенток. Хочешь, чтобы я хлебала при ней компот за рубль пятьдесят? Не нравится – беги домой и жди меня в постели.
За жадность Эдик был на три дня лишён секса, и с тех пор не мешает Ирине «шиховать». За чашку сверхдорогого бульона из осьминогов Ирина легко отдаёт недельный семейный бюджет. Она считает себя «медийной женщиной», на походы в кафе ей всё время нужны деньги и обновы.
Задёрганный Эдик уже продал свою машину, оставшуюся после развода, недавно взял ей кредит на шубу, на днях отдал все накопления за невероятно высокие модные сапоги, теперь подошёл черёд отдыха на юге. Без денег Ирина ноет, скандалит, отказывает Эдику в интиме. Привязывает и мучит «большого гадкого мальчика», доводя до сумасшествия пытками, кожаными чулками и своей близостью.
- Так дашь мне денег? – пальцы Ирины снова скребутся между ног привязанного мужа.
- Все деньги, сколько есть, лежат в куртке, - криво улыбается Эдик. – Ай, не щипли меня! Получка через неделю. Я же говорил, родная!
- Из куртки я уже забрала. Разве это деньги, мой глупый бурятский мальчик? У моей бабки пенсия и то больше.
Лёжа у батареи, бывший муж Симы в отчаянии ищет план быстрого обогащения. Упоминание о пенсии вертится в его воспалённом мозгу, стучится в виски и … внезапно обретает конкретные формы. Связанный, мокрый, обуянный похотью, Эдик вдруг выпаливает:
- Разве что моей бывшей гоп-стоп устроить? Она тоже по деревне пенсии носит - полными сумками.
Конечно, он сказал это просто так. Нападение на почтальона тянет как минимум на грабительскую уголовную статью, а то и на разбой. Сроки там внушительные. Самое крупное преступление Эдика – тайком сливать с кареты «скорой помощи» по пять-десять литров сэкономленного топлива, этим грешат все больничные водители. Но Ирина на мгновение перестаёт драть ногтями его крайнюю плоть и слизывает влагу с пальцев.
- А ведь неплохая идея, мой бурятский принц. От города километров сорок. Деревня, тишина, никого нет… Она точно разносит пенсии?
- Мне ли не знать, я три года с ней жил! – Эдик сучит ногами от нетерпения, сейчас его гораздо больше волнует собственный член, чем бывшая жена. - Сам сколько раз Симку провожал, когда идти далеко было.
Взгляд Ирины ничего не выдаёт, но она глубоко задумалась – прагматичная леди Полянская просчитывает варианты.
- Я всегда замечала, что стоит как следует оттаскать мужика за письку – и он соображает не в пример лучше. Кто ещё в курсе, что твоя бывшая разносит бабки?
- Ха-ха-ха! – через силу веселится Эдик. - Да вся округа в теме – наша деревня плюс Тумы, Карасиха, Залесово… Почтальонка – это же царь и бог!
- Весь околоток - это хорошо, - Ирина теребит нижнюю выпуклую губу. – Сельские опера не поймут, откуда и куда просочилась информация. У них будет целых четыре деревни подозреваемых. Шанс неплохой.
Ирина Полянская ослабляет нажим на промежность мужа. Встав на колени, начинает водить заострённым язычком по его сырому хлопчатобумажному белью, распёртому изнутри дымящимся членом.
- Ты меня заинтересовал, дорогой. Развивай свою мысль.
Полушутя, содрогаясь от путешествий женского языка, Эдик выкладывает всю подноготную о работе Серафимы – даты выплат, количество пенсионеров, примерные суммы. От супруга Сима ничего не скрывала, в дни разноски пенсий он дразнил её «золотой девушкой».
Эдик сам удивляется, что ничего не забыл. Например, ему известно, в какие дни Серафима носит пенсии по своей деревне, а в какие - по безлюдной дороге в Залесово. Год назад залесовские бабки на всех вместе получали сто пятьдесят шесть тысяч рублей (если с тех пор никто не помер и не уехал).
Ирина отстранённо гладит пенис Эдика, не обращая внимания на его страдания.
- А ведь я никогда не была в твоей деревне. Твоя бывшая пассия не знает меня в лицо. Верно?
- Верно, милая. Ну дай мне уже кончить?
- Вряд ли Серафима испугается чужой безобидной девушки, у которой… допустим, среди леса забарахлила машина? А?
У Ирины есть мышино-серый ВАЗ девяносто девятой модели. Своей «маргинальной тачки» она стыдится и в престижных местах паркует её на задворках. Её мечта – немецкая иномарка премьер-класса. Зато для рискованных операций серенькая «девяносто девятая» - то что доктор прописал. По городу бегает не меньше тысячи таких же. Всё равно Полянская собирается сбагрить свой ВАЗ, даже нашла покупателей в соседней области.
- Не испугается, - эхом отзывается Эдик, одержимый одним-единственным желанием: дожить до эякуляции. – Симка простодушная как валенок, ей двадцать три, а до сих пор дитя. Птичек раненых жалеет, в облаках витает.
- Нам нужны списанные автомобильные номера, - свесив пышные чёрные волосы, Ирина машет ими перед Эдиком. – Я могу поискать по своим каналам… Или мой мальчик сделает это быстрее?
При слове «быстрее» Ирина с силой нажимает кожаным коленом на изнемогший детородный орган Эдика. Взвизгнув, пленник поспешно соглашается, что в гараже на станции «скорой помощи» должен валяться комплект номеров со списанной «буханки», если только механик их никуда не задевал.
- Отлично, - подключив пальцы, Ирина всё активнее ласкает связанного любовника. – План почти готов. Нам понадобятся наручники, кляп, тачка с левыми номерами и … немного везения. Электрошокер у нас есть. Домашние наручники брать не будем, купим другие, чтоб на месте оставить не жалко.
Эдик вдруг осознаёт, что Ирина настроена решительно. И главное, обстоятельства складываются удачно. Слишком удачно. Доверчивая Сима, сумка с деньгами, пустынная дорога через ельник… Он пробует пойти на попятную.
- Ирина, я же пошутил!
И тут же кричит от невыносимой боли: Ирина яростно топчет туфлей его гениталии.
- Тряпка! Дерьмо! Так ты наврал?
- Нет, нет! – верещит мужчина. – Симка и правда пенсии носит.
- Тогда в чём проблема? Очко сыграло?
Эдик сдаётся. Похоже, Ирина не в том настроении, чтобы спорить.
- А без наручников и шокера никак? Может, чем брать Симку в открытую, по-тихому свистнем сумочку – и привет?
Ирина нагибается, сжимает руку в кулак вместе с его пенисом, и дыхание у Эдика опять спирает от резкой боли в паху. Головка его члена раздувается как переспелая слива.
- Ты идиот? Никто не отдаст сумку с казёнными деньгами по доброй воле. В лесу твою бывшую возлюбленную придётся вырубить, связать и на время спрятать.
- Жалко бить девку-то… Ой, не рви мне его! А-а-а, не рви мне яйца!
- Жалостливый мой. Бить её не будем, не ной. Оглушим шокером, заберём груз - и всё. Стухни, Эдисон. Детали я беру на себя, а ты завтра же едешь на разведку. Едешь? Не слышу?
- Да, да, еду! Ой, ради бога, больно!
- Расспроси там старых друзей, родственников, тихо и ненавязчиво. Мол, как поживает моя бывшая, не ушла ли с почты и так далее?
- Ты ведь несерьёзно? – Эдик выгибает спину от подступающего сексуального выплеска и закусывает губы. – Ты ведь шутишь, Иринка?
- Нет, мой глупый бурятский мальчик, - говорит Ирина. – Шутить мы будем, когда уведём бабки и залезем в тёплое южное море. А ты молодец, наконец-то заслужил приз.
Она зубами рвёт многострадальные плавки Эдика, разводит стройные ноги и резко насаживается на супруга, превращаясь в продолжение его пениса. Два вопля сливаются в один.
14 ИЮЛЯ. ДЕРЕВНЯ ЗАЛЕСОВО (позднее)
- Идёт, жопастая Дюймовочка с толстой сумкой на ремне! – говорит Эдик, завидев в еловой чащобе белую точку. Он битых полтора часа следил за дорогой из мышино-серого «ВАЗ-21099». – Несёт наши сто пятьдесят тысяч. С Богом! Давай, Ириша, не проворонь.
