Палимпсест

               
                1
        Мужчина присел на краешек стула в гостиной и задумался. Но ни одна мысль, как он ни старался, не приходила ему в голову. Сознание было пусто. В бессилии родить мысль он заерзал на стуле. Что делать. Пора было ложиться. Близилась ночь, обещавшая утомительную бессонницу. Жалобно вздохнув, мужчина прошел в спальню и лег на свою половину широкой кровати. Его половина была половиной лишь на словах, - лежавшая на постели женщина, вытянулась поперек кровати, оставив своему мужчине свободное место лишь на самом краю необъятной кровати. Была бы она так же необъятна, как кровать, но нет, ростом невеличка, худа как щепка, да еще похрапывала с тонким посвистыванием.
        Тишина ночи, звеневшая в ушах мужчины, открыла ему призрачность существования наяву, когда все спит. Примостившись у самой головы своей бесценной половины, он поймал себя на мысли, что она плещется в его сознании как лосось, идущий на нерест. Он искренне обрадовался удаче, что мысль, наконец-то, забила ключом, то есть, в его сознание образовалась ментальная скважина, из которой заструилась чистая мысль.
        Он подумал о том, что есть не только чистый, метафизический идеальный разум, без примеси чувственности, но и чистая, метафизическая, идеальная мысль. Что это за мысль такая? Это мысль как явление самой идеи, если та есть ее сущность. Проще говоря, его посетила идея. Когда говорят, что родилась идея, это следует понимать буквально, в том смысле, что человек разродился от бремени раздумий идеей, что она вошла в его плоть и кровь представлений и переживаний и вышла из них, измененной только по видимости, по явлению, по представлению, а по сути осталась той же самой, идеальной. Есть ли она свет от источника света – идеального существа, ангела, духа из духовного мира или она есть сам этот дух? Есть ли идея – явление духа или сам дух, явлением которого сознания мыслящего есть его мысль? Трудно ответить на этот непростой вопрос. Сразу просится на ум догадка, гипотеза о том, что ангел светит идеей, освещая мысли человека, привлекая к ним его внимание (интенцию). Поэтому лучше сказать, что идея есть функция духа, его действие на интеллект человека, на его разумную душу, на самосознание. Это чистый свет ангелов, свет сияния познания херувимов и свет пламени любви серафимов, если переходить на теологический язык. Ведь идеальное познание есть любовь. Подумав об этом мужчина, нежно обнял свою женщину и закрыл глаза, ожидая спокойной ночи и приятных сновидений.
        Однако ночь была беспокойная, и ему снились кошмары. Во сне он бежал от кого-то страшного по узкому коридору, который все больше сужался, пока он не застрял в нем, с трудом переводя дыхание, задыхался, переживая повторно муки выхода на свет при рождении. Наконец, он проснулся и открыл глаза. Это, в самом деле, было новое рождение, только не плоти, а сознания. Сначала он не помнил себя, потом, все же, припомнил. Припоминание есть повторное рождение Я. Я своенравно и ответственно за упрямство своего, нет, не обладателя, как многие думают, а представителя. Как правило, люди неумело, неразумно пользуются собой, совершая глупости. Кто в этом виноват? Разумеется, личное Я как лицо, олицетворение характера.
        Пора назвать мужчину личным именем. Его звали Петром. Мужчине имя было к лицу. Женщину звали Екатериной. Укороченное «Катя» шло ей больше. Поэтому если они были вместе, их звали «Петя» и «Катя». Они не были зарегистрированы и повенчаны, и состояли, как им хотелось, лишь в гражданском браке. Когда знакомые спрашивали: «Почему?», то они отвечали, что предпочитают свободу от человеческих условностей и обязательств. Нельзя сказать, что они любили друг друга, но нельзя было сказать, что они не любили. Петя и Катя нравились друг другу. Петр давно уже решил, чем глагол «нравится» отличается от глагола «любит». Он отличается смыслом. Это не шутка, а правда жизни. Слово «нравится» имеет значение, но не имеет смысла. Напротив, слово «любит» имеет смысл. «Нравится» имеет значение объекта влечения. «Любит» же выражает отношение к нему того, кто занимается этим «любит». Он занимается «этим» со смыслом.
        Отношения между Петей и Катей были простыми, и они занимались «этим» с таким же физиологическим значением здорового образа жизни, как питанием, сном и очищением организма от грязи. От всех этих процедур жизни они получали удовольствие, как живые существа. Были ли они счастливы? Сомневаюсь. Они могли быть счастливы, если бы любили друг друга. Было ли им хорошо? Не думаю. Им было неплохо. То, что делал Петя с Катей, ему нравилось больше, чем с другой женщиной. Кате нравилось нравиться больше Пете, чем другим мужчинам. Ей было неплохо от того, что она нравится, а не от того, что она любит. Почему? Наверное, потому, что тот, кого она любила, не любил ее. От того, что она любит, ей было плохо, очень плохо.
        Неверно говорят, что мужчина отдается любви, а женщина отдается в любви. Верно, что мужчине нравится брать, а женщине нравится не давать и не отдаваться, а поддаваться, уступать. Слабость уступает силе. И все. Мужчине нравится брать то, что нравится. Женщине нравится нравиться. Другое дело любовь, ведь любви все возрасты и полы покорны, ей отдаются как женщина, так и мужчина. То, что любви отдаются и женщины, и мужчины означает, что они отдаются друг другу. Для них главным является само отношение, и, следом, они в этом отношении, как один/одна, так и другая/другой. В любви они становятся собой благодаря друг другу.
        Поэтому Петя, когда проснулся, взял Катю, потому что она понравилась ему. Катя уступила ему, потому что ей нравилось нравиться. Конечно, ей нравилось нравиться Пете больше, чем другому мужчине. Но еще больше ей нравилось просто нравиться, то есть, нравилось не отдаваться, а нравилось нравиться самой себе. При этом она не столько отдавалась, сколько поддавалась Пете. Можно сказать, что в этом живом, нет, не животном, а в еще более простом акте, Петя получил только физическую (физиологическую), утробную разрядку, вроде лягушки или паука. Для Кати же эта физиологическая процедура имела характер еще и животной (кошачьей) любви, ибо предполагала психологическую, эмоциональную разрядку. К сожалению, в их постельной забаве не было места душевной близости.
        Знаете, любезный читатель, Петя и Катя помогли нам понять, что не только людям, котам и кошкам, кобелям и сукам, но даже лягушкам и паукам нравится это. Возможно, даже лягушке нравится нравиться лягушке. Правда, она не знает, что она лягушка, а вот Катя знала, что она женщина и поэтому ей нравилось нравиться самой себе. В этом она была не столько кошкой, сколько человеческой женщиной. Другими словами, ее отношение к физиологическим потребностям и животным чувствам было человеческим. Так кто был в этом акте больше человеком? Конечно, Катя. Петя был человеком только на словах.
        На самом деле было все сложнее. Петя получил одно физиологическое удовольствие, а не эмоциональное удовлетворение. Поэтому он не удовлетворил свою животную потребность и тем более не получил от акта душевную близость. Поэтому он был несчастным человеком,  то есть, узнал себя как человека с отрицательной стороны. Нельзя сказать, что Катя была счастлива. Но она была эгоистически довольна, ибо не только уступила Пете, но и понравилась себе.
        Зачем мужчины ведут себя с дамами как кавалеры? Затем, чтобы скрыть не только от них, но и от самих себя, что по отношению к «своим» женщинам они часто бывают не то, что не людьми, но даже не обезьянами, кобелями, котами, а пауками. Типичный «паук» – это Казанова. Но женщинам нравится Казанова, потому что на его фоне легче нравится нравиться себе, своих подругам и соперницам.
        Другое дело – дон Жуан. Это более сложный тип мужчины. Он совмещает в себе не только желание и умение брать, что понравится, но и переживание того, что при этом ему нравится нравиться, быть пижоном. Дон Жуан является подавленным геем. Поэтому он изменяет женщине не как «насекомое» Казанова, а как переодетая женщина, которой нравится нравиться не женщине, а самому себе. Он меняет женщин. Он непостоянен в женщинах, но постоянен в самом себе. Он остается самим собой. Он есть в себе, будучи в других. Но является ли он для себя? Он удовлетворяет женщин, но не удовлетворяет себя. Он анти-авто-эротичен. Он не состоятелен как онанист. Он не может быть счастлив наедине с самим собой. Он бежит от себя как от мужчины к женщинам, но ни в одной не находит приюта. Он в каждой находит себе подтверждение, что он мужчина. Так почему не найдет себя в одной? Потому что ему мало всех женщин. Еще раз: почему? Потому что ему не хватает самого себя как женщины, которую как мужчина не может признать. Вот он и бегает от себя как от женщины от одной к другой.
        Как можно быть счастливым, но не с самим собой, как эгоистом, то есть, онанистом, а с женщиной, одной, чтобы не в себе, а в ней найти себя? Для этого надо быть в ней не скрытой женщиной, ее соперницей, дон Жуаном, а мужчиной, быть собой в другой для нее как для себя. Такое счастье возможно только в любви, но не к самому себе, а к другому, в случае с мужчиной к другой. В ней, в единственной для тебя женщине, ты становишься самим собой, будучи ей, уже не женщиной, а человеком, личностью. Поэтому женщины так щепетильны, когда настаивают, чтобы к ним относились не как к месту приложения, а как к личности.
        Чаще же всего мы имеем дело с тем, что наша половина есть то, посредством чего в ней мы ищем себя, а находит ее к нашему неудовольствию. Для здоровья вредно воздерживаться, но лучше заблаговременно найти свою половину, чтобы получить известное удовольствие с естественной пользой для рода. Поэтому, благоразумный читатель, будь взаимен в удовольствии, - это не только приятно, но и полезно, ибо не убавит, но только прибавит количество чувства и повысит его качество. И все же такого удовольствия недостаточно для появления любви.   
        Нам, мужчинам, нужна женщина, чтобы быть счастливым, но не онанистом, а мужчиной по отношению к женщине уже не столько как к женщине, а сколько как к человеку, чтобы она сделала нас тем самым человеком. Женщина нужна мужчине, чтобы ему стать человеком. Это обычный способ очеловечивания мужчины. Тот же самый способ очеловечивания характерен для женщины. Женщина благодаря мужчине становится женщиной. По преимуществу это женский путь. Но есть и другой способ очеловечивания. Он связан уже не с половым чувством, а с умом. Это путь для избранных. Поэтому наедине с самим собой может быть счастлив не онанист, но тот, кто в себе нашел себя не для себя, а для всех. Кстати, онанист – самое несчастное существо, потому что он обречен на одиночество не только на человеческом уровне, но даже на уровне просто живого существа. Его одиночество и несчастье тотально. Поэтому он одинок даже с самим собой. Для обычного человека одиночество смертельно опасно. Онанизм есть бессильное средство покончить с ним. Одиночество может выдержать только необычный человек, то есть, человек, который уже не хочет, и не обязательно он импотент. Он может, но не хочет. Почему? Потому что облагородил свою животную страсть до такого уровня, что это уже не страсть, а интеллектуальная любовь к Богу. Пример тому – Спиноза. Однако вернемся к обычным людям. То, что было сказано выше не означает, что мужчины и женщины должны искать избавление от одиночества в полигамии.
        Не следует делать вывод, что полигамные мужчины скрытые геи, а однолюбы (любители не себя, но единственной женщины) – это настоящие мужчины. Да, среди полигамных мужчин встречаются подавленные геи, то есть, такие геи, которые не знают, что они геи, настолько они умело это скрывают от самих себя или им не хватает ума, чтобы это понять. Но есть среди них и так называемые «насекомые», и «земноводные», и «пресмыкающиеся», и даже водятся «млекопитающие», например, «коты», «кобели» и «обезьяны». Но все они как люди несчастны, хотя многие из них не подозревают об этом. Особенно несчастны те из них, что страдают от любви к более, чем одной женщине. Почему же они страдают? Просто потому, что любят больше, чем одну женщину, разрываются между ними. Нам, потомкам Адама, естественнее любить одну женщину, похожую на Еву.