Выскользнув из "девятки", бывший муж Серафимы теряется в зарослях бузины. Он знает, что у Симы неважная память на цифры, но на всякий случай поменял номера машины на фальшивые. В гараже «скорой» про них давно забыли.
Его подельница и гражданская жена Ирина – чёрные волосы обесцвечены до белизны, зеленоватые очки на пол-лица и голубые джинсы, - нагибается над раскрытым капотом с разложенными гаечными ключами. В левой руке она незаметно сжимает цилиндрик электрошокера.
В душе Эдику немного жаль грабить бывшую жену Серафиму и жалить электрошокером, однако без шокера Ирина не справится, Серафима в полтора раза превосходит её весовой категорией. Пусть это станет бывшей жене маленькой местью за отказ принять Эдика обратно. Несколько раз, поцапавшись со вспыльчивой Ириной, он звонил в деревню и просил прощения! Каждый раз Симка молча выслушивала мужа, тихо плакала, бросала трубку, а потом и вовсе поменяла телефон.
Эдик надеется остаться неузнанным. Он выскочит из кустов только во втором действии ограбления, когда Ирина натянет пленнице на голову мешок.
- Ты умница, Эдисон! – нежно шептала Ирина в эти дни, обкатывая план. – Может, вместо отдыха мы наконец-то купим тебе приличные часы и японский мотоцикл? Мой первый муж катал меня на «Хонде» в одном шлеме и купальнике. Какие были фотки!... Весь интернет визжал от радости.
- Не хочу подражать твоим бывшим! – ворчит Эдик. – И мне не нравится, что ты всё ещё висишь на сайте знакомств.
Поселившись у Ирины, Емельянов забросил флирт в социальных сетях. Чем-чем, а сексом и приключениями он сыт по горло. Порноактриса Райли Рид с развратницей Полянской даже рядом не валялась. Но он заметил, что Ирина по-прежнему авторизована на всех ресурсах и аккуратно обновляет свои профили. Она нигде не расстаётся с мобильником, вплоть до уборной, хотя в целом придраться вроде бы не к чему. Ирина ездит вести сеансы массажа, преподавать гимнастику, приносит кое-какие деньги. В свободные минуты делает много селфи на публику. «Медийная женщина», что с неё взять. Все они в городе малость свихнулись на интернете.
- Опять завёл свою волынку, чёртов Отелло? – сердится Ирина. - В интернете я ищу клиентуру, рекламирую массаж и лечебное голодание. Впрочем, колхозникам этого не понять.
- Откуда столько пренебрежения к колхозникам? – ерошится задетый за живое Эдик. – Смотрю я на вас, горожан, и вижу, что от сельских вы отличаетесь только мобильниками и понтами. Отбери у вас интернет – и завтра же все сдохнете с голоду, потому что руками работать разучились!
Быть бы скандалу, но Ирина не стала накалять обстановку накануне важного дела. Улеглась на Эдика сверху, принялась тереться сосками о его грудь, целовать мужа в нахмуренные брови.
- Не кипятись, пожалуйста. В отличие от меня ты умеешь работать руками, и это нам скоро пригодится. Итак, часы, мотоцикл, Абхазия… Что же выбрать? Ещё я присмотрела себе в ювелирном… впрочем, не будем загадывать. Почему твоя жаба понесёт в сумке только сто пятьдесят штук? Сейчас такие сумасшедшие цены!...
Неофициальные молодожёны заранее поставили «девяносто девятую» на дороге в глубине ельника, распахнули капот, разложили инструменты для отвода глаз. Впрочем, Эдик правильно рассчитал, что прохожих сегодня не будет. Залесовские жители вряд ли высунутся из деревни, пока не дождутся пенсий. Здесь вообще редко кто ходит кроме грибников и Серафимы - четырнадцатого числа каждого месяца.
Четыре дня назад Эдик выследил Емельянову в деревне, дабы удостовериться, что график доставки пенсий не изменился. Проведал родителей, помог отцу починить пол в конюшне. Мать всё охала, какой он худой, совала сыну в сумку пирожки и булочки. Сумку с гостинцами Эдик выбросил в овраг – ещё в город мамкину стряпню тащить не хватало! Ирина на смех поднимет.
Позже случайно встретил старого знакомого Тимошку Рябова, выпил с ним пивка на задах магазина, тот на радостях выложил все свежие окрестные сплетни. Потрепались о том о сём. Повеселевший от пива Рябов сообщил, что «Эдькина бывшая» валандается одна, сколько-то жила с пожарником Максом, но разбежалась из ревности, больше никого у неё нет, по-прежнему тянет лямку на почте.
Рассказ о сожительстве Симки с выскочкой Максом Корчажниковым неожиданно уколол Эдика. Вот кобыла Серафима! Хоть бы с нормальным мужиком спуталась, а то с недоноском! Корчажников ещё при Эдике нагло заглядывался на Симу, за что бывал неоднократно бит. Значит, всё-таки свершилось между Симкой и Максимкой? Порезвились без меня, падлы? За шашни с Максом эта сука бывшая точно заслужила на орехи.
Потом Тимка отошёл отлить за брёвна, огляделся и громко сообщил:
- Вон твоя бывшая, легка на помине! Эх, жопку-то обтянула, королева! Она теперь всё время так.
- Тише ты, дурак! – Эдик прижал палец к губам. - Не хочу с ней видеться. Настроения нет.
- Она мимо идёт, не слышит. Должно быть, на Карасиху почту понесла.
Высунувшись из укрытия за лопухами и сломанными ящиками, Эдик изумлённо цокнул языком, увидев вдалеке бывшую жену с сумкой на боку, в прозрачных чёрных лосинах, под которыми выпукло красуются трусы. Осмелела Серафимочка! Раньше она стеснялась своей полноты и не носила вещи в обтяжку. Хотя нейлоновые лосины ей идут, спору нет! При Эдике так не наряжалась, зараза.
Ягодицы Симы в упругом спандексе блещут и колышутся как ёмкости с жидким металлом, и это почему-то слегка нервирует бывшего мужа. Наверное, он до сих пор неравнодушен к брошенной жене, всё-таки три года вместе прожили.
С ностальгической ноткой Эдик следит за сексуальной задницей Симы, пока она не скрывается за старым конным двором. Фамилия Эдика та же, что и у Серафимы - Емельянов, но Серафима была Емельяновой ещё до свадьбы. Дело в том, что они оказались однофамильцами, довольно частое совпадение в сельской местности. В их родной деревне в каждом втором дворе живут Емельяновы, а в каждом третьем – Корчажниковы.
- Зато паспорт менять не надо! – по-детски радовалась Серафима, выходя замуж.
Кто мог предполагать, что спустя три года в деревне появится мобильный интернет, и Эдик подцепит в соцсети раскрепощённую звезду Ирину? При разводе паспорт Симе тоже менять не пришлось…
***
Под передним колесом «девяносто девятой» лежит снаряжение для захвата почтальонки: две пары ленточных одноразовых наручников, непроницаемый пластиковый пакет с дырками для воздуха и кляп. Всё это рядом, только руку протяни. Кляп Ирина изготовила самостоятельно. В поролоновом мячике размером с биллиардный шар она сделала прорезь и продела кожаный собачий ошейник. Ирина упихала мячик в рот покорному Эдику, застегнула ошейник на затылке. Вид голого мужа с кляпом в зубах моментально возбудил Полянскую: она заодно связала ему руки назад и изнасиловала.
- Люблю беспомощных самцов!
Испытания кляпа прошли успешно. Выплюнуть поролоновый ком, пока ошейник застёгнут, было невозможно. Одноразовые пластмассовые наручники купили из экономии – Серафиму предполагалось оставить в безопасном месте скованной по рукам и ногам. Не жертвовать же стальными настоящими браслетами, спрятанными в изголовье запасливой Ириной? Она говорит, что наручники принадлежали кому-то из её бывших супругов, но в основном лежали без дела. Садо-мазо – штука на любителя.
- А вдруг твоя бывшая не остановится помочь, скажет: в технике не разбираюсь? – беспокоилась Ирина накануне операции.
- Тогда выжди, пока Серафима отвернётся, и шарахни шокером между лопаток, - Эдик распечатал очередную бутылку пива. – Можно в шею. На худой конец – в плечо, лишь бы в голое тело, поняла? Главное - скрути ей руки и надень мешок. Да не вздумай меня при ней по имени звать!
- Не учи учёную! Буду звать тебя Шамилем, - усмехнулась подруга и тут же ревниво спросила: - Что мы с ней сделаем, когда возьмём деньги? Наверно, захочешь трахнуть бывшую по старой памяти, пока она в наручниках? Предупреждаю: не сметь! Обоих прибью!
- Ревность – это признак низкого интеллекта! – подковырнул гражданский муж. – Шучу, Ирочка, шучу. Зачем мне эта баржа? За три года надоела.
- Смотри у меня! Почтальонку надо будет отвезти подальше с дороги, чтоб запутать следы. Вспомни какое-нибудь укромное место.
- А что тут вспоминать? Я в тех краях родился. Высадим её у Скобянского моста через Туму – и рвём когти. Оттуда есть удобный сквозной выезд на тракт, но о нём мало кто знает. Это километра четыре в лес.
- Народу на твоём мосту не будет, Эдисон?
- Нет. Там глухомань, карасихинские мужики на рыбалку ездят и браконьерить.
- Супер. Значит, бросаем её у Скобянского моста с кляпом во рту и смываемся. Нам нужно хотя бы три-четыре часика форы.
«Трахнуть бывшую в наручниках»?... Что греха таить, эта мысль Эдику понравилась. В последнее время он часто ловит себя на том, что подустал от истеричной Ирины. Иногда он сравнивает обеих. Ирина жилистая, худощавая, без грамма лишнего жира. Активна, независима, обожает жить не по средствам. В любовных играх это огненный вихрь! Если Ирина в духе и не просит денег, то гоняет Эдика в постели до полусмерти.
Серафима - прямая противоположность импульсивной Ирине. У неё тёплое, податливое, «сметанное» тело. Спокойная, открытая, уютная. Замечательно готовит и вообще хозяйственная. К сожалению, в постели Серафима безнадёжно фригидна, только ноги разводить способна. Ни капли ответной ласки и фантазии.
По большому счёту – плевать на лирику, думал Эдик Емельянов. Сейчас лишь бы дело выгорело. Грабёж почтальонки на 150 тысяч – серьёзная уголовная статья. Как ни крути, за государственные денежки спрашивают строже. Если Серафима заподозрит, что к нападению причастен Эдик, ему трындец.
Серафима приближается. Ирина талантливо разыгрывает тупую водительницу, неделю назад получившую права. Гремит ключами, ахает и ходит кругами перед «девяткой». Эдик караулит в кустах, не издавая ни звука.
Краем глаза Ирина презрительно разглядывает бывшую жену Эдика, её ярко-смородиновые губы, русый хвост, белую майку и лосины, облегающие лобок в чёрных трусиках. «Ну и клуша была у Эдисона! – неприязненно думает Полянская. - Переваливается как беременный пингвин, развесила сало и семечки щёлкает. К подбородку прилипла скорлупка. Кто таким колхозницам деньги доверяет?»
Серафима слегка удивляется, встретив на залесовской дороге чужую машину. Всех жителей и дачников в Залесово она знает наперечёт.
- Здравствуйте! - говорит белогривая очкастая девица лет тридцати, когда Серафима подходит ближе. – Вы мне не поможете?
- Здравствуйте, уже второго подряд со сломанной техникой вижу! – Серафима смеётся, вспомнив Тимоху возле мопеда. – Только я ничего ремонтировать не умею, кроме чайника. У него вечно кнопка выпадывает. Вы к кому едете? Я в Залесово вас ни разу не видела.
- Я элементарно заблудилась! – расстроенно сообщает джинсовая девица. В руке она сжимает нечто похожее на зажигалку. – Теперь ещё и тачка встала. Позвонила друзьям, но когда они доедут в эти дебри?... Как вы назвали? Залесово? Впервые слышу. Вы мне пружинку там не подержите? У меня тупо не хватает рук. Пожалуйста?
Ирина наобум тычет пальцем под капот. На руках у неё одноразовые резиновые перчатки. Немного странно, почему на перчатках автолюбительницы нет ни пятнышка грязи и смазки, но Серафима не придаёт этому значения. Она не сыщик, а простая почтальонка.
- Вот она, пружинка, - Ирина перекладывает устройство в руке и Сима думает, что это какой-то важный инструмент. – Её надо прижать, пока я кручу. Возьмитесь за монтажку, крепко, двумя руками.
За шкив газораспределительного механизма хитрая Ирина заранее сунула обычную монтировку, которую якобы следует подержать.
«Давай, давай, побл#душка жирная!» - торопит про себя Ирина, переводя рычажок «зажигалки» в рабочее положение. Толстая почтальонка с сомнением заглядывает под капот, поправляет брезентовую торбу на плече. Стряхивает с ладони семечки в боковой кармашек сумки, с опаской берётся рукой за монтировку, как за рычаг. Металлический стержень ребристый и тёплый.
- Двумя руками! Двумя! – частит Ирина. – Держите? Нажимайте, а я пружину переставлю.
Полянская понятия не имеет, какую пружину можно переставлять в радиаторе, но Эдик успокоил, что в устройстве машины Серафима совершенно не рубит. Сделай умное лицо и наплети Симке с три короба чего хочешь, смеялся он накануне. Хоть скажи, будто карбюратор через глушитель выпал, или золотой песок из компрессии просыпался, моя бывшая за милую душу схавает.
- Держу, - доверчиво говорит Серафима. – Только давайте недол…
Договорить почтальонка не успевает. Ирина припечатывает Серафиму шокером в беззащитную белую шею чуть ниже челюсти, рядом с сонной артерией.
Мощный разряд тока отбрасывает Емельянову на шаг назад, оглушает и ослепляет. Вспышка расплавляет мозг, сбивает с ритма сердечную мышцу и рикошетом ударяет в промежность. От чудовищной боли Серафима забывает, как дышать, и на секунду или две совершенно выпадает из реальности.
Ловко швырнув почтальонку через бедро, Ирина валит её на землю и садится верхом. Из-под машины на свет появляются ленточные наручники, кляп и пластиковый пакет. Ирина сжимает бёдрами обмякшую тушу Серафимы. Эдик медлит в кустах, выжидая, пока подруга накинет мешок на голову жертвы. Хорош напарничек! Всё приходится делать самой.
Для начала Ирина разбирается с руками почтальонки. Сдёргивает с плеча Серафимы драгоценную сумку, набитую консервными банками, чмокает в брезентовый бок и откладывает в сторону. Выворачивает Емельяновой за спину обнажённые руки, помещает полные запястья в пластмассовые петли наручников и дёргает за «усы» до упора.
Зубчатые ленты с треском стягивают кисти Серафимы и заклинивают в крайнем положении. Возвратного хода у одноразовых наручников нет. Позже почтальонке придётся их перерезать, чтобы освободиться. Это уже не её, Ирины, проблема.
Полянская расправляет пластиковый пакет. Из гуманных соображений они с Эдиком проткнули в нём несколько дырок в области носа. Душить пленницу не следует, лишь бы она ничего не видела. Задрав голову почтальонки за русый хвост, Ирина нахлобучивает ей чёрный мешок по самые плечи. Заодно отмечает, что здоровый румянец сбежал с лица Серафимы. Она мертвенно бледна и ещё не пришла в себя. Рот цвета красной смородины полуоткрыт, глаза бессмысленные, как у пьяной.
Сквозь пакет Ирина нащупывает распахнутый рот, вставляет в него поролоновый кляп. Туго застёгивает ошейник на затылке. Теперь пакет под ошейником никуда не свалится и не соскользнёт. Пьеса блестяще окончена. Аплодисменты!
- Шамиль, бегом ко мне, кончай валяться! – иронично кричит она в чащу.
Эдик вываливается из бузины, нервно озираясь на пустую лесную дорогу. Ирина, сидя на корточках, соединяет упругие чёрные икры Серафимы второй парой ленточных наручников. Есть что-то эротичное и непристойное в этом зрелище – одна женщина связывает другую по рукам и ногам толстыми зазубренными шнурами… Внезапно Эдик ощущает нарастающее желание.
Серафима пышной кочкой лежит на травянистой дороге. Вместо головы – бесформенный пластиковый пакет, перехваченный поперёк собачьим ошейником. Скованные запястья на спине неловко загнуты кверху. Пластмассовая лента врезается в загорелую кожу. Солнечные зайчики заманчиво отражаются в чёрных нейлоновых лосинах. Когда почтальонка слабо шевелит пышными ножками, по облегающему спандексу мечутся отблески солнца, похожие на юрких ящериц. Шов посередине лосин и диагональные кромки чёрных трусов режут ягодицы Серафимы на четыре гладких тыквенных ломтя. Руки у Эдика сами просятся стиснуть их и помять по старой памяти.