        Кстати, среди мужчин меньше геев, чем среди женщин лесбиянок, так же как среди мужчин больше полигамных «самцов», чем среди женщин полигамных «самок». Это объясняется тривиальной физиологией и примитивной анатомией этих живых существ. Даже несмотря на то, что половое влечение у женщины, в отличие от животной самки, не ограничено сроком, она все равно вынуждена из-за беременности и ради материнства связывать свою судьбу с одним мужчиной. Но это никак не влияет на ее влечение к себе подобным по полу.
        Другое дело мужчины. Они постоянно хотят женщину и поэтому с точки зрения желания им все равно, кто она и сколько ее, то есть, сколько женщин. Их желание ограничивается только количеством семенной жидкости. Но это так только, если смотреть на мужчину как на самца. Если нет женщин, то они удовлетворяются сами. Но таким образом не бывает полной разрядки. Большая разрядка может быть при отсутствии женщины с присутствующим мужчиной. Но такой секс является грязным. Наличие презерватива не делает такой половой акт «чистым». Он «грязный» уже с точки зрения не натуральной, а культурной гигиены. Это, во-первых. И, во-вторых, это противоречит самому принципу мужского доминирования, - оказаться в положении «крытой самки». Здесь речь идет о чисто животных отношениях. Поэтому среди обычных мужчин положение пассивного гея является неприемлемым, а активного гея - грязным. И, как правило, обычные мужчины такими делами не занимаются.
        У геев есть патологическое влечение к грязи. Вообще, у всех живых существ занимающихся сексом, присутствует это влечение, но только оно подавляется и не является патологическим, потому что умеренно либо инстинктом, либо рассудком, то есть, подавляется. Откуда это влечение к грязи? Странный вопрос. Естественно, от жизни, ибо жизнь есть грязная вещь. Поэтому она всю жизнь, всю себя очищает от живущих. У геев, в отличие от всех других существ, это влечение является неумеренным. Кстати, оно мешает влечению к очищению огненным духом грязи жизни, так как идеализирует грязь, то есть извращает духовное, является его превращенной формой. Геев в большей степени, чем лесбиянок, интересует чистота грязи, то есть, чистое удовольствие без последствий в виде продолжения рода. Поэтому многие комментаторы, будучи скрытыми и даже откровенными геями и лесбиянками, неверно истолковывают платоническую любовь как любовь геев, или, если бы Платон был женщиной, то лесбиянок. Платоническая любовь – это любовь индуцированного сублимацией (сублимированного) импотента к фригидной женщине. Ему неважно, что он любит «холодную» женщину, ибо его интересует не она сама как реальная, неудовлетворенная им женщина, а ее идеальный образ. Его он вынашивает в своей душе, собственным взором проницая плоть реальной женщины в поисках неуловимого женского идеала. Он импотент потому, что для него реальна идеальная женщина, а не женщина из плоти и крови. Казалось бы, нет ничего проще, - найди идеал в реальной женщине и не обращай на ее недостатки никакого внимания. Но нет, мужчина-романтик лучше станет импотентом, чем будет искать в той, что есть, то, чего нет, но может стать, если искать в ней, а не вне ее. Зачем человеку правда, ведь не ложь, а правда убивает. Ложь же дается слабому человеку для спасения в утешении.
        Но словосочетанием «платоническая любовь» можно называть и другую модель межличностных отношений. Следует понимать, что под этим наименованием скрывается не теория любви Платона, а сложившееся в истории публичное мнение либо о ней, либо о практике любви, имевшей место хождения в стенах Академии между Платоном и его учениками-академиками, ставшей парадигмой любовных отношений между академиками как учениками Платона и их учениками. Что это за теория и практика? Теория любви Платона – это теория философского эроса, то есть, философия любви. Что такое философия любви? Это философия философии, ибо философия есть любовь. Любовь к чему? Любовь к идее. Что такое идея? Это идеальное существо. Значит, философия есть любовь к идеальному существу или любовь к идеалу, каким может быть существо в идеале, по своей идее. В качестве примера можно взять речь Диотимы в диалоге «Пир». В этой речи в качестве образца философа выступает Эрот как существо, восходящее в своем стремлении от бедности (Пенни) к богатству (Поросу).
        То есть, философ по идее, в идеале является существом недостатка, стремящимся к его восполнению. Восполнению чего? Конечно, ума, разума, мудрости. Тогда философия есть познание как стремление к мудрости в качестве цели. Философией занимается философ. Он любит философию в том смысле, что ему нравится, ему интересно заниматься ей. Но такая любовь служебная. Она требуется как средство для достижения цели, она служит любовной уловкой, предназначенной для уловления истины. Философ любит философию. Он любит философию как «Философию», которая может привести его в рай, как провела Данте в «Божественной Комедии».  Философия его любимая. Благодаря ей как любимой любящий любит дух в качестве истины. Его любимая – Философия – является идеей истины. Любя идею, философ в мысли любит по идее саму истину. В виде истины ему является сам Дух. Если философия практически есть любовь к мудрости, то философия философии есть теория любовного праксиса. И в этом смысле она является теоретической практикой – любованием, созерцанием, интеллектуальной интуицией истины.
        Вот к каким выводам пришел Петр после того, как Катя пришлась по нраву, понравилась ему, как он любил. К сожалению, он любил не любовь, а удовольствие. Обыкновенно после любовного мероприятия сознание Петра прояснялось, и голова работала лучше. И в самом деле, приятно от приятного времяпровождения. Хотя этому замечанию противоречит поговорка, что «за все хорошее принято платить», расплачиваться. В случае с Петей это звучало бы так: «от приятного времяпровождения было неприятно». Но нет, Петру было приятно. Он чувствовал себя хорошо, потому что после напряжения расслабился. Такие минуты благодатны для анализа, но пусты для творчества, ибо, несмотря на ясность в голове, нет привычной для воздержания мании преследования объекта влечения. Часто он как морковка осла манит идти вперед по дороге предвкушаемого наслаждения, добавляющего к жизни щепотку соли для остроты переживания. В такие минуты разум может снять излишнее напряжение, облагородив животную страсть, придав ей иное направление, не вниз, а вверх, иную стратегию поведения, не приближая объект влечения, а удаляя его от себя, тем самым очищая и кристаллизуя эту страсть, порой переплавляя ее в чисто человеческое чувство.
        Петру, еще не ведавшему привычного для других людей чувства любви, в размышлении стал представляться ее призрачный образ. Но нет, он ускользал от его расслабленного эпикурейским удовольствием внимания, обещая в будущем открыть ему новое измерение любовной страсти.

                2
        Минуты прояснения сознания после испытанной страсти бывают краткими, ибо естественным итогом ее конца является сон как предзнаменование будущей смерти. Недаром у низших существ после спаривания самка съедает самца, за его ненадобностью. У людей такое встречается редко, а если и встречается то в криминальной хронике, в которой нечего делать нормальному человеку. Люди же, напротив, получают от контакта не полное удовольствие и мучают друг друга своим желанием до самой смерти или, по крайней мере, до климактерического возраста.
        Заснул и наш герой. Его же дражайшая половина отправилась, куда глаза глядят, ибо ей было мало получить разрядку. Она находилась в амбивалентном, двусмысленном состоянии. Ей одновременно ничего не хотелось и хотелось, но не самого хотения, а чего-то другого, за неимением любви любимого манящего и опасного приключения. Вот чем опасно безделье выходного дня. Обыкновенно, в рабочие дни, нас спасает от глупостей нудная и тупая работа, то есть, такая работа, которая утомляет до такой степени, что после нее вряд ли можно расслабиться даже в постели. Поэтому мужчины начинают пить горькую водку, которая, к неудовольствию женщин, отвлекает их от них, - и в том, и другом случае. В одном случае (мужчин) она становится слаще, в другом (женщин) противнее. Плохо, когда горькая водка становится для женщины слаще мужчины.
        Петя же пребывал в неведении (читатель, если ты мужчина, берегись оставлять любовницу после любования наедине со своими мыслями), ибо во сне получал полную разрядку. Вероятно, для того, чтобы быть готовым наяву зарядиться новыми впечатлениями от противоположного пола. Но вот незадача, - во сне ему явился ангел и сбил его с толку. Когда Петр проснулся, он никак не мог вспомнить, что такое сделал с ним ангел во сне. Но после сна Петя никак не мог прийти в себя и чувствовал себя потерянным, неуверенным в себе. Следовало немедленно найти себя, снова стать самодовольным, иначе кто-нибудь другой найдет его, подберет, обогреет и оставит себе. «Тогда поминай себя, как звали», - подумал с огорчением про себя Петя.
        - Катя! – позвал свою женщину Петя, намереваясь у нее свериться, где он потерялся, но она никак, «зараза», не откликалась.
        «Куда она подевалась?», - подумал  Петя. Ему было еще невдомек, что он потерял не только себя. Вот, что значит, расслабиться по полной программе.
        Чувство экзистенциальной тревоги овладело его душой. Но это чувство не помешало ему осознать, что даже экзистенциальное переживание утраты самости, характерное для сложных натур, способных не только иметь самость, но и догадываться о ее существовании, задаваясь вопрос о том, имеет ли смысл быть таким, каким есть, самим собой,  было чересчур имманентно для него. Он слишком близко принимал это к сердцу, как свой «шкурный интерес». Было в этом что-то вульгарно жалкое и налично фиксированное, подрезающее крылья воображения, ибо оно держало его внимание в сфере повседневности, в предметной области окружающих вещей, само представляясь ему в виде некоторой вещи. Нет, он уже не мог этим удовлетвориться, он бежал прочь даже от этой удобной только для него ниши, встроенной, вмонтированной в привычный порядок жизни, обывательски адаптированной к ней.
        Его тянуло в иной мир, трансцендентный этому, его самодовольному эгоизму. Конечно, никакого другого мира он не находил, но интуитивно чувствовал его неуловимое, незримое присутствие, представляясь в виде царства призрачных форм культуры. И вот тогда Петр понял, что его мир, в котором он чувствует себя в «своей тарелке», как фаршированная рыба на праздничном столе, - это мир культуры, знакомый ему, где он сам способен представиться и представить то, чем занят, - мыслью, чувством, памятью, фантазией. Другое дело – природный мир с его анатомией, физиологией и массой всевозможных условностей, безусловно принимаемых за саму реальность, с которой нельзя не считаться. Вот эта неотменяемость реальной жизни, такой ни какая она есть, а какой является сообразно духу времени и общему мнению, давила на него так, что вызывало стойкое подозрение, что вот-вот додавит и, наконец, раздавит всмятку.
        Но пока это не случилось, следовало не просто вернуть себя вовремя на место, но и понять, что могло быть упущено, а главное, кого можно было упустить, в ходе поисков себя. Только на фоне запущенности себя можно было выявить, что же именно упустили и кого пропустили. Так кого пропустили и что с ним опустили в контекст? Упустив себя, Петр пропустил самое важное, свидетелем чего он был. Прежде он представлял себя это в виде собственной тени, которая всегда преследовала его, где бы он ни был и куда бы он ни пошел. Но теперь вместе со своей самостью, являвшейся ему в виде его самого, его Я, он потерял и тень Я, второе, альтернативное Я. Он живо представил себя в образе Петера Шлемиля, потерявшего свою тень. Представлять себя тенью ученого из одноименной сказки Ганса Андерсена он не хотел, ибо у Андерсена человеческая тень в самом деле была тенью, а не человеком, как бы она ни старалась показаться им. Тень ученого следовало держать на коротком поводке, ибо как можно отпускать ее на свободу, если она есть то, что бросает человек на все, наводит тень на плетень. Оказавшись на свободе, тень не могла не бросить себя уже на своего владельца, подменив и убив его самой собой.