«Что ж я, балда, не связывал Симку в кровати, пока мы были женаты? - недоумённо соображает возбуждённый бывший муж. – Заставил бы эти лосины надеть, руки заломил, кляп ей сунул… Его сделать - пара пустяков. Вон какая Серафима сексуальная, когда связана. Ох, и дурак же я».
Замечтавшись, Эдик едва не спотыкается о брошенную почтовую сумку с пенсиями. Ради неё всё и затевалось! Нагибается поднять, но Ирина не дремлет. Резво цапает добычу и весит через плечо, давая понять, что сумка принадлежит исключительно ей.
- Куда лапаешь, руки прочь! Тащи свою… - Полянская чуть не выпалила «бывшую жену». - …гражданку почтальонку в машину. Уходим! Живо!
- Бу-бу-бу! – глухо говорит очнувшаяся Серафима в поролоновый кляп.
Эдик растерянно топчется возле Емельяновой. В супружестве он запросто поднимал жену на руки, но в ту пору Серафима Сергеевна была стройнее и тоньше. Взгляд Эдика задерживается на лосинах пленницы, сверкающих как озёрное зеркало. Почему-то ему приходит мысль, что на гладкой плёнке спандекса могут остаться его папиллярные линии – и по примеру Ирины тоже на всякий случай надевает одноразовые резиновые перчатки.
Взял экс-супругу за круглое плечо, Эдик с усилием переворачивает её навзничь. Серафима, закутанная в шелестящий пакет, прерывисто дышит носом. В рот ей вдавлен пристёгнутый ошейником шар-кляп, полиэтилен под ремнём сбежался гармошкой. К белой майке на груди женщины пристали зёрнышки подорожника, с шеи перламутровыми каплями падают дешёвые разорванные бусы.
Эдик вспоминает, что когда-то всерьёз грозился осыпать молодую жену жемчугами и изумрудами. Златые горы обещал. Наобещал. Осыпал… Сначала сбежал к другой, а теперь напал из кустов и ограбил.
- Долго будешь на жирные ляжки пялиться? Ты ещё вздрючь её на полянке, джентльмен, твою мать! – Ирина сгребает ключи из-под капота, со стуком захлопывает крышку. – Время! Даю ровно минуту, сажусь и уезжаю!
Эдик делает ей умоляющие знаки.
- На меня не рассчитывай. Тащи баржу как хочешь, волоком, раком, боком! В машину, в овраг или к чёрту на кулички, чтоб хотя бы до вечера её ни одна сука не нашла.
Эдик злобно смотрит на подругу, однако вынужден смолчать: Серафима сразу узнает бывшего мужа по голосу. Опускается на колено, просовывает руки под спину и под колени пленницы, поднатуживается. Вес взят! Поднял.
Ему вспоминается вдруг, как легко, почти вприпрыжку, он выносил счастливую Серафиму из ЗАГСа в простеньком белом платьице с фатой. Вся жизнь казалась впереди. Сейчас связанная Серафима тяжелее вагона с цементом. От неё пахнет потом, укропом и мокрыми подмышками. Ляжка в нейлоне приятно щекочет Эдику ладонь. Он несёт Серафиму к задней дверце, но слышит окрик Ирины:
- Охренел – потом в салоне после неё пылесосить? В багажник эту толстую шлюху!
В багажнике пыльно и тесно, грудой лежат пустые пластиковые канистры, домкрат, инструменты. Сильно воняет бензином. Эдику почему-то неловко пихать в этот гадюшник мягкую Симу в чистой белой футболке, но прекословить Ирине нельзя. Полянская уже нетерпеливо курит на пассажирском сиденье и подчёркнуто отвернулась, пока Эдик с кряхтением укладывает почтальонку в багажник «девяносто девятой».
- Возишься с ней, как с целкой! – рычит она из салона. – Тряпка! Размазня!
Не обращая внимания на Ирину, Эдик осторожно укладывает Серафиму поудобнее, чтобы не наваливать на заломленные за спину руки. Случайно касается горячего зада, обтянутого чёрными трусиками, и вновь испытывает острое сексуальное желание, хотя ночью Ирина высосала из него все мужские соки. Огромные ягодицы Симы неотступно маячат перед ним, упругие складки трусиков под лосинами напоминают стрелки циферблата, показывающего десять минут одиннадцатого, и походят на ехидную улыбку.
«Не твоя жена я больше, Эдичка! – говорят блестящие круги ягодиц. - Даже в мешке и наручниках – не твоя! Ты вор и грабитель, а я тебе ничего плохого не сделала».
Со злостью, адресованной в никуда, Эдик опускает крышку багажника, обходит машину и падает за руль. ВАЗ рвёт с места на второй передаче, из-под колёс клочьями летят клевер и подорожник.
- Тормоз ты грёбаный… Шамиль, - бурчит Ирина, но голос у неё довольный.
Полянская нетерпеливо потрошит почтовую сумку. Письмоноша Емельянова могла сунуть туда мобильник или GPS-навигатор. Все электронные маячки надо сразу вырубить. По сигналу мобильника милиция легко вычислит маршрут машины, это Ирина знает точно.
- Пипец у неё в сумке творится! Тушёнка, сгущёнка, спирт в бутылках… Она у тебя что, бутлегером подрабатывает, Эдисон?
- Выручку делает, начальство заставляет.
- Лучше бы бабла больше положили… Вот он, драгоценный наш пакетик! Ура! Кажется, всё получилось! А мобильника я здесь не вижу…
- Наверно, дома оставила. Не любит Симка с мобильником таскаться, тем более в Залесово связь дохлая, через раз берёт.
- Но тебя я когда-то нашла в сети даже при плохой связи! Любовь не знает преград, согласись, мой мускусный пони?
Подобрев, Ирина чмокает погрустневшего Эдика в щёку, игриво лезет ему рукой между ног. Мышино-серый «ВАЗ» пулей летит в сторону Залесово, где пенсионеры сегодня останутся с носом.
Через полчаса по этой же просеке на тарахтящем красном мопеде поедет Тимошка Рябов – в надежде встретить назад из Залесово почтальонку-разведёнку Симу с круглыми блескучими коленками и подвезти её домой.
***
Серафима не теряла сознания, но голова у неё гудит бронзовым кувшином. Ломит темя, звенит в ушах. Пока её связывали и укладывали в машину, она воспринимала возню вокруг себя, словно в замедленной съёмке или через толщу воды.
Чем её ударила белобрысая водительница? Когда-то Серафиму Емельянову било током от неисправной розетки (после предательства Эдика многое по дому пришлось делать самой), однако сегодняшний гостинец был гораздо круче. Прошлые ощущения ему в подмётки не годятся. Почтальонка чувствует себя воздушным шариком, внутри которого – пустота и боль. Мозжит позвоночник, неуютно колет в паху. Рот набит хрустящим полиэтиленом. На голове мешок. Запястья и лодыжки чем-то крепко стянуты. Она в багажнике машины. Машина куда-то едет.
«Меня ограбили! Я же пенсии несла!...» - понимает вдруг Серафима, но вновь роняет лицо на твёрдый багажный коврик. Даже думать ей больно. Ожог от электрошокера пылает, она чувствует его твёрдые круглые границы на коже – будто туда приложили раскалённую монетку.
Вчера Серафима смотрела по телевизору программу «Экстренный вызов». Там описывалось остроумное ограбление магазина интимных товаров под Санкт-Петербургом. В питерский секс-шоп заглянули два татуированных молодых человека. Покупателей не было, кроме продавщицы в зале присутствовала только женщина-администратор. Посетители вежливо попросили отпустить им четыре пары наручников и два глухих силиконовых кляпа с завязками.
Девушка-менеджер отпустила покупку, отсчитала сдачу, произнесла ряд стандартных вежливых фраз, предлагая заходить ещё. Получив требуемое, татуированные парни тут же напали на неё и на администратора, сковали их по рукам и ногам, заткнули рты и опустошили кассовый аппарат. Повесили на двери табличку «закрыто» и ушли восвояси.
Ведущий передачи злорадно живописал, как простофили-работницы до позднего вечера парились в наручниках под прилавком. Преступники по-хитрому сцепили между собой лежащих женщин спиной к спине, переплетя им конечности на манер осьминога. Пленницы даже до своих кляпов не могли дотянуться.
Серафима немножко посмеялась над глупыми питерскими продавщицами, зато теперь ей не до смеха. Она лежит в чужой машине кверху задом, руки за спиной обмотаны твёрдой пластмассовой лентой. У неё отобрали сумку и заткнули рот. Пленница поневоле вспоминает почтовые инструкции по мерам безопасности и понимает, что нарушила все до единой. Газовый баллончик – и тот где-то потерялся, зачем он в деревне? Если собаки одолевают, можно притвориться, будто нагибаешься за булыжником, сразу отстанут. Да и собаки-то сплошь знакомые.
А страшнее собак здесь ничего не бывало. До сегодняшнего числа.
14 ИЮЛЯ. ГОРОД. (ПОЗДНЕЕ)
Эдик и Ирина сидят за роскошно накрытым столом в престижном ресторане. Перед ними шотландский виски, красная рыба, виноград, морские деликатесы. Операция закончена. Почтальонка в наручниках уложена в кусты за Скобянским мостом, пакет с пенсионными деньгами надёжно припрятан, сумка с консервами и почтой утоплена в безымянном озере.
Ирина сочла, что сегодня появился достойный повод «шихануть». Она в облегающем изумрудном платье со смелым вырезом, волосы снова выкрашены в цвет воронова крыла, на лицо профессионально нанесён вечерний макияж. Ноги в телесных колготках наполовину обнажены, колени в лайкре сверкают как серебряные слитки. Мужчины за другими столиками давятся слюной на спутницу Эдика - её спортивное тело, точёные скулы и глаза цвета обожжённой глины.
- Так и быть, погуляем вечерок в размере одной российской пенсии! – воркует Ирина. – Я люблю тебя, мой Эдисон! Теперь будет что к старости вспомнить.
- Ага, ещё и внукам рассказать?
- Стоп, ты чего такой варёный? – Ирина обиженно кладёт вилку. – Или ты не рад?
- Неспокойно на душе как-то… - признаётся Эдик.
- Последствия адреналинового выплеска, выпей и пройдёт. По-моему, всё тип-топ, Эдисон. Боишься, что объявят в розыск?
- Есть немного.
- Ну и что скажет ментам твоя толстуха Серафимушка?
- Почём мне знать?
- Зато я знаю. Она видела серую машину с номером 572, видела бабу в очках и со светлыми волосами, и слышала, как звали какого-то Шамиля. Других показаний у неё нет. Негусто, милый мой! Пусть опера хоть всю землю носом перероют, флаг им в руки.
- Машина – это хвост. Не надо нам было брать свои колёса.
- Чушь! Машины, считай, уже нет – вечером покупатели приедут. Номера лежат в реке Туме у Скобянского моста, блондинка перекрашена обратно в брюнетку. Минимум зацепок. Как думаешь, твоя корова сможет назвать в милиции марку моей машины? Она в них разбирается?
- Какое там! – Эдик наполняет бокалы. - Симка «Волгу» от «вольво» не отличит. Если только методом сравнения, когда картинки с разными тачками покажут, да и то не факт.
- Вот и не мандражируй попусту, не омрачай удачный вечер, - Ирина умело разделывает рыбу вилочками и щипцами. - Эдисон, а почему у вас не было детей? Исстари велось, что все колхозные бочки стремятся первым делом залететь, чтоб мужик никуда из семьи не делся.
На лоб Емельянова опять набегает еле заметная тень.
- У Симы был выкидыш на третьем месяце, врачи велели подождать, поберечься.
- Матка слабая, значит.
- Нет, не матка. Я … я в живот её ударил. Ругались мы тогда.
- Ударил? Ах, мой неистовый Эдисон! Из-за чего ты её побил?
- Из-за того, что я в интернете с бабами торчу, - тяжело признаётся Эдик. – Ну и двинул сгоряча, не рассчитал.
Тот случай с выкидышем он старается забыть изо всех сил. Когда от резкого удара поддых Сима растерянно села на пол и замолчала, Емельянов подумал, что она успокоилась. Хлопнул дверью, вышел на улицу курить. Вернулся – Сима всё так же сидела на полу, привалившись к стиральной машине и обнимая руками живот. Из-под неё что-то текло.
Сима тихо сказала: «Прости, Эдик. Кажется, я потеряла нашего маленького». И, вернувшись из больницы, больше не упрекнула его ни единым словом. Все думали, что она оступилась на лесенке – Серафима не выдала мужа.
- Выходит, твоя бывшая косвенно пострадала из-за меня? – с непонятной интонацией говорит Ирина Полянская. – Ладно, по-женски я ей сочувствую, но сделанного не вернёшь. Хочешь, я рожу тебе ребёнка, Эдисон? Не сейчас, попозже. Через несколько лет.
- Мне странно, что у тебя было три мужа – а детей ни от кого нет? – осторожно говорит Эдик.
- Ничего странного. Я не такая отсталая, как твои колхозницы. Если соберусь родить, то лет в сорок, не раньше. Роды после сорока омолаживают. Пока мне нужны деньги и карьера. Может, оставим эту тему? Наливай.
Эдик снова звякает бутылкой, струя янтарно-жёлтой жидкости кружится в рюмках как расплавленное золото. Вздохнув, выжимает из себя улыбку. Они с Ириной теперь подельники, им надо держаться друг друга.
- Всё нормально, Иришка. Наверно, переволновался.
- Понимаю, мой милый бурятский мальчик. Выпьем ещё вискарика.
Ирину приглашает танцевать какой-то седовласый представительный мужчина. Он спрашивает позволения у Эдика, Емельянов равнодушно кивает головой. Пара сливается в объятии и скользит по залу, руки седовласого обнимают полуголую спину Ирины, но Емельянов почему-то совсем не испытывает ревности. Видимо, издержки совместной жизни с чересчур "медийной женщиной". Вот Симу он ревновал страшно, к тому же пожарнику Максиму.
Эдик смотрит на часы. Половина пятого. Нервно опрокидывает стопку «Клана МакГрегора», но не чувствует вкуса спиртного. Он догадывается, почему душа у него не на месте, и это портит ему весь отдых. Причина беспокойства – глупая Симка. В замужестве Эдик звал её ласково: Симочка-росиночка. Что теперь с его росиночкой? Заметил ли кто-нибудь исчезновение почтальонки? Поднялась ли тревога в деревне? Нашёл ли кто-нибудь связанную девушку?
С неожиданной чёткостью Эдик вдруг понимает, что Серафимы никто не хватится до поздней ночи. Первыми, скорее всего, забеспокоятся старухи в деревне Залесово, не получившие пенсий. Но почтальонки на селе работают по скользкому графику, они разносят пенсии не по часам, а как им самим удобнее. Эдик помнит - иногда Серафима носила деньги в двенадцать дня, иногда – полдевятого вечера. Вот до вечера сегодня бабульки и прождут Емельянову у своих окошек.
Конечно, не дождутся. К ночи старухи решат, что почтальонка заболела и отложат свои претензии до утра. И уже утром начнут дружно звонить и жаловаться в местное почтовое отделение, начальнице Галине Корчажниковой.
Выходит, пленница рискует провести в лесу целую ночь? Такое развитие событий Эдика не радует. Дома Серафимы хватиться некому – после развода она осталась жить одна, чтобы не бросать дом и огород. Мать с отцом у неё на другом конце деревни. Любовников нет. Значит, с этой стороны Симу сегодня тоже искать не станут.
Сколько метров от пленницы до дороги? Эдик морщит лоб, нервно барабанит пальцами по краю блюда. Метров двадцать или тридцать? Далековато они с Ириной её затащили. Сможет ли Сима выползти на открытое место? Они бросили её в пластмассовых наручниках, с кляпом и мешком на голове. Серафима слепа и нема, беспомощна как новорождённая. Освободиться из хомутов она определённо не сумеет. Выплюнуть кляп, позвать на помощь – тоже. Что она сейчас делает? Каково ей?
Мысли теснятся в голове, распирают Эдику череп, он торопливо выпивает ещё один тюльпанообразный бокал виски, купленного на краденые деньги.