        В случае же с Петром он потерял свою тень вместе с самим собой. Он еще не вполне отдавал себе отчет в этом. Следовало в этом разобраться, чтобы разыскать то, без чего немыслима человеческая жизнь.
        Второе Я человека является его тенью, темной стороной, ибо скрывается в нем как его внутреннее Я. Его первое Я человека есть то, чем и кем он является в глазах окружающих, которые доводят до его сведения, кто он такой. То есть, внутренний человек не должен забываться и терять свое лицо, обращать внимание на то, как его воспринимают и как к нему относятся окружающие. Но лицо – это не весь еще человек, далеко не весь. Так человек начинает смотреть на самого себя глазами другого человека. Тогда он сам, внутри себя, становится чужим себе. Но с потерей самого себя потерял ли Петр свое внутреннее Я или упустил нечто иное?
        Думать было некогда, - надо было действовать: искать того, кто его похитил. Но кто похитил его так, что он был на месте? Ведь Петр никуда не исчез. Просто он потерял способность смотреть на самого себя глазами другого человека. Прежде у него был такой дар. Благодаря ему он прекрасно находил контакт с нужными людьми, - выдавал себя за того, кого на его месте хотели видеть. Это определяло то, что он утаивал от нужных людей в самом себе, в частности образ самого себя. Это был образ себя в себе для себя, точнее, если говорить на гегелевском языке спекуляция Я в себе и для себя.
        Все то, что здесь изложено по разбираемому личному вопросу Петра Петровича Петрова, было еще только намечено его мыслью приблизительно, схематически в логической графе ментального наброска. Но вскоре оно непременно будет многократно уточнено, конкретизировано в сюжете его жизни им самим в качестве героя повести.
        Но что теперь, в самом начале повествования ему следовало делать? Разумеется, искать среди окружающих воплощение того, кто похитил его. Была ли это женщина? Скорее всего. Условно «ее» он назвал своей музой. Но тогда как ему быть с Катей? Никак само будущее покажет. Катя его вполне устраивала как женщиной, с которой спят, кушают, живут бок о бок. Петр не относился к такому рода мужчин, которым обязательно нужна служанка, чтобы их чистить, кормить, удовлетворять их похоть и потребность в украшении себя красивыми вещами, одним словом создавать вокруг них уют, заботиться о них, чтобы они не были озабочены. В ответ такие мужчины, которых обычно называют «господами», содержат своих служанок, кормилиц и наложниц. Бывает, что их становится больше, чем одна, намного больше. Петру было нужно не это. Он сам мог позаботиться о себе. Ему нужна была не служанка, не любовница, не содержанка, а друг, товарищ и сестра. Друг, чтобы на нее можно было положиться, можно было довериться, можно было быть откровенным, как с самим собой. Товарищ, чтобы заниматься одним общим делом, разделяя с ним общую ответственность за последствия содеянного. Сестра, чтобы быть близкой по душевному отклику, а не по зову плоти. Конечно, не мешало, чтобы подруга, товарищ и сестра не по рождению, а по душе, могла помочь удовлетворить все его желания. Однако этого мало, чтобы быть счастливым. Для счастья нужно и ему самому быть способным  удовлетворить любое ее желание.
        Когда Петр выходил из дома, он уточнил для себя, что он нуждается не в друге, а именно в подруге, потому что ему нужен такой друг, который будет интимно близок ему. Интимность избирательна. Она естественна и поэтому Петр как мужчина естественно мог выбрать только женщину. Значит, он ограничен в интиме. Это ограничение не тяготило и не угнетало его. Зато он был свободен в выборе женщины. В отношении сестры, за неимением ее по рождению, он нуждался в ней, конечно, в меньшей степени, чем в родителях. Родители обязательно должны быть старше, чтобы породить его, но должен быть кто-то еще от них, кто будет ему близок по рождению, будет его современником. Если нет, то лучше, если интимно близкая женщина будет к тому же еще родной по душе. Поэтому условно ее можно назвать «сестрой» по духу, а не по плоти, чтобы не было и тени инцеста.
        Петр решил отправиться в библиотеку в поисках нужного ему человека, как две капли воды похожего на человека из сна. Он предполагал, что увидев нужный человеческий тип, узнает в нем как в воплощении прототип. И вот тогда он употребит все свое обаяние, чтобы очаровать его и найти в нем самого себя. Почему бы не начать поиски с библиотеки как культурного места? Она предпочтительнее других оживленных мест, вроде ресторана или дома свиданий. Кого он там найдет? Женщину навеселе или женщину на час, в лучшем случае на ночь. Зачем, когда у него уже есть женщина? Катя была его женщиной, но не была подругой, товарищем и сестрой в духе. Она была своей, доступной, но в ней не было загадки. Какой именно? В этом все дело. Ему нужна была не женская загадка. В этом смысле Катя была в меру загадочна для него как для мужчины. К тому же она могла вести себя с ним как роковая женщина, «снимая» физической и нервной, душевной болью все его неизжитые детские и подростковые комплексы. Но этой зловещей способностью она редко пользовалась, жалея Петра и только в ответ на его скрытые от сознания желания.  Жалея Петра, Катя любила его. Но он не знал об этом. Так какая загадка ему была нужна? Неземная, небесная. Он хотел…  ангела. Он хотел жить с ним как с женщиной.
        Любезный читатель, я так и вижу, как вы неприятно удивлены странным, если не сказать извращенным, желанием героя. Но не торопитесь осуждать «нашего  героя». Подумайте. Что на самом деле хотел Петр? Он хотел то, что сам не знал. Он все, что угодно мог хотеть, но только не ребенка. Не то, что его могла поразить такая мысль, а то, что она никогда не приходила к нему в голову. Здесь другое. Ведь ангел не есть ребенок. Он не есть и старик или старуха. Он вообще не имеет возраста. Если на то пошло, то он старше любого из нас. Ангел есть дух. Проблема была в том, что Петр испытывал любовь к духу, но не только духовную, а человеческую, то есть, и душевную, и… плотскую. То было результатом, нет, не сексуальной распущенности, а неведения. Почему? Потому что Петр любил так не самого ангела, а ту, в которой он был. Об этом он мог догадаться, только обнаружив его в ней. Следовательно, Петр относился к редкому виду людей, которые в древности жили с богами, а теперь перевелись совсем. Прежде их знали в качестве героев. Недавно их звали «поэтами». В наше время они могут появиться только в книге в качестве «бумажного героя». Сейчас такое необыкновенное желание является инфантильным желанием, которое не к лицу взрослому человеку. Оно просто смешно. Подумайте, как можно любить ангела, которого ныне принимают за инопланетянку. Послушайте, как глупо звучит: «Моя любимая женщина на самом деле инопланетянка»! Комедия, да и только. И в самом деле, глупо.
        Неужели их нет? Почему? Они, конечно, есть и были. Но что это дает человеку? И прежде, в стародавние времена боги сходили с небес, со звезд и являлись людям и даже вступали с ними в контакт, включая и интимный, но в каком виде? Разумеется, в человеческом. Иначе откуда дети от них? Так чего же ждал Петр, что он хотел? Того же самого. Но для него это была не забава, как для греческих богов, а стремление духа выйти из человека обратно. Возможно, когда то он слишком долго засиделся в людях, а теперь стремился стать самим собой, освободиться от земного тяготения. Но сам не мог уж сделать это, ибо оказался слабым в человеке. Вот такая вышла оказия. Он нуждался в другом духе, чтобы стать самим собой. Дух не только от духа, но и дух к духу. 
        «Но что я хочу? - наконец, подумал Петр. – Быть самим собой или быть тем, кто найдет себя в другом человеке, - в любимой»? То, что Петр потерял себя, он уже понимал. Но для чего потерял? Еще не догадывался. Он искал себя уже не как человек. Для того, чтобы найти себя, ему нужна была та, в ком есть то, что не есть она сама. Вы еще не догадались, просвещенный читатель, кого искал Петр? Он искал такую же, потерявшую себя, чтобы найдя, стать одним духом. Только так, целиком соединившись, можно преодолеть земное притяжение и найти себе место уже не под солнцем, а за ним в качестве нового солнца, яркой звезды. Это не просто выйти в астрал, но стать им самим.
         Так был ли Петр тем, кем прежде выходил из дома и бродил по улицам в поисках неизвестности? И да, и нет. Тот, кто носил это имя, был уже не прежний Петр. Нельзя однозначно сказать, что это был не Петр. Тогда следует задать для уточнения вопрос: «Был ли он человеком»? Да, он еще был человеком в отношении того, что начинало проявляться в нем. Но являлось в нем уже не человеческое. Было ли оно в нем прежде? Конечно, было, как и в любом из нас. Но раньше оно не показывало себя. Показывало другое, - то, что ниже нас, - наше животное начало.
        Он чувствовал себя ребенком, который заново пере-открывает мир целиком, не может от-мыслить себя отдельно от него. Он ощущал свою универсальность как некоторую данность, свою незаданность социальным окружением. Это его радовало и придавало небывалые силы. Но это состояние универсальности было неопределенным, смутным, таинственным. Оно являлось следствием потери личной определенности. Ему казалось, что с него сняли внешний покров, обнажив его душу, его внутреннее Я. Но это было страшно. Он понимал, что надо быть осторожным, иначе можно поранить свою душу об острые углы зрения колючих взглядов недоброжелателей или запачкать ее греховными желаниями взрослого человека.
        Он зашел в публичную библиотеку и прошел в читальный зал. В выходной день читальный зал был почти пуст. То ли дело было, когда он был школьником. В те советские времена, невинные, не знавшие еще мобильной связи, люди, увлекавшиеся чтением, в нем находили выход для своих нереализованных фантазий. От них не было отбоя и в библиотеке, даже в читальном зале, трудно было найти стоящую книгу, ибо она постоянно была на руках. Но сейчас здесь было «шаром покати». Тоскливое одиночество, больно уколовшее Петра в сердце, заставило тут же его ретироваться. Он вышел на улицу и направил свои стопы по направлению к университетской библиотеке. Вот там не могло не быть людей. Может быть среди них и находилась та единственная, которая ожидала его.
        Пока Петр шел к библиотеке университета, он снова задумался. «Итак, - подумал он, - к чему я предназначен? Чтобы быть сильным, как мужчина? Известно, что женщина слаба. Но в ее слабости есть сила. Она проявляется в умении, как ослабить мужчину, ославить его, сделав своим подкаблучником. Ладно, это общее место. Мое предназначение не в том, чтобы быть мужчиной. Это моя данность, но не моя за-данность. У меня есть задание. В чем оно заключается? В данном случае в том, чтобы свою открытую сейчас универсальность укрепить, перейдя от ее утверждения к ее диалектическому отрицанию, - нужно свернуть ее в рефлексии, в углублении в самого себя, в росте своего внутреннего Я, которое должно появиться. Если оно покажется мне, но не на глаза, а в мысли, то затем можно будет развернуть его вовне, в трансценденцию, воплотив в своем шедевре как конечном образе бесконечной сферы творчества, «сняв» противоречие между бесконечностью возможностей и конечностью наличного положения дел, ограниченной среды обитания среди людей. Но как сделать слабое Я, которое еще не забрезжило в потемках бессознательного, сильным сознанием, высоко сознательным, чтобы в нем зажегся огонь сверхсознательного? Для этого нужно вдохновение. Оно уже есть, но еще слабое. Как его поддержать и кто будет помогать мне его сберегать и укреплять? Для этого нужна муза. Ее иду искать».
        Таков был ход рассуждений Петра. Но он ли вел его навстречу своей судьбе или она сама  направляла его к себе?   