Скобянский мост, где они бросили Симу, – это невероятная глушь, тут он Ирине не соврал. Проедет ли мимо кто-нибудь из деревенских рыбаков? А если проедет – заметит ли за обочиной женщину в чёрных лосинах и с чёрным мешком на голове? Эдик как никто другой знает, что такое – валяться связанным. Ирина тоже порой по полночи мурыжит его в верёвках и наручниках – донимает, порет плёткой, щекочет. Даже в уютной постели вынести такое непросто, а в лесу? Ни почесаться, ни попить, ни в туалет сходить. Мухи, комары, осы, черви…
Не было ли там вблизи муравейника? Когда-то Эдик читал про пытку таёжных народов: привязывать пленника к дереву с муравейником. Свирепые трудолюбивые насекомые обгладывают жертву за считанные часы.
А змеи у Скобянского моста есть? Ох, не к добру они с Ириной это затеяли. Емельянов уже шесть лет крутит баранку на «скорой помощи» и повидал столько критических случаев, что книгу пора писать. На памяти у него сотни вызовов к пьяным, захлебнувшимся в рвоте, к пациентам, обгоревшим на солнце чуть не до коматозного состояния, к укушенным змеями, к раздувшимся от аллергии на цветочную пыльцу…
Аллергии у Симы вроде бы нет, но если её нечаянно стошнит в кляп? В начале лета пьяный мужичок уснул у забора на солнцепёке и огрёб солнечный удар, по-медицински - гелиоз. Нашли его в предынфарктном состоянии – сердечная аритмия и заоблачное артериальное давление. Кожа с мужика слезала клочьями. Не обгорит ли Симка на солнышке до состояния головёшки?
Насколько туго у Серафимы связаны руки и ноги? Вот бы знать. А ведь был у Эдика на "скорой" и такой вызов. Отец приковал четырнадцатилетнюю дочь-наркоманку к трубе в туалете: решил вылечить чадо от наркотиков. Девчонка выла и кричала, отец думал, что у неё идёт ломка. Заклеил ей пластырем рот, чтоб не будила соседей. Оказалось – не ломка, а наручник на девчонке был застёгнут слишком плотно. Из-за пережатых сосудов к утру у наркоманки развился марантальный некроз кисти. Мало того, что пацанка была героинозависимая, так она теперь ещё и однорукая. Отцу вроде бы дали условный срок.
Посмотрим правде в глаза, Эдуард Иванович Емельянов. Вашу бывшую Симочку-росиночку у Скобянского моста могут не найти сутки или двое. Всё это время она будет связана пластиковыми наручниками, с поролоновым кляпом во рту, который нельзя вытолкнуть. Без еды и питья. Кровожадных хищников в тех лесах нет, но даже одна сороконожка, заползшая девушке в трусики, может довести жертву до умопомешательства. Никакой волк не понадобится.
Эдик отталкивает от себя бокал с недопитым янтарным виски. Его мысли принимают новое направление. Кто найдёт Серафиму в лесу? Что это будет за человек? Рыбак? Грибник? Или бродяга? Скорее всего, это окажется мужик. И вот он натыкается в кустах на полную связанную красавицу с обильной грудью, обтянутой просвечивающей белой майкой, и ляжками, облитыми сексуальными блестящими лосинами. Лосины идеально повторяют форму её крепких ног и дивно вспыхивают в солнечных лучах. Спандекс на бёдрах блестит влажно и туго, будто покрытый мельчайшим водяным конденсатом. Тесные чёрные трусики под лосинами обозначены глубокими косыми линиями… Девушка в наручниках измучена и беззащитна, даже пальцем пошевелить не сможет. Бери её живьём!
Вспоминая прелести бывшей жены, Эдик ощущает небывалое возбуждение, словно он и есть тот неведомый лесной бродяга, откопавший под деревом связанную аппетитную девчонку. Что с нею сделает нашедший? Люди в наше время разные бывают.
К чёрту! Так и с ума сойти можно. Схватив мобильник, Эдик стремительно вскакивает с места и покидает ресторан. С момента ограбления прошло почти три часа. Надо ехать! Он не сможет спокойно гулять на краденные деньги, пока не убедится, что с бывшей женой всё в порядке.
Он просто должен убедиться, что Симу найдут живой и здоровой.
Когда Ирина, закончив танец с седовласым, возвращается к столу, то Эдика там нет. Она думает, что муж отлучился в уборную, опрокидывает стопочку виски и снова идёт на танцпол. Тем временем Емельянов переминается на тротуаре в квартале от ресторана, смотрит адрес на ближайшем доме и набирает службу такси.
- Вы позвонили в стол заказов, - говорит диспетчер. - Куда едете?
- В район. Деревня Залесово.
- Выезд за пределы города рассчитывается по двойному тарифу. Ваша поездка обойдётся в …
- Наплевать, во сколько обойдётся поездка. Дайте машину!
- Ожидайте.
14 ИЮЛЯ. ДЕРЕВНЯ ЗАЛЕСОВО. (позднее)
Таксист ведёт свою корейскую легковушку в сторону родной деревни Эдика. Вдоль дороги мелькают поля, первые стога сена, умиротворяющие деревенские пейзажи. Краем глаза таксист косится на длинноволосого пассажира в лиловой рубашке от Валентино. Пассажир худой и взвинченный, от него пахнет алкоголем, но на сумасшедшего вроде бы не похож. Какого лешего ему понадобилось под вечер в таком захолустье? С бабой поссорился? Или скрывается от бандитов?
- Сейчас будет отворот, - бросает Эдик. – Грунтовая дорога, а через шесть километров - Скобянский мост. Знаете такой?
- Я в городском такси работаю, а не в сельском, - бурчит водитель. – Знаю только адреса кабаков и места дежурства элитных шлюх. Вон, недавно одну эскортницу подвозил, визитку оставила. Досуг для взрослых, с массажом, всё как полагается.
Водитель кивает на приборную панель, где лежат сигареты и прямоугольная визитная карточка с цветным орнаментом. На карточке – две весёлых грудастых девчонки в купальниках и название сайта: «Массажная поляна». Ниже приписано: «Выезд. Досуг. Круглосуточно».
Эдик мельком бросает взгляд на карточку – ему не до развлечений. Отворачивается обратно к окну, но что-то его смущает в яркой визитке с грудастыми девчонками. Он берёт картонку с торпеды. Название сайта «Массажная поляна» ему ни о чём не говорит. Электронный адрес – тоже.
А вот сотовый телефон в самом низу карточки знаком Эдику до боли. Ошеломлённый Эдик, шевеля губами, пробегает глазами номер, потом ещё раз и ещё, снова перебирает все одиннадцать цифр до последней. И ощущает, что его сейчас тоже ударили поддых, как он когда-то ударил несчастную беременную Симу.
Ошибки быть не может, это номер Ирины, с которой он живёт и спит уже целый год. Массажистка Полянская работает в студии «Массажная поляна» - любой досуг для взрослых, круглосуточно, с выездом. Та самая Ирина, которая страстно мучит его ночами, жаждет карьеры и денег и хочет родить ребёнка после сорока лет, чтоб «омолодиться».
- Дрянь! - срывается с помертвелых губ Эдика. - Какая же дрянь… продолжение пениса.
- А? Вы что-то сказали? – водитель настороженно хмурится из-за руля.
- Нет-нет, я не вам.
Не доезжая двухсот метров до моста, Эдик велит водителю остановиться. Дорога пустынна, по грунтовому полотну скользят пыльные тени. С Ириной он разберётся. Прежде всего надо узнать - здесь Сима или нет? Нашлась или по-прежнему лежит в траве со скрученными руками, заткнутая, искусанная, брошенная?
- Вас ожидать? – нехотя спрашивает водитель. Ему не нравится подозрительный длинноволосый пассажир, не нравится чужая лесистая местность и не нравится отсутствие явной цели поездки. Вокруг ни домика, ни автобусной остановки – ничего. Только шумящие ели и розоватые заросли шиповника по опушке.
- Спасибо, не ждите, - Эдик вылезает из салона.
На приборной панели водителя он видит пачку сигарет. Эдик бросил курить около года назад, но после откровения с визиткой «Массажной поляны» рука сама тянется к плоской бело-красной коробке.
- Можно?
- Закурить? Да берите, конечно, - уже добродушнее говорит таксист, лишь бы поскорее уехать от странного парня.
- Всю пачку можно? И зажигалку впридачу. Я заплачу сверху.
- А мне самому не останется? У меня одна пачка, запаса нет.
- Даю пятьсот рублей.
Водитель очумело крутит квадратной головой.
- Ты что, чувак, миллионера грохнул? Ну, забирай.
Эдик бросает на сиденье горсть бумажных денег и встаёт у дороги на негнущихся ногах. Торопливо и жадно закуривает, давится кашлем, ждёт, пока таксист развернётся и скроется за поворотом.