        Зайдя в университетскую библиотеку, Петр огорчился, - в ней было мало народа. Но к счастью, он все же был. В читальном зале, в основном, сидели и занимались ученые мужи и жены, да старательные студенты, магистранты и аспиранты. Уже с порога внимание Пети привлекла одна дама чуть младше его, лет эдак тридцати пяти. Естественно, она не могла быть студенткой. Да, и зачем? Ведь она была нужна ему не для постельных утех. Не была она и магистром и аспиранткой. Кстати, последние вполне еще ничего, но неопытны, конечно, не в амурных делах. Правда, и в них они многоопытны больше на словах. Не осуждай, строгий читатель, такой манер Петра, будь снисходителен. Как и будь снисходителен ко мне. Пора уже перейти нам на язык короткого общения. Ведь мы уже подружились, - я надеюсь.
        Петя, прошу прощения, Петр Петрович, думал абстрактно, вообще, понимая, что любая женщина, даже девушка интересна не только и не столько в постели, сколько в общении, даже если она глупа, тем более, если глуп ее собеседник. Так почему в общении, ты спросишь, любознательный читатель. Отвечу: потому, что женщины, как, впрочем, и мужчины, созданы для общения с точки зрения человеческого, а не животного интереса. Вот так. Поэтому заслуживает умного, умелого интереса любое существо, любой человек, любого пола и возраста. Но Петру Петровичу требовалось большее, - ему нужно было не просто общаться. Ему нужно было сообщаться с другим существом в мысли уже не как сущности, явленной в слове, а как явлению духовной сущности. Ставка была выше: речь шла о духовном существе. Дело не в том, что такое существо легче найти в ученом мире, а в том, что дух начинает проявляться значительно позже собственно телесной живости и задушевной чувствительности. Студенты были живы, магистранты – чувственны, аспиранты – чувствительны. И только ученые мужи и жены, включая даже ученых дев, «синих чулок», уже знали, что следует знать. Однако могли ли они следовать еще по пути к искомой цели или только были указателями к ней для молодежи? Ему нужна была такая многоопытная искательница научных, точнее, идейных приключений, которая еще была жива и способна быть проводницей, во всяком случае, быть провидицей на его пути. Вот почему он сразу выбрал именно ее. Так кто же она была? Разумеется, она должна была походить на Катю, на Катерину Ивановну Световцеву, ибо просто так Петр Петрович уже не мог заинтересоваться другой женщиной. Такая женщина должна была быть похожей на его Катю или быть ее прямой противоположностью. Эта была похожа на Катю. При всей внешней похожести «двойник» Кати носил не светлые, а темные волосы, имел не голубые, а серые глаза, которые смотрели на собеседника «знакомой незнакомки» сквозь «сильные стекла». Видимо, она была близорука. Именно у таких женщин чаще всего для компенсации развивается способность  «видеть сердцем», что было на руку Петру Петровичу.
        «О чем же они беседуют? – не мог не задаться таким уместным вопросом Петр Петрович, - это же надо, в библиотеке, где не принято разговаривать»! И в самом деле, a la Катерина Ивановна сидела рядом с солидным мужчиной красивой наружности и часто перекидывалась с ним словами, сопровождая их обворожительной улыбкой. Чтобы подслушать их разговор, Петр Петрович подкрался к книжным стеллажам, стоявшим рядом, и спрятался за ними. Вот что он услышал.
        - Любезный Василий Иванович, как вы полагаете, гримуары являются настоящими руководствами для магов по вызыванию и заклинанию духов?
        - Арата Аравшетиколавна, вы знаете, что у вас трудное отчество?
        - Простите, Василий Иванович, что вам приходится ломать язык, чтобы выговорить его по-русски. Пожелайте что-нибудь, я компенсирую вам затруднение на словах.
        - Так вы уже выучили заклинания?
        - Нет еще, но я учусь. Надеюсь, не зря?
        - Не знаю, что вам сказать, - я ученый, а не маг. Могу лишь сказать, что подавляющее большинство гримуаров являются апокрифами,  то есть, книгами сомнительного происхождения с неверной датировкой и подложным автором.
        - Но вы верите, что можно вызывать и заклинать духов?
        - Я ученый и признаю в качестве реального объекта только то, что точно знаю и могу достоверно проверить. Духи не относятся к такого рода объекту.
        - Хорошо, но вы, Василий Иванович, упомянули слово «достоверно», что означает достойно веры. По-вашему выходит, что то достойно веры, что можно проверить. Но разве не достойно веры то, что можно прочитать по гримуару, а потом проверить подлинность прочитанного, проведя операцию на опыте строго в соответствии с правилами ритуала? Если результаты личного опыта совпадут с результатами, сообщенными в книге, то неужели ее содержание не будет достойно вашей веры?
        - Уважаемая Арата, под результатами опыта вы подразумеваете вызывание и заклинание духов?   
        - Естественно, Василий Иванович.
        - Что вы там читаете? Я надеюсь не «Великий Гримуар»?
        - Нет, «Священную магию Абрамелина».
        - Да, вы заставили меня задуматься. Вы знаете, Арата Аравшетиколавна, возможно, что когда вы совершите ритуал, то вам действительно покажется, что вы вызвали духа. Вы будите его заклинать, и это заклинание окажет влияние, но не на дух, а на вас самих. 
        - Как это?
        - А то не догадываетесь.
        - Нет, не догадываюсь.
        - Ну, вот судите сами. Кто такие духи?
        - Как кто? Существа.
        - Откуда они?
        - Из иного мира, за границей земного бытия.
        - Как вы думаете, что это за мир такой?
        - Это мир духов, мир другого измерения, чем наше. Поэтому мы его не видим.
        - То есть, это измерение перпендикулярно нам и мы его не видим. Ему нет места в нашем евклидовом пространстве. Но оно является нам как время. Мировая линия движения в нашем пространстве превращается в точку. Она сворачивается в точку. Для того, чтобы увидеть мир духов следует сделать ее точкой зрения. Мы тогда увидим мир духов и их в нем, когда обратим точку времени, момент настоящего, оставляющий нас в прошлом, а сам спешащий к нам из будущего, в точку зрения вечности, где нет смены состояний движения, где одно место есть всякое другое с точки зрения нашего времени.
        Тогда как можно, будучи во времени, общаться с ними, вечно живущими?  Какой напрашивается вывод?
        - С духами невозможно общаться?
        - Правильно. Но если с ними невозможно общаться, то их нет для нас. Вот так. Если же их нет для нас, то их вовсе нет. Так, с кем тогда мы общаемся, когда проводим спиритический сеанс? Разумеется, с самими собой. Точно! Мы общаемся с сознанием: либо со своим подсознанием, либо со всеобщим надсознанием. Оно сверхсознание, ибо является во всех индивидуальных сознаниях.
        - К сожалению, вы, Василий Иванович, не учли интереса другой стороны. Если мы не можем общаться с духами, то такое нельзя сказать о них. Они могут общаться с нами из вечности, воплощаясь в нас. Они для нас потусторонни, а мы для них посюсторонни, ибо они везде и всегда. Они действуют нами, но нам кажется, что мы используем их. Я даже порой думаю, что мы и есть, но не они, а их явления. Причем такие явления, которые полагают себя явлениями самих себя.
        - Интересное предположение,  Арата Аравшетиколавна. Значит, вы полагаете, что мы явления духов, мнящие себя феноменами?
        - Да. Представьте себе, что вы пишете письмо знакомой, а она не читает его, но, напротив, пишет свое по писанному вами.
        -  Хороший получается духовный слоеный пирог.
        - Точнее подходит слово «палимпсест» как текст на тексте.
        - Знаете, Арата Аравшетиколавна, мне тут на днях попалась довольна интересная интерпретация происхождения, наверное, вам известных «станцев цзяна».
        - Да? И каким образом книга дхьяны могла появиться? Я всегда думала, что ее автор изложил то, что подумал. Тем более если автором медитации является сам Дух. Он думал, а потом делал остановку в медитации для изложения. От этого и возникло название книги «Станцы цзяна».
        - Конечно, интересное соображение, но я говорю о конкретном тексте, который был опубликован в 1915 году в Сан-Диего калифорнийским издательством герметической литературы.
        - И каким образом он появился, если не типографским?
        - Да, я не об этом хочу сказать. Согласно той версии, которую знаю я, эта книга является документом, который переписан с оригинала. Между ними есть семейное родство, но нет полного совпадения. Вы знаете теорию семейных сходств Людвига Витгенштейна?
        - Дорогой профессор, я, конечно, понимаю, что вы не можете не быть учителем, даже если сильно это захотите, но можно обойтись без обучающих лекций? А то я уже наслушалась здесь таких научно-популярных сообщений о едином информационном слое или поле планетарного сознания Земли, которое является, ни много, ни мало, отдельной минивселенной, а отдельно взятый человек – хронотопом как пространственно-временной ячейкой такой вселенной в качестве структурной сетки.
        - Хорошо, буду краток. Вы ведь знаете, что мадам Блаватская открыла мировой общественности эту книгу. И, естественно, как всякое начинание, это откровение не могло не породить свое продолжение, - новое откровение. Появились новые станцы, изданные так называемым «Храмом ремесленников». Новоявленные народные храмовники поставили дело откровения на поток и стали выпускать свои ремесленные поделки. Как говорят: «Дурной пример заразителен». Для чего знающие люди запретили Блаватской распространять информацию о книге и его содержании и даже потребовали, чтобы она вернула ее копию обратно в тибетский монастырь? Для того, чтобы остановить поток подражаний, обесценивающих первоисточник, доступный только посвященным. Но Елена Блаватская уже открыла «ящик Пандоры» информации.
        Ну, это ладно. Я вот о чем. Насколько комментируемый Блаватской текст соответствует оригиналу? То, что это чистая копия оригинала без всяких примесей отсебятины, то есть, первая копия, говорит хотя бы то, что книга, оказавшаяся в ее руках по своему содержанию была точь-в-точь такая же, какую она автоматически записала. Или начинала записывать, находясь в состоянии ясновидения, под диктовку своих учителей. Кстати, и свои комментарии она составила в виде «тайного учения» не без их участия. Но все это доподлинно известно только со слов самой мадам Блаватской. Насколько она честна перед публикой читателей? Я спрашиваю об этом, памятуя, что ее не один раз уличали в мошенничестве. К тому же не исключено, что она могла само-обманываться, искренне заблуждаться на свой счет ясновидящей и чутко слышащей.
        - Василий Иванович! Я не вижу в этом ничего удивительного. Вы поставьте самого себя на место Блаватской, как советовал это делать ваш Кант. С ней всегда приключались неприятные истории, ибо она как завзятая авантюристка искала их на свою… беду. Вот и случай с книгой. В Индии ей вручили книгу, увидев в ней посвященную. Что она сделала? Сохранила книгу? Нет, потеряла ее. Говорят, что у нее выкрали книгу. Хорошо. Можно согласиться с этим предположением. Но почему выкрали? Потому что она растрезвонила всему миру о существовании книги. Кто просил ее об этом? Она говорит, что учителя, махатмы. Так ли это? Допустим, что так. Но для чего? Чтобы публика знала не просто, что есть тайные знания, но что их можно сделать явными? Глупо. Ведь ясно, что весь секрет тайного знания, скрытого в тайных писаниях заключается в том, что они тайные, таинственные. Открой тайну и то, что скрывалось, станет скучным, неинтересным, обычным, привычным. Может быть, иногда следует открывать некую тайну, чтобы человек не привыкал к тайне, чтобы она не стала его привычкой и он, таким образом, потерял бы к ней интерес, она перестала бы его волновать. Вероятно, поэтому учителя дали ей возможность приоткрыть тайну. Но она как авантюристка чересчур увлеклась этим занятием, сделав его неприличным, нарушив меру в откровенности. Людям нельзя полностью раскрывать тайную истину. Истина сокровенна как сущность. Откровение феноменально для того, кто открывает, но не для того, кому открывается. Для первого важно дать увидеть в сущности явление. Для второго же важно увидеть в явление сущность, а не явление. Повторю: увидеть в явлении сущность, то есть, увидеть не саму сущность, а ее явление. Многие же, и среди них Блаватская, стремятся увидеть саму сущность, но находят только ее явление, видимость, выдавая ее за саму сущность. Она мнила себя ясновидящей, видящей сущность. Нет уж, хватит сочинять. Вы читаете книги так, будто их пишете. Таково ва… наше сознание. Все, что оно видит, оно воспринимает своим, даже то, что не является таковым. Да, оно называет его чужим, но уже отмыслить себя от него не может. Тогда оно пробует его спрятать в себе от себя, а не для себя, «делая» чужим, «иным», тем более, если чужое страшно для него и ему опасно. В результате образуется сознание травмы чужим, которое изживается забвением или, наоборот, объяснением, - тем, что в нем нет ничего от него, субъективного, что оно вполне объективно и существует отдельно от него. Если тайна мироздания становится твоей личной тайной, то открывая ее, ты сам раскрываешься, открывая для себя, что ты  - это не ты. Тогда кто? Никто. Вот эта открытие убило Блаватскую.
        - Извините, конечно, Арата Аравшетиколавна, я вас не понял. Вы хотите сказать, что основой личности является пустота?
        - То, что вы спросили, вам понятно? Если понятно, то почему вы еще живой?
        - Арата Аравшетиколавна, это страшная, убийственная новость.
        - Василий Иванович, будьте осторожны, - не забегайте вперед, - предупредил двойник Кати своего собеседника и вдруг подозрительно уставился на стеллажи, за которыми прятался Петр Петрович. – У вас нет такого ощущения, что нас подслушивают, - добавила она и сделала шаг в сторону Петра Петровича.               
        Петр Петрович вынужден был, к своему огорчению, ретироваться, насколько мог бесшумно. Оказавшись в соседнем помещении, он с трудом перевел дух. Было над чем задуматься. Но не менее важно было установить, кто это такая, - Арата Аравшетиколавна, и где она живет. Ее имя и отчество напомнили Петру Петровичу что-то знакомое, но ему было недосуг именно в эту минуту догадаться об этом. Он снова заглянул в читальный зал, но там уже никого не было. Странно. Петр машинально посмотрел на часы и понял, что он стал нежелательным свидетелем таинственного разговора в обеденное время, которое подходило к концу. И действительно через входную дверь, справа от него, стали входить редкие посетители книг. Но куда делись Арата Аравшетиколавна и Василий Иванович? Он стал метаться по этажу в поисках заочных знакомых, но тут его внимание привлек переполох на первом этаже. Когда он спустился на первый этаж, то у самой лестницы заметил кучку людей, которые стояли с перекошенными тревогой лицами и раскрытыми от ужаса глазами. Те, кто были в центре, склонились над кем-то. Подойдя ближе, Петр Петрович почувствовал, как буквальное попал в поле подавленного напряжения, по которому судорожно пробегали волны тревоги. В лежащем на полу бездыханном теле он признал Василия Ивановича. От увиденного его глаза невольно расширились от животного ужаса смерти. Но тут он поймал на себе чей-то колючий взгляд и сразу обратил на него все свое внимание. К сожалению, ему удалось заметить только знакомый силуэт за дверями библиотеки. То был силуэт знакомой незнакомки, которую покойный звал Аратой Аравшетиколавной. Страшное происшествие обострило все его чувства и он представил имя и отчество таинственного двойника своей женщины прямо на бумаге и смог прочитать их в обратном порядке. Получилась «Тара Авалокитешвара». Все встало на свои места: оказывается, это была сама спасительница всех живых, буддийская богиня милосердия, аватара бодхисаттвы Авалокитешвары.
        Нет, конечно, Петр Петрович не поверил своей фантазии, но ему пришла такая мысль в голову, как только он смог разгадать  загадку непонятного знакомства этого имени, вывернутого наизнанку. Но почему эта Арата Аравшетиколавна оставила своего собеседника мертвым. Не она ли виновата в его смерти?  Но как может быть виновна в смерти живого та, которую зовут «Тарой»? Так ее зовут совсем наоборот «Аратой». Значит, она противоположна сострадательной Таре и поэтому вполне могла быть причастна смерти Василия Ивановича, тем более она предупредила его об опасности заглядывать в глаза смерти как места для ничто.
        И тут, некстати, как после позднего зажигания, Петр Петрович внезапно почувствовал, что ему стыдно за то, что вначале подслушанной беседы он, было, приревновал двойника Кати к бедному профессору, заподозрив ту, не сама ли это Катерина Ивановна, которая пришла в библиотеку изменять ему с солидным мужчиной. Только теперь Петр понимал всю глупость бредовой ревности.
        - Фу-ты, черт! О чем я думаю?! Какая глупость! Надо думать о том, что со мной случилось нечто невероятное. Я стал свидетелем странного разговора между неведомым мне ученым и еще более неведомой, непостижимой женщиной, так похожей на мою Катю. Но она твердый орешек. Попробую подступиться к ней со стороны Елены Петровны.
        Все это Петр Петрович говорил вслух самому себе, идя домой. Слава богу, он шел по пустынным улицам, сокращая путь, шел, так сказать «огородами». Поэтому никто не оборачивался и не крутил пальцем у виска, встречая Петра Петровича, говорящего с самим собой. Во избежание недоразумений, Он стал думать про себя. О чем же он думал?
        Петр думал о том, что Елена Петровна Блаватская часто думала и много писала о Беспредельном и Беспредельности, о Вечном и Вечности. Пугало ли это ее? Не могло не пугать. Для человека это запредельно, находится за гранью жизни и… смерти. Это и ужасно. Конечно, страшно, что за гранью жизни притаилась смерть, которая умеет ждать человека. Когда он переступает порог жизни, то смерть принимает его в свои постылые, леденящие душу объятия, от которых застывает кровь и останавливается сердце. Но еще страшнее своей неизвестностью то, что находится по ту сторону не только жизни, но и смерти. Это то, что не является ни тем, ни другим, ни жизнью, ни смертью, что невозможно для человека.
        Там, в Беспредельном, ему нет места, потому что беспредельное – это то, что не является местом, что неуместно в нашем мире. Между тем подражатели, имитаторы Блаватской считают человека некоторым хронотопом, то есть, местом времени, событием явления Беспредельности, Вечности в границах времени. «Но это совсем другое, иное, - вскричал в душе Петр Петрович от метафизического ужаса. – Совсем не то. Они ничего не понимают». Только теперь он понимал, что Елена Петровна не боялась смерти, потому что часто чувствовала себя местом явления неземного в нашем земном мире. Голоса махатм и были такими явлениями. Она привыкла к ним. И если они являются ей, то и она когда-нибудь явится к ним засвидетельствовать свое почтение. Зачем же ей бояться смерти, если она является дверью в иную, уже беспредельную реальность.
        Невдомек было госпоже Блаватской, что там ничего нет, никаких, даже проективных форм мыслей, чистых впечатлений чувств. Это там есть, как  то, чего нет, чтобы было все остальное, о чем можно подумать, представить, пережить, вспомнить и вообразить, пощупать руками. Там нет и того, кто пусть даже потенциально скоординирован с этим иным как объектом в качестве субъекта. Беспредельное и Вечное есть не то и другое вместе, но, напротив, есть не это и не то. Само по себе Беспредельное и его сущность в качестве Беспредельности, как и Вечное с Вечностью, не есть, ибо для того, чтобы оно было, необходимо предельное и предельность, временное и временность. Вместе со своей противоположностью оно есть и имеет смысл. Без нее его нет и оно немыслимо. Если же оно берется вместе с пределом и временем, то являет смысл себя и того, что ему противно. Метафизический ужас приходит, когда ничего не остается, кроме Беспредельного, в котором стирается личное, а именно оно жаждет бессмертия, жаждет того, что ему не дано. В беспредельном оно становится беспредельным в своей беспредельности, то есть, утрачивает себя в силу того, что личное имманентно трансцендентному, конечное присуще бесконечному, но не наоборот, трансцендентное присуще личному, бесконечное близко конечному. Это может иметь место, но не естественно, по бытию, а искусственно, даже искусно по вымыслу, по сознанию. Есть место для символического выражения бесконечного в конечном артефакте, но никак не для натурального выражения в форме вещи.
        Когда другой мистик, уже не теософии, а философии, Владимир Соловьев, говорит о сущем положительного всеединства, то понимать его следует так, чтобы не потерять смысл, что сущее положено всем в себе для себя единым, но не для всего, ибо во всем одно и одно во всем, а не все одно. 
        Уже придя домой, Петров стал искать анонимную вырезку из интернета, где, как вспомнилось ему, писалось о том, почему мадам Блаватская думала так, как «писала». Он долго рылся в бумагах, пока не нашел фрагмент статьи, на котором тут же зациклился. Почему? Потому что реально это был сугубо герметический текст только для посвященных знатоков. Чтобы отвлечь случайных людей от своего сокровенного содержания в нем буквально говорилось о том, о чем на самом деле думают обыватели. Для того, чтобы вы, любознательный читатель, были в курсе, примите вышеизложенное в анониме к сведению.

                3
        «… К слову сказать, что такое «женская логика»? Вопреки общему мнению это что ни на есть обычная логика рассудка, которую все здравомыслящие люди пользуют. Она вполне по силам женскому полу. Другое дело, что женщины не всегда ей следуют, зная о ее существовании. Почему? Да, потому что такая логика вступает в противоречие с их слабой душой, которая потому слаба, что часто уступает плотским желаниям, соблазняется ими. Их душа, так срослась с телом, как одно место с другим, что не отличает себя от него.
       Иначе дело обстоит у мужчин. Если женщины составляют единый класс слабых как душой, так и телом существ, то мужчины строго делятся на два разряда, подкласса, но не слабых и сильных волей существ, ибо слабых мужчин не бывает, - слабый мужчина – это оксюморон, вроде «падшего ангела». Короче, слабый мужчина – это «баба в штанах» или такое существо, у которого «нет порядка не в голове, а в штанах». Так вот мужчины делятся на два подкласса: умных и глупых существ («сила есть, ума не надо»). Глупые мужчины не в ладах с логикой рассудка, ибо не понимают ее, - у них нет ума как органа понимания.  А вот умные мужчины с ней в ладах на словах, как, впрочем, и женщины. Но следуют не ей и не своим чувствам (страхам, эмоциям и страстям), как женщины, а более сложной логике – диалектической логике. Такая логика «по зубам» только тем исключительным женщинам, о которых говорят, что у них «мужской ум». Как правило, такие женщины вынуждены держать своих подавленных мужей «под каблуком» или утешать себя в обществе слабых, пассивных женщин в качестве активных феминисток как идеологов лесбийской любви.
       Правда, среди не глупых мужчин есть еще хитрые. Не знаю, какие они мужчины, - это лучше спросить женщин, - а вот, что касается ума, то с ним у них проблемы. Им не с руки быть глупыми, иначе они точно не выживут. Вот поэтому приходится «выкаблучиваться», хитрить, мудрить, короче, приспосабливаться, искать себе место, куда бы приютиться. В принципе, они могли бы стать умными, но у них нет принципов, - они ведь «флюгеры», приспособленцы. Поэтому они не дотягивают до умных существ, но не являются и глупыми, ограничиваясь тем, что являются не глупыми людьми. Вот они то и составляют класс «здравомыслящих людей». Они главные держатели акций цифровой логики рассудка, голого (чистого) расчета. «Здравомыслящий» человек – это «хитрозадый» субъект. Он хитер не передним (фронтальным), а задним (тыловым) умом. 