Такси уезжает. Куря на ходу, Емельянов бежит через мост и ныряет в кусты. До Симы должно быть совсем недалеко. Он уже придумал, что делать. На брелоке с ключами у него болтается сувенирный ножик, незаменимый инструмент в арсенале всякого шоферюги. Если Сима по-прежнему лежит в лесу с мешком на голове, Эдик подкрадётся, надрежет ей пластиковые наручники и по-тихому уйдёт через лес. Главное, чтобы Серафима сумела освободиться, тогда наступит черёд разбираться с «массажами и пассажами» Ирины Полянской. С её на всё способными негритянскими губами и продажной промежностью, выбритой под «ёлочку».
Эдик нервно, локтями раздвигает хлещущие ветки кустов. В подлеске стекляшками звенят комары. Вот примятая трава, где он нёс из машины связанную Серафиму. Похоже, засады нет, иначе птицы не свистели бы так беззаботно. Но из головы у Эдика не выходит визитка Ирины. Почему, почему, чёрт побери, эта гнусная эскортная потаскуха подбила Эдика на банальное ограбление почтальонки? Заработки у проституток упали, что ли? Или захотелось срубить деньжат на стороне, чтобы не делиться выручкой с бандитами и сутенёрами?
Или Ирина захотела понадёжнее привязать к себе Эдика, замазать в криминале, чтоб не ушёл, когда всё вскроется? Вполне возможно. Ирине уже за тридцать, сзади её подпирают более молодые и свежие коллеги по панели. Век проститутки короток, максимум лет через пяток Полянской придётся сложить зубы на полку. Надо готовить пути отхода. Как вариант - охомутать деревенского растяпу-сожителя, который вкалывает за двоих, убирает дом, готовит обеды и балдеет, если шлюха-жена по ночам связывает его колготками и с причудами сосёт ему член. Много ли простофиле надо? Покажи ему наручники и ляжку в чулках – он твой с потрохами.
А уж если вы провернули с ним ограбление бывшей жены, он тем более твой навеки. Сука! Сука ты, Ирина.
Видимо, пленная Серафима пыталась катиться, извиваться, ползти, пока не выбилась из сил. Она сидит в той же позе, в какой когда-то сидела у стиральной машины после удара в живот. На грудь и руки налип лесной мусор, остатки раздавленных поганок, чешуйки и листья. Руки и ноги у неё по-прежнему скручены пластиком, во рту кляп, но Симе удалось разорвать пакет на голове о какую-то ветку.
Заплаканная, распухшая от комариных укусов, женщина смотрит на Эдика огромными печальными глазами, разодранный мешок колышется и хлопает вокруг головы как капюшон.
Инкогнито сохранить не вышло, Сима его увидела. Эдик пытается притвориться удивлённым, словно не ожидал встретить бывшую супругу в таком месте.
- Серафима! Ты как тут очутилась? На тебя напали? А я вот к матери приехал, прогуляться решил… Давно в лесу не был.
Эдик запыхался, он чувствует, что фальшивит и переигрывает. На нём дорогая рубашка от Валентино, брюки со стрелками, замшевые туфли – ну какой идиот гуляет по лесу в таком наряде? У гадины Ирины наверняка вышло бы более достоверно, в ней умерла великая актриса. Впрочем плевать, зато Сима до сих пор жива. Обежав сидящую сзади, Эдик расстёгивает ошейник-кляп на затылке Серафимы, стаскивает с неё разодранный полиэтиленовый куль. С мучительной гримасой Серафима двигает челюстями, скулы и губы у неё окостенели от долгой неподвижности. И покорно, шепеляво шепчет:
- Эдик… Ты ведь пришёл меня убивать? Пожалуйста, не надо…
- Да что ты, Сима? Бог с тобой, - Эдик кромсает ленты наручников на её руках и щиколотках, отшвыривает обрезки налево и направо. – Вот уж не ждал тебя увидеть! Сейчас, сейчас развяжем… Девочка бедная, кто ж тебя так?
Сима растирает лицо руками, размазывая слёзы, потом вдруг краснеет и пытается отодвинуться от бывшего мужа.
- Эдик, отвернись! Не надо! Не смотри на меня!
- Что не надо? Что с тобой? – пугается Емельянов.
- Мне… стыдно, - шёпотом объясняет бывшая жена, расчёсывая груди, живот и подмышки. Потом начинает плакать.
- Почему, Симушка?
- Я … описалась, пока сидела. Окрошки много в обед съела. И трусики между ног давили.
Эдику хочется истерично рассмеяться, но горло ему тут же захлёстывает от жалости. Обычно озорная и оптимистичная Серафима выглядит измотанной, усталой, несчастной. Он протягивает руки к жене, но в кармане у него оживает мобильник – страстная массажистка Ирина заскучала в городском ресторане и разыскивает мужа-подельника. Здравствуй, моё «продолжение пениса».
- Алло! – её капризный выпивший голос. – Ты где, мой мускусный пони? Ко мне тут пристают галантные кавалеры, а тебя нет!
- Срочно выдернули на работу, - коротко лжёт Эдик, прикрывая трубку рукой. Перед ним маячит взлохмаченный русый затылок сонно-заторможенной Симы. – Вернусь – объясню. Мне некогда.
- Зачем вызвали? Не насчёт тех номеров? – мгновенно трезвеет Ирина.
- Нет. Просто проверка.
- Тогда ладно. Не задерживайся, мой Эдисон. Иначе ночью будешь уж-жасно наказан!... Я умею уж-жасно наказывать. Ха-ха-ха!
Емельянов многое хочет сказать Ирине Полянской, но это нетелефонный разговор. Он даёт отбой и помогает Симе подняться. За три часа в плену Серафима пропотела насквозь, однако трясётся будто в ознобе, от неё пахнет мятой травой, застоявшейся женской сладостью и самую чуточку - недавним конфузом с мочевым пузырём.
- Поправилась ты, - притворно "замечает" Эдик, удерживая освобождённую узницу вертикально. Затёкшую от наручников Симу шатает как маятник, сквозь майку неприлично и неуместно выпучились крупные соски, похожие на дверные упоры. Когда полные ляжки женщины соприкасаются друг с другом, влажные лосины вкрадчиво посвистывают, эластановая поверхность ног похрупывает как граммофонная пластинка. Если долго смотреть на них, это равносильно наблюдению за дугой электросварки. Глазные мышцы заболят.
- Зато ты исхудал в городе, - лунатично бормочет Сима. - Один нос остался.
- Пойдём под мост, в Туме сполоснёшься, отойдёшь.
- Пошли. А то как я в деревню, описанная? Ты подержишь меня немножко?
- Конечно, маленькая.
На данный момент для Симы нет ничего важнее, чем смыть с себя свой позор, хотя запах мочи почти не слышен. Речка Тума мутная и тёплая, в ней величаво дрейфуют кувшинки, над водой деловито снуют аэропланы-стрекозы. Бывший муж Эдик помнит каждую родинку и крапинку на теле Серафимы, но она, сбросив туфли-лодочки, стыдливо сползает в Туму одетой, и лишь зайдя по грудь в рыжую воду, украдкой снимает чёрные лосины и трусики. С наслаждением пьёт грязноватую, отдающую тиной влагу, умывает опухшее лицо, полощет своё нижнее бельё.
- Помнишь, ты такие же кувшинки мне дарил? – Сима вдруг трогает пальцами плавающий яичный цветок. – Наверное, был Иванов день?
- Ага, тоже июль стоял. С моста в Карасихе за ними нырял, мне лет семнадцать было.
- Эдик…
- Ау, Сима?
- Спасибо, что вернулся.
Эдик затягивается на берегу второй сигаретой, откашливается. По легенде ему надо бы расспросить супругу, как она попала в лес в стороне от жилья, да ещё и связанной? Прикинуться дурачком, завалить тупыми вопросами.
- Я на выходном, к матери погостить пригнал. Ты лучше это… Расскажи, что случилось-то? Я иду, гуляю себе, хотел на Сырволде землянички поесть… и тут – ты в кустах! Связанная.
Сырволдой местные называют затяжной косогор, идущий от Залесовского утёса. Земляники на нём и в самом деле пропасть, а почему назвали так – никто не ответит. Может, раньше наверху была деревенька, где варили сыр? Сима отжимает мокрые волосы, отжимает лосины из спандекса, скрутив их в тугую чёрную змейку. Майка облепила её высокую пшеничную грудь, губы снова посвежели, заиграли красками, налились блеском, словно гроздь спелой красной смородины.