       Так вот, Елена Петровна рассуждает в своей доктрине о природе Божественного (Беспредельного) вполне здраво, как и положено женщине с «мужским умом». На самом деле многие мужчины лишены того ума, который им приписан, ибо  он мешает им исправно служить своей природе, как и свойственно всем живым существам, которые живут для продолжения рода, пока их не убили более сильные существа («сила есть - ума не надо»).  Что до умных мужчин, то, как правило, они не импотенты, хотя могут сойти за них по причине своей разумной воздержанности. И тем более, не все импотенты есть умные мужчины. Ум заключается не в импотенции, а в потенции, но не мужских гормонов, а нервных клеток, если говорить научным языком мира сего. Умное существо демонстрирует в своем лице инициатора или активатора продолжения не животного рода, а культурного типа. В нем больше ума, чем мужчины. Но он и не женщина в штанах.
       Обычно женщины увлекаются мистикой, чтобы найти себя в состоянии «климактерического психоза». Находясь в этом состоянии, когда они перестают быть собственно женщинами, то есть, существами, предназначенными для продолжения рода в качестве его «сосуда», они теряют себя, теряют свою идентичность. И так как большинство людей, в данном случае женщин, идентифицирует себя по полу, то они остаются потерянными до самой смерти. В худшем случае деменция освобождает их от такого поиска. Однако иногда они фиксируются на самом психозе и становятся одержимыми «духами» (демонами). И понятно почему: в них нет уже их самих, но есть пришельцы – бесплотные мужчины, которые ими управляют и ими овладевают в качестве инкубов как некоторых инкубаторов (именных эгрегоров) навязчивых состояний.
       В лучшем случае женщины не теряют себя в климаксе. Вот именно они и становятся матронами, равными умным мужчинам. Они собственно уже не женщины, как и умные мужчины не мужчины, а умные существа. У матрон до самой глубокой старости сохраняется живой и ясный ум, руководствующийся диалектической логикой. 
       Особым случаем климактерической идеи-фикс стала Елена Петровна Блаватская, а следом за ней такие именитые последовательницы, как Анни Безант, Алиса Бейли или Елена Рерих. Психоз на сексуальной почве случился с ней еще в детстве. К этому мы еще вернемся, а теперь тут необходимо обратиться к двузначной логике калькуляции, чтобы понять, как думала Елена Петровна.
       В своей доктрине она пишет о непознаваемости Бога и называет Его Абсолютом. Абсолют есть Беспредельное. Поэтому логично полагать невозможным Его определение, ибо оно ограничивает, определивает, ставит предел: кому? – Богу. Но именно так, через определение как ограничение можно познать, узнать Бога.
       Однако такое познание станет не подлинным, ибо будет познанием уже не самого Бога, а его представления. То есть, окажется познанным не сам Бог, а лишь представление о нем. Бог же останется по-прежнему нам недоступным, непознаваемым.
       Если Бог есть все, а все есть многое, состоящее из различного, то в различиях не это и ни то не будет Им, ибо и это, и то, другое друг друга ограничивают. Поэтому о Боге остается сказать только то, что Он есть «не то, не то» (neti, neti), и не это. В этом смысле мы можем знать Его чисто отрицательно.
       Если же Бога полагать единым многого, то все различное станет одним и тем же, станет этим. В результате мы познаем только то, что явится противоречием одного другому: того, что не то и не это, тому, что  есть и то, и это.
       Так как Елена Блаватская следует логике здравого рассудка, то она не может принять противоречивого вывода своего рассуждения, ибо эта двузначная логика не терпит противоречия, так как основополагающим принципом ее построения является закон недопущения противоречия в рассуждении.
       В итоге понятие Бога оказывается непонятным, а Он сам – непознаваемым. Таково антиномическое познание Бога, ибо знанием Его является антиномия. Поэтому Он непознаваем и непостижим. Если бы Елена Петровна не просто располагала «мужским умом», но была бы в ладах с диалектикой, то она  могла бы познать Бога в его противоречивом отношении к нашему уму. Это возможно только в единственном случае – в случае распоряжения не просто прямым умом, а острым, но никак не тупым.      
       Здесь следует оговориться: у обычного человека мышление напрямую связано (опосредствовано) его анатомией и физиологией. Речь идет, конечно, не о самом мышлении, но о работе сознания в целом.
       Однако вернемся к Елене Петровне Блаватской. Что за психоз случился с ней в детстве? У нее отняли ее любимую игрушку. Ей запретили играть своей прелестью. Это был ее золотой ключик. У нее была драгоценная (нефритовая) шкатулка, но ключик потерялся. Его украли. Вместе с ним украли ее душу, которая была заключена в этом небольшом музыкальном органе. В нем она видела себя. Только став женой, она вновь вернула его себе и стала сама собой. Ей вернул его не муж, но некто иной, третий. Он имеет много имен. Именем одного из них (Кут Хуми Лал Сингха) у нее и похитили ее прелесть. Через другое его имя (Мориа) она к ней вернулась. Посредником возвращения собственной самости Елены Петровны стал фиктивный Джвал Кул, ибо только так реальное лицо (Кут Хуми) является идеальным (Мориа) в нашем мире. Какую роль здесь играет глагол Елены Петровны? Роль символа женской самости – и(нь)ной или ятьной беспредельности.  Роль херувима как посредника являют махатмы. Их подставка – полковник Генри Олкотт. Потеряв через него свою женственность, она обрела свой глагол, а через него и свою самость – Беспредельность яти как Шамбалы махатм. Разумеется, благоразумный читатель, если ты не женщина, то иначе воспринимаешь как Шамбалу (ять), так и ее обитателей – махатм (семян)».

                4
        «Да, давно я не читал такой замысловатой ереси «кондового материализма», - подумал про себя Петр Петрович Петров. – Так вот, оказывается, где зарыта собака, - в самой кириллице», - сказав это, он вслух засмеялся. Он не смог до конца дочитать текст. Для этого ему не хватило духа. Так что, любопытный читатель, есть и продолжение телесного текста. Интересно, кто мог написать такое токсичное чтиво? Но недра интернета хранили свою тайну.
        «Не зря интернет порой называют информационной клоакой», – подумал Петр Петрович.  Кириллица не была его стихией, как, впрочем, и телесная тематика. Он увлекался не херувимами и ятями, а тем более ижицами и глаголами, а мыслями и идеями. Петр Петрович был идеалистом и далеко не постмодернистом. Ему и в голову не приходила мысль о том, что можно думать и чувствовать ятями и херувимами, ижицей и даже глаголом. Глаголом действуют. Правда, в том телесном смысле, в каком он упоминается, им скорее злоупотребляют. Но оправдать такое употребление можно тем, что делают это ради физиологической компенсации, эмоциональной разрядки. Все эти «буки» бяки! Они являются буквальной проекцией на телесный план операций сознания. Но этот герметический текст, одновременно похожий на псевдо научную и пара-философскую (philosophy about) статью, навел его на собственные размышления. Что если Елена Блаватская имела крепкий задний ум? Не зря же она считалась ясновидящей. У нее водились задние, продуманные мысли. Помимо прочего ума она была еще женщиной. И как женщина была не только прямодушна, но и лукава, тем более лукава, что являлась авантюристкой и мошенницей. Поэтому не могла не показать в лукавстве чудеса изобретательности, иначе ее сразу же поставили на место. Она не долго ждала разоблачения, став сама великой разоблачительницей. И кого вы подумали бы? Самого божественного пантеона. Достаточно вспомнить, как она разоблачила Исиду, написав одноименную книгу «Разоблаченная Исида».
        Мадам Блаватская имела не только прямые чувства, но и чувства задние, потаенные. Таким образом, обдумывая свои мысли, Петр Петрович утомился и неожиданно для себя уснул. Ему приснилась госпожа Блаватская, она стояла над ним величественной статуей и упрекала его за то, что он читал про нее неприличный пасквиль, понося самого его неприличными, бранными словами, поминая, между прочим, его маму и маму несчастного Бени. Он не мог больше это выносить и проснулся. И тут увидел такое, что было от чего вскричать от ужаса, что было еще страшнее лупоглазой Елены Петровны из сна.      
        Как вы думаете, кого он сразу увидел, открыв глаза? Никогда не догадаетесь. Он увидел Арату Аравшетиколавну собственной персоной. Это была она, а не его родная и любимая Катя. Она пришла его убить, как убила бедного мистера Василия Ивановича.
        - Арата Аравшетиколавна, я ни в чем не виноват!
        - Кто-кто? Какая еще Арата Аравшетиколавна? Ты где это шлялся, проклятый? Изменяешь мне!
        - Но как так? Эти волосы и главное глаза…
        - Что волосы? Я покрасила волосы в темный цвет, чтобы понравиться тебе, а ты уже изменяешь мне во сне с какой-то, как ее звать, Арата…?  Ну, говори!
        -   Аравшетиколавной. Да, это читательница библиотеки. Как быть с глазами? Они же были у тебя голубого цвета?
        - Так ты теперь заводишь романы уже прямо в библиотеке! Приятное находишь в полезном, так сказать.
        - Что ты, что ты! Катя, как я рад тебя видеть, именно тебя, а не Арату Аравшетиколавну. Так почему ты поменяла глаза?
        - Ты только сейчас заметил, что я иногда ношу линзы! Вот как ты любишь меня.
        - Да? Какой я идиот!
        - Хорошо, что ты хоть теперь догадался об этом. Какой ты Петров дурак, что свою любимую принял за ее жалкое подобие. Ты меня сильно расстроил. Мало того, что я расстроилась в маршрутке, так ты еще добавил свою порцию негатива.
        Петр Петрович машинально спросил, что такого негативного случилось в маршрутке, а про себя подумал о том, что она невольно проговорилась. О чем проговорилась? Об этом следовало подумать, но только наедине с самим собой, а не то, не дай Бог, она еще может читать мысли на расстоянии. Когда обычно признают явление телепатии, то подразумевают возможность читать чужие мысли рядом с собой.
        - Знаешь, когда я ехала через мост, то в лобовое стекло врезалась птица. Был слышен тупой удар. Мне до слез стало жаль голубя. Наверное, он умер. Почему мне так плохо до сих пор?
        Вместе со словами Кати Петя почувствовал в своем сердце душевную пустоту, которая отозвалась в его сознании неведомой утратой. «Как это у нее получается, что вроде не она, а я ехал в той злополучной маршрутке», - подумал он.
        - Да. И почему когда плохо, начинаешь думать?
        - Я думаю, потому что боль, страдание является причиной, заставляющей нас задуматься над смыслом жизни. Нам больно от того, что мы живые теряем связь с живым. Нет, лучше сказать, это жизнь в нас жалеет того, из кого она уходит или уже ушла. Живой жалеет живого, а не мертвого, жизнь жалеет о живом, а не о мертвом. Говорится в хорошей новости от Матвея: пускай мертвецы хоронят мертвых, живые должны заботиться о живых. По-разному можно толковать эту новость. Я нахожу в ней указание на то, что следует заботиться о живых, но всегда помнить тех, кто умер. Иначе, зачем они жили? Прошлое следует помнить, не призывая его. Надо все оставить, как есть. Жалко наше бессилие при встрече со смертью. Остается только помнить. Но память не воскресит мертвого. Она может жить в настоящем. Но это будет настоящее прошлого, которое уже прошло. Память паллиативна, но является ли таковым все сознание? Может быть, в будущем мы научимся возрождать мертвых?
        - Верится с трудом.
        - Но если не мы, то Бог? Правда, у нас есть воображение в утешение. Благодаря ему мы можем мечтать в своем сознании, как мертвые становятся живыми. Именно творчество может унять боль. Воплощение образа вернуть нам радость жизни. Мертвого можно сделать живым как артефакт, как произведение игры воображения. Именно таким образом можно поддержать память о нем.
         Им же самим займется верховный создатель самой жизни.
         Слишком велика разница между имманентным и трансцендентным. Мертвый, он чужой, неживой. Между посюсторонним и потусторонним лежит смерть. Смерть отделяет людей от духов. Люди смертны, а духи бессмертны. Но она же отделяет людей друг от друга, - живых людей от мертвых. Парадоксально звучит то, что смертный станет бессмертным, если и только если умрет, но особым образом, - таким способом, чтобы с ним умерла сама смерть. Смерть приходит и уходит, оставляя в покое живых.
        Сказав это вслух, Петр Петрович вдруг подумал о том, что невозможно успокоиться и стать счастливым в этой жизни. Человеческая жизнь несчастна по определению. Идеальная и совершенная жизнь духов совместима с реальной земной жизнью только превратным образом, фиктивно, в иллюзии. Дух может существовать в животной жизни только абстрактно, ибо при конкретизации остается голый факт, материальный результат, в котором дух присутствует только символически, в переносном смысле. Поэтому большинство предпочитает жить животной жизнью, чтобы не страшно, не жалко было умирать. Так хоть какой-то смысл был в жизни, которая не может не закончиться, не определиться. С земной точки зрения бессмысленна не смерть, а бесконечная жизнь, которая не имеет ни начала, ни конца. Как начинается то, что еще не состоялось, так и заканчивается то, что уже стало тем, чем становилось, чтобы состояться. Это идеальный вариант. Прочие случаи существования либо не дотягивают до идеального случая, либо перетягивают его, представляя кривую распределения в разброс всех возможных случаев сценария жизни. В результате мы получаем облако неисполненных ожиданий, которое отравляет жизнь каждого из нас. Бесконечная жизнь не имеет собственного постоянного субъекта, но имеет принципиальную субъективную позицию, занимаемую на время обособления в виде конечной индивидуальной переменной. Такая позиция является подставкой для указанной переменной на конечное время движения кривой траектории жизни. Поэтому можно говорить только о вечной форме существования, которая содержит в любом случае жизни конечное экземплярное исполнение. Таких экземпляров Я в жизни много. Совокупно они ограничивают друг другом бесконечное пространство жизни, занимая в нем соответствующие собственные места согласно порядку времени изменения, то есть, возникновения и уничтожения в нем. Для бесконечной жизни в мире каждому из нас просто нет места.
        Неужели нет вообще ни одного бессмертного существа во Вселенной? Разумеется, нет. Но оно есть и не одно, если не ограничивать ее четырехмерной пространственно-временной метрикой и топологией. Прочие измерения мира свернуты в ней, чтобы позволить состояться на время такой бесконечно большой массе индивидуальных случаев жизни. Бессмертные существа есть. Это духи. Но их существование нельзя назвать жизнью. Бессмертное существование духов разительно отличается от обычной жизни смертных, ибо в нем возможно совмещение невозможностей за счет реализации скрытых качеств и развертывания свернутых измерений. Что это за странное существование или, если можно так выразиться, «вечная жизнь»? Обычно любая жизнь имеет начало и конец, которые даются как параметры входа в жизненное пространство и выхода из него применительно к каждому живущему. По мере проживания он, она или оно приучается осознавать себя как Я, то есть, идентифицировать себя живущим, если на то есть соответствующие возможности, условия и обстоятельства на соответствующей разумной стадии процесса эволюции жизни. Существование духовных существ нарушает процессию жизни, то есть, является не продольным, а поперечным пребыванием в ней. Но тогда вся жизнь всех существ будет свернута  ими сообразно частоте сечения каждого поперечного существа.
        В результате их собственные Я имеют мерцающую природу. Мерцание Я исчезает по мере наведения фокуса внимания на жизнь каждого смертного. Это предполагает  возможность существования духов вне потока жизни в качестве его проекции на план вечности. Проективное существование и есть так называемое «ничто» как форма существования вне всего. Но оно не является живым и поэтому является постоянным само-отождествлением. Оно обратно существованию в потоке жизни. Но в нем можно жить либо частью, но своей собственной конечной жизнью, либо целиком всеми жизнями одновременно, имея в Я в качестве собственно «своего» только мерцание жизни. Это делает существование духов призрачным, целиком невидимым. Духов видят и ощущают их присутствие только те из смертных, которые настроились собственным присутствием (эк-зис-тенцией) как личным переживанием самих себя на выходе на соответствующую волну мерцания духов, только при условии наведения фокуса внимания (ин-тенции) духов на них, так как духи трансцендентны смертным. Только таким образом возможен контакт смертных с бессмертными при жизни. Впрочем, они могут сообщаться и другим образом, но уже в смерти как состоянии ничто в вечной проекции жизни.
        Не может ли так статься, что Катерина Ивановна как-то связана с небесной Тарой как спасительницей все живущих и одновременно с ее демонической аватаркой из ничтожной преисподней – Аратой Аравшетиколавной?   
        Пока Петр Петрович занимался сложными умозаключениями, Катерина Ивановна ушла на кухню и принялась готовить ужин. Прошел час. Ужин был готов. Она позвала его на ужин.
        - Слушай Катя, - сказал Петя, зайдя на кухню, - вот ты мне рассказала про грустный случай в маршрутке. Так я стал свидетелем еще более печального случая в библиотеке университета. На моих глазах один живой мужчина через какие-то пять минут оказался мертвым.
        - Да? – риторически спросила Катя и внимательно посмотрела на Петю так, что у того сразу пропало желание говорить об этом, - и что ты почувствовал?
        - Я?
        - Да, ты. Перестань кривляться. Какое чувство у тебя появилось: сожаление, печаль, жалость, смешанное чувство, чувство нереальности происходящего.
        - Да, почти все, что ты перечислила. Но больше я был потрясен тем, что вот был человек, и вот его уже нет. Как это так? Ты правильно спросила про чувство нереальности происходящего. Но только я почувствовал не нереальность смерти человека, а нереальность того, что все остальное осталось живым.
        - Что такое ты говоришь? Как интересно, - ответила задумчиво Катерина Ивановна. Было видно, что она увидела, открыла что-то новое в том, к кому привыкла, и теперь было нужно снова привыкать в нем к тому, что ей было прекрасно известно, но чего она не ожидала от него. – Ты и в самом деле меняешься.
        - Ты это о чем? – встревожился Петя, почувствовав себя вроде подопытного кролика.
         - Да, ни о чем. Не придавай значения, - ответила просто Катерина Ивановна и стала собирать грязную посуду.
        - Нет, постой. Что ты имеешь в виду? – стал назойливо допытываться Петр Петрович. – В какую это сторону я стал меняться, по-твоему?
        - Что ты ко мне пристал? Надоел. Оставь меня! – приказала Катерина Ивановна и бросила посуду в мойку.
        - Ну, и пожалуйста, - отрывисто бросил Петр Петрович и стремглав вышел из кухни.
        Он сам не знал, почему сейчас вышел из себя. Слава Богу, что он не наговорил Екатерине глупостей. И все почему? Потому что она назвала своими словами то, что на самом деле происходило с ним, - с ним происходило «изменение». Изменение его самого, его Я. Оно происходило исподволь, но уже стало заметно не только ему самому, но и со стороны. Правда, этой стороной была близкая сторона, сторона близкого ему, как теперь он понял, человека. Близкого то близкого, но человека ли? Конечно, нельзя исключать того, что Катя интуитивно почувствовала что-то неладное, что происходит с ним. Значит, она любит его, но не знает еще, как относиться к тому, что с ним происходит. Вот ненароком и вспылила. Так что происходит с ним на самом деле? Он оказался в какой-то необычной ситуации, в которой от него мало что зависит, но он играет в ней свою роль. Что это за роль, он еще не знал. Через него оказалась задействована и его Катя, которая не знает, как реагировать на это. «Вот так, кажется понятно, - умозаключил Петр Петрович. – Никакая Катя не инопланетянка, - заметил он, усмехнувшись, - она моя Катя». Но тут в гостиную вошла Катя и, заметив на его устах счастливую улыбку, всплеснула руками.
        - Я тут пошла утешать своего благоверного, а он улыбается, что вывел меня из себя. Ну, ладно, извини меня за грубость. 
        - Это я прошу тебя простить меня, моя любимая, - сказал Петр Петрович, расцветая буквально на глазах.
        - Знаешь, Петя, ты меняешься в положительную сторону, - уже называешь меня любимой. Что дальше будет? – ответила Катя, вся светясь от счастья.
         - Иди ко мне, моя прелесть, - позвал он Катю, чувствуя в себе неодолимое желание обнять свою любимую.
        Строгий читатель, воскликнет: «К чему такие нежности! Писатель, ты нарушил меру, - пересластил рассказ». И он будет прав. Действительно, зачем? Может быть, затем, чтобы позже не было так печально? Ведь читатель тоже человек и ждет, чтобы его кто-нибудь утешил, хотя бы какой-нибудь доброй историей. Уже здесь можно найти некоторую текстовую червоточину, которая, буквально расширяясь на словах, поглотит собой наших несчастных героев. Зачем, скажите на милость, наблюдательный читатель, Петр Петрович назвал свою любимую прелестью? Было в этом что-то другое, помимо призыва любить себя. Да, действительно можно было прельститься Катериной Ивановной, - она была красива. Но она соблазняла его не только этим. Тогда чем еще? Сразу так и не скажешь.

                5
        Петр Петрович проснулся под самое утро, когда ночь только начинает линять, покрываясь бледными пятнами и сгущаясь в углах. Именно в такое время, а не в полночь, лакомую для исчадий ада, показываются призрачные создания, которые могут привидеться человеку, еще не до конца отошедшему от сна. Привиделось и Петру Петровичу, что кто-то сидит, а не лежит рядом с ним. Сначала он подумал, что это Катя, которая очнулась раньше него ото сна. Но это была не она, а некое существо, завернутое в саван с головы до ног. Цвет савана менялся от угла зрения: то он становился серым, то темнел до черноты. Петр Петрович стал щупать место Кати, но Кати не было рядом. Превозмогая страх от безмолвного присутствия привидения. Петя тихо позвал Катю.
        - Катя, где ты? – спросил сквозь зубы Петя.
        - Где ты? – эхом ответило привидение.
        Если бы это не было правдой, то на такое явление духа Петр Петрович ответил бы смехом, но теперь, воочию всмотревшись в привидение, он не мог пошевелить не одним мускулом на своем испуганном лице.   
        Шло время, светало, приближался рассвет. Вот, наконец, первый лучик света пробился сквозь тяжелые шторы на окнах спальни. За это время привидение обретало все более явственные очертания женской фигуры. Казалось, что вместе с рассветом рождалась, расцветала, оживала и фигура, завернутая в саван. Он становился все прозрачнее, обнажая приятные женские формы, которые в утреннем сумраке радовали глаз своими нежными пастельными красками. Страх отступал, освобождая место для дерзости. Петя, наконец, решился прикоснуться к прекрасной фигуре, но тут же отдернул руку от неожиданного предупреждения.
        - Смотри, но не трогай руками, а не то окаменеешь, - сказал призрак знакомым голосом из сказки.
        И в самом деле у Пети было сказочное настроение. На его глазах из сказки сна чудесным образом рождалась явная реальность. И вместе с ней рождалась его Катя.
        - Кто ты? – спросил Петя, с трепетом ожидая услышать.
        - Сам знаешь, - ответило приведение Кати.
        - Откуда ты?
        - Оттуда.
        - Откуда «оттуда»?
        - Фу, какой ты несносный мальчишка, Петя. Все ты хочешь знать, не понимая, что скажи я, - откуда, - сказка сразу станет не тем, чем ты хочешь. Ты все еще хочешь знать?
        - Хочу, - сказал упрямо Петя.
        - Так получай. Я пришла к тебе из ада. Так вы называете место моего пребывания. Ты зовешь его «ничто».