- Ты не гулял, Эдик.
- Что?
- Сейчас ты утопишь меня, да? – всхлипывает из воды Сима. – Эдик, я ведь сразу догадалась, что ты был там... с той женщиной в серой машине. Это тебя звали Шамилем?
- Какая машина? – пугается Эдик. - Да что ты плетёшь?
Серафима черпает воду горстью, промывает глаза с выступившими слезами.
- Не знаю как… я по запаху тебя узнала, наверно. Сердцем. Мы же три года с тобой жили. И подушка ещё долго тобой пахла. А когда ты взял меня на руки, связанную, и понёс… осторожно так, нежно… Эдик, я узнала тебя.
- Ерунда какая-то, - Эдик сдавливает руками заболевшие виски. - Ты переволновалась, Сима. Сколько тут пролежала?
- Это был ты. Ты! Не трогай, не убивай меня, Эдик! – Сима выставляет перед собой скрученные эластичные одёжки, будто надеется защититься ими от разоблачённого бывшего мужа. – Я никому не выдам, правда. Вымоюсь, подсохну и пойду в деревню. А вы со своей…
Она закрывает лицо руками и пережидает приступ плача. Слёзы падают в мутную воду, смешиваются с речной баламутью, поднятой со дна.
- А вы с ней, Эдик, живите счастливо, - сглатывая слёзы, договаривает Серафима. - Я не выдам тебя. Не хочу, чтоб тебя посадили. Ты же был добрым, Эдик! Пока не спутался с интернетной б...!
Рыдающая Сима снова нагибается над водой, механически, утирая глаза, выполаскивает лосины и трусики. В наступившей тишине Эдик медленно достаёт телефон из кармана брюк.
- Сима, - говорит он надтреснуто. – Симочка-росиночка, ты дождёшься меня здесь? Сейчас я съезжу и привезу деньги, почти все. Без одной пенсии. И сумку из озера достану. Я найду, где мы её кинули.
Серафима молча плачет, но кивает из реки русой головёнкой. Отбросив длинные, слипшиеся от горячки волосы, Емельянов набирает номер той же службы такси.
- Здравствуйте. Мне бы машину - забрать меня из района, у деревни Залесово! Срочно!
- Извините, ваш заказ отклоняется, - сухо чеканит диспетчер. – Дальние заявки без предоплаты не принимаем. Ищите транспорт поближе. Всего доброго.
- Чёрт! – Эдик убито смотрит в умолкшую трубку. – Сима! Тебе бы только никому не показываться на глаза, а я мигом … Правда, ведомость, наверно, вымокла в озере. Ерунда, были бы деньги сухие.
- Я подожду, - Сима соглашается послушно и гнусаво, швыркая носом. – Всё равно мне ничего не остаётся. Кому я нужна без сумки с пенсиями?
- Блин, где поймать тачку? – Емельянов стремительно листает файлы в телефоне. – Серёге-фельдшеру звякнуть? Или Викентьевичу? Нет, Викентьич на смене. Может, Акопа набрать?
Пока Эдик терзает адресную книжку мобильника, вверху на дороге раздаётся противный визг, похожий на надсадное жужжание бормашины, перетекающий в соло неисправной бензопилы. На Скобянский мост выкатывается нескладный человек на красном китайском мопеде – Тимоха Рябов собственной персоной. Заметив парочку в реке, Тимоха в чумазой спецовке останавливается, тормозит о доски голенастыми ногами. Четырёхтактный движок «Альфы» тарахтит ещё секунду и глохнет.
- Го-го-го! Спалил я вас, Емельяновы? – удивлённо и задорно кудахчет Рябов, словно открыл самый большой секрет на свете. – Милуетесь, пока никто не видит? Здорово, Эдик.
- Здорово, Тимыч.
- Симка, там тебя в Залесово обыскались, а она – го-го-го! - с бывшим в речке пулькается? Да мне по фиг, конешно, я трепаться не буду. Чо им сказать, бабкам-то?
- Тимка! – Сима напускает надменный вид, прикрывает облепленную майкой пышную грудь с торчащими сосками. - Ты откуда вообще выпал?
- Велик отремонтировал, тебя в Залесово встречать погнал, - Рябов поглаживает руль, гордый собой. – Приезжаю к ним, кинулся туда-сюда, Федотовна у колодца говорит: обломись, не видали мы сегодня почтальонку! Найдёшь – тащи её сюда вместе с пенсионным фондом! Я и опешил: думаю: куда же Симка делась? Ведь при мне в ельник убегала. Ну и … езжу вот, тебя выглядываю…
Эдик завороженно изучает Тимохин красный мопед.
- Тимка, подь сюда! Дело есть!
- Чо за дело?
- Драндулет твой нормально пыхтит? Бензину до города хватит?
- Спрашиваешь, Эдюха! – Рябов щёлкает ногтем по бензобаку. - Тимофей Дмитрич полдня копошился, по гаечке перебрал, заправил. Ему и надо-то две литры на день. Теперь шайтан-машина, а не велик! Шестьдесят кэмэ газует как с куста.
Емельянов поднимается с берега, поспешно оттирает туфли от глины.
- Тимоха, не в службу, а в дружбу - дай напрокат? А сам с Симой побудь, хорошо? Ей нездоровится, но очень надо... – и поправляется. - Нам с ней надо.
- А чо? – выпытывает недалёкий Рябов, охочий до чужих тайн. – Проблемы, что ль, у тебя?
- Да! Огромные проблемы. Семейные. Потом расскажу, с меня ящик пива.
- Я сумку… потеряла, - Серафима смущённо ищет ногами под водой чёрные тесные трусики, натягивает их на себя. – Эдик съездит и найдёт.
Тимоха с интересом наблюдает за её милыми женственными манипуляциями с нижним бельём, его простецкая физиономия расплывается в сальной понимающей улыбке.
- Знаем мы таких растеряш… Наскучались за год, ползуниху-ягоду небось собирали? Вам тут не до сумки было, го-го-го! Прячутся как молодожёны, купаются нагишом... А руки-то тебе Эдька связывал, что ль, Симка? Синяки вон. Мы вот как-то тоже с Заветовой легли…
- Не болтай при всех-то, - перебивает Эдик. - Дашь мопеда? И Симу покарауль.
- Да бери, пользуйся, коль надо, - Тимоха гостеприимно разводит тощими руками. – Свои же люди.
- Спасибо! - Эдик взлетает на насыпь, принимает рога Тимохиной «шайтан-машины», по-ковбойски прыгает в седло. Оборачивается с моста на Симу и они оба почему-то заливаются юношеским румянцем.
- Сима, я вернусь, - хриплым, срывающимся голосом обещает Эдик. - Обязательно вернусь. Я скоро! Найду сумку, деньги, скажу пару ласковых одной … массажистке – и назад.
- Возвращайся, - говорит из воды бывшая жена Серафима, сверкая свежеумытыми весенними глазами. – Мы будем тут, с Тимохой.
Преисполненный важности от своего участия в неизвестном детективе, Рябов спускается к Симе на бережок, закуривает и разваливается на травке. Эдик запускает визгливый движок мопеда, но внезапно снова глушит. Двое снизу смотрят на него – два белых лица. Доверчиво-удалое - Тимохино и невероятно красивое – Серафимино.
Эдик просто позабыл, как красива его Симочка-росиночка, но теперь вдруг вспомнил. Он многое вспомнил за эти полчаса. Почти всю прошедшую бестолковую жизнь.
- Велик барахлит, что ли? – Рябов ковыряет соломинкой в зубах. – Не должен, как бы. Ты газу с места много не давай. Постепительно газуй.
- Я люблю тебя, Сима, - вдруг говорит Емельянов. – Прости меня.
Сима срывает кувшинку на длинном стебле и подносит к мокрому лицу.
- Прощаю, - шепчут её губы. - Я тоже люблю тебя, Эдик. И … я ждала тебя. Весь год ждала.
- Я вернусь! - кричит Эдик, уезжая прочь на красном мопеде под соло неисправной бензопилы и жужжание бормашины. Над мостом вьётся маслянистый синий дымок выхлопа.
- Я ждала тебя, любимый, - тихо говорит кувшинке Сима. - И буду ждать ещё, если нужно.
- Чудаки вы, Емельяновы! – ухмыляется редкозубый Тимоха. – На фига разводились?