        Ничего не изменилось, за исключением того, что вместо приведения перед ним сидела голая Катя, соблазняя его своей красивой утренней наготой. Но слова Кати обратили сказку в утренний кошмар. Петя застыл от ужаса.
        - Где Катя? – с трудом он выдавил из себя.
        - Вот я.
        - Где настоящая Катя? – Петя упорно гнул свое.
        - Глупый мальчик. Я и есть настоящая Катя. Другой Кати у тебя нет, - ответила Катя из ада, разведя руками. – Правда глаза колет?
        - Разве это правда?
        - Какая еще нужна тебе правда?
        - Настоящая!
        - Так эта и есть настоящая, а не выдуманная тобой.
        - Ты, наверное, не Катя, а Арата.
        - Это одно и то же лицо.
        - Арата, ты будешь уверять меня в том, что нет человека по имени «Катя»? Куда ты дела ее?
        - Она перед тобой.
        - Неужели я поверю тебе, тому, что Катя есть просто полая форма, которая может быть заполнена кем угодно.
        - А, как ты думал?! Ты тоже есть такая же полая форма. Человеческие формы заполняются не кем угодно, а такими, как я. Впрочем, так как я из ада, вернее ничто, то можно сказать, что кем угодно.
        - Для тебя?
        - Для себя. Пришло время переродиться. Вот ты и почувствовал в себе перемену. Но ты настолько сросся с формой человека что принял его за себя.
        - Так я такой же, как и ты? Меня, что, нет?
        - Нет, ты есть и настолько стал человеком, что не помнишь, забыл, кто ты.
        - Так значит, Я, Петр Петрович Петров, – иллюзия?
        - Нет, все сложнее, не упрощай. Ты действительно Петр Петрович Петров. Ты настолько же иллюзорен, насколько иллюзорна вся ваша жизнь. Теперь и моя. В этой иллюзии я Катерина Ивановна. В реальности та, которую зовут Аратой только потому, что она прямая противоположность тому, что ты видишь во мне. Ты нашел во мне идеал и сделал меня Тарой для себя. Я не против.
         - Почему ты считаешь, что я такой же, как и ты? Ты не могла сделать ошибку? Может быть, я обычный человек? Есть ли у вас опознавательный знак, по которому вы узнаете своих?
        - Если ты обычный человек, то тебе же хуже, - я тебя убью, и все равно ты будешь моим, но уже мертвым. Ты будешь существовать в царстве мертвых. Вряд ли такое существование можно назвать жизнью в вашем смысле слова.
        - Есть ли знак?
        - Есть. Можно попробовать. Проверяется так: я убью тебя. Если ты не умрешь, то ты бессмертный. Давай проверим, - предложила Арата.
        - Нет, мне что-то не хочется. Я хочу быть просто человеком.
        - Так как на тебя не предъявляет права противная сторона, но я могу удовлетворить твою просьбу, но только после того, как ты оплатишь расходы на мои рейсы в оба конца: «ничто» в «что» и «что» в «ничто».
        - В какой валюте оплатить накладные расходы?
        - Естественно, в конвертируемой валюте, кровью своей или чужой.
        - Если ты не хочешь, чтобы я убила тебя и взяла с собой, то это сделай сам: убей себя или убей другого, кого хочешь, чтобы не быть мне должным.
        - Если не можешь, то терпи. Это так просто, - взять и кого-нибудь убить.
        - Какая ты жестокая! Кто тебя создал такой?
        - Ты.
        - Как это я? Я ведь смертный. Я не бог.
        - То, что я обратная половина Тары, - это твоя заслуга. Нас разделили люди с помощью вашего бинарного восприятия сущего. Сущее как таковое одно и то же. Вы же наделили его противоположными знаками. Мы ведем себя сообразно вашему способу оценки всех вещей на хорошие и плохие. Вы так и к нам относитесь, хотя мы не вещи и не люди.
        - Почему же вы тогда подстраивайтесь под нас, как ты утверждаешь? Я полагал, что вы живете самостоятельно, независимо от нас.
        - Конечно. Но в вашем мире царят ваши законы. Наши законы для вас смертельны.
        - Так живите сами по себе.
        - Мы так и делаем. Ведь мы трансцендентны вам. Но вы имманентны нам и поэтому, чтобы управлять всем миром в целом во всех его измерениях мы не можем не воплощаться в тех, кто в них обитает, включая вас.
        - Почему у меня такое впечатление, что я ни делаю, я делаю против себя, против того, что есть во мне и является моей сущностью, однако это сущность не только меня, но и всех. Это что, влияние явления сверхдолжного? Нарушение меры в морали? Во мне, когда я совершаю что-то не должное, поднимается волна сожаления, жалости по отношению к тем созданиям, включая и неразумных, которых я обидел, может даже смертельно обидел, обидел до смерти, и потом возникает пустота в душе, онемение в теле. Что это?
       - Это смерть. Это умирает твоя душа, отмирает наиболее чувствительная часть души, которой она была связана с обиженным, убиенным созданием. Это происходит для того, чтобы осталось на ней мертвое место, метка, зарубка на память во избежание содеянного в будущем. Бессмысленно травить себя сожалениями о преступлении против жизни. Правда, я заметила, что в таких случаях вы, бывает, зацикливаетесь на этом и проигрываете вновь и вновь это состояние греха. Это болезнь. Вы не властны над этим. Такова расплата для тех, у кого есть совесть, живая душа. Совесть болит. Значит, душа еще живая. Но она может умереть. Я сейчас скажу то, что утаивают друг от друга даже духи, - ангелы и демоны. Ваш мир, точнее, его измерение опасно даже для духов. К счастью, то, что в нем может умереть душа и даже дух, действительно только в вашем измерении. Лучше сказать, что можно умереть для вашего мира, для того измерения, в котором он является вам. Умереть в этом случае означает не иметь доступа для него. Но есть и другие измерения, в которых ваш мир может открыться.   
        Ты спрашивал меня о том, как адекватно реагировать на личный грех. Имеет смысл только уклонение от такого в будущем. То, что человек так остро переживает о содеянном, говорит о том, что он в духе, но духу неприятно находиться в нем. Лучше, конечно, проявить заботу об оставшихся в живых. Но на это нужны силы, которых, может быть, у тебя уже не осталось, ибо ты употребил их на уклонение от зла.
        - Не лучше ли сразу их употребить на заботу?
        - Лучше, если это доступно тебе, ты вовремя готов, когда ждут от тебя помощи. Хуже, когда ты предлагаешь свою помощь, а в ней не нуждаются. Не всегда восстанавливаются силы. Успокойся. Больше так не делай. Ты создан для творчества, а не для насилия и убийства, даже если речь идет о неразумных существах: кошках, собаках, мышах, насекомых. Но сострадай живым существам, когда их угнетают другие, помогай им. Помогай не только им, но и равным себе и даже тем, кто выше тебя, сострадай им. Только больше не поддавайся на импульсивные провокации, отвечая им тем же. Ты будешь виноват в том, что не сделал вывода из содеянного. Если в такой ситуации ты не можешь думать и принять верное решение, лучше отключись, чтобы не совершить непоправимое. Таким образом, ты можешь подставить себя. Так ты принесешь не другого, а себя в жертву. Лучше поступить обдуманно. Но не всегда вы можете поступать так, как следует. Что делать? Тогда лучше ничего не делать. Все заслуживают спасение, не только ты, независимо от того, нравятся ли они тебе или не нравятся, боишься ты их или нет. Иначе, чем ты будешь лучше животного? Ничем. Ты будешь тем, чем и явишься, - животным. Вряд ли, тебя можно будет назвать именем человека, кем-то.   
        - Ты говоришь так, как могла говорить Тара.
        - Теперь ты понял, что различие между нами условно и проводится тобой, а не нами, - сказала мне Арата и добавила, - я не виновата в смерти Василия Ивановича. Во всяком случае, я не желала лично ему ничего плохого. Но вышло так, как вышло.
        - Страдал ли он?
        - Вероятно, да. Кто хочет умирать?! Но он уже не страдает. Ему не за что страдать.
        - Откуда ты это знаешь? Ведь ты бессмертна. Если вы бессмертны, то, вероятно, не только не умираете, но и не страдаете.
        - Ты не прав. Мы страдаем. Есть такие страдания, которые не может утолить даже смерть. Может быть, они, а не только радости, делают нас бессмертными.
        -  То есть, вы как демоны бессмертны в страдании?
        - Это ты сказал, а не я. Твоя интерпретация попахивает вульгарным адом, в котором вечно страдают грешники. Я имела в виду другое, - сострадание.
        - Так кто ты: Арата или Тара?
        - Я та же самая. Это у тебя амбивалентное отношение ко мне.
        - Как тебя зовут?
        - У нас нет имен, того, что вы называете ими.
        - У вас нет лица?
        - Нет.
        - Тогда чье лицо на тебе?
        - На мне твое лицо, то лицо, которое удобно, чтобы с тобой найти общий язык. Мое лицо такое, какое тебе может нравиться тебе. Ты хотел, чтобы такое лицо было у твоей женщины.
         - Ты меня просто потрясла. Есть ли у вас Я?
        - Есть. Для него не надо лица. В этом смысле нужно понимать то, что я уже сказала, что мы являемся в вашем мире мерцающими существами. Мы являемся вам из плоти ваших мыслей, чувств, мечты, фантазий, отношений и поступков. Для тебя я явилась такой, какой тебе приятно, какой ты может принять меня и признать.      
        - Но чем тогда для меня ты отличаешься от моей же фантазии?
        - Тем, что я как Я существую независимо от твоей фантазии.
        - Но что ты скажешь, если я предположу, что это я ты, твое Я? Может быть, я выдумал тебя и теперь морочу себе голову?
        - Почему бы с тобой не согласиться? Но мое утверждение является более обоснованным. Ведь ты видишь меня и разговариваешь со мной.
        - Хорошо. Допустим, ты права. Но тогда где прототип тебя как земной женщины, где человеческая Катерина Ивановна? Даже если допустить, что ты соткала ее образ из моих фантазий и воспоминаний, то они сложились из кого-то? Неужели не так?
        - Так ты кого любишь: меня или того, кого имеешь в виду?
        - Я люблю тебя. Но с кого ты скопировала образ или, может быть, ты вселилась в нее?
        - Подумай сам и прими решение. От того, что ты решишь, зависит не только твоя судьба.            
        - Ладно. Я понял, что ты угрожаешь.
        - Нет, я не угрожаю, а предупреждаю тебя о возможных последствиях твоих необдуманных решений. Только и всего. Понятно тебе?
        - Как не понять. Не буду темнить, ты все равно догадаешься. Вероятно, Катерина Ивановна существует, и была до твоего появления в нашем мире. Но если я свяжусь с ней, то она может пострадать.
        - Все могут пострадать.
        - Но зачем я нужен тебе?
        - Это я нужна тебе. Нужда вызвана твоим изменением, возможным преображением.
        - То, что ты явилась мне в женском виде Катерины Ивановны, было необходимо для такого изменения.
        - С твоем случае «да». Или ты хотел, чтобы я была мужчиной?
        - Конечно, нет. Так ты на самом деле женщина.
        - Ваше сознание делит нас, духов, не на женщин и мужчин, а на ангелов и демонов.
        - В половом смысле ты относишься к среднему роду?
        - Нет, это упрощение. Я не могу сказать, что я женщина всегда, но теперь для тебя я женщина. Я становлюсь вся, целиком такой, какой нужна тебе.
        - Так ты единственна? Тебя нет еще где-нибудь для другого в это момент времени?
        - Зачем? Есть другие духи.
        - Значит, ты связана временем.
        - Да, на момент воплощения я зависима и беззащитна. Я могу умереть здесь как твоя женщина, но не как ангел.
        - Как все сложно.
        - И не говори. Но сложны не мы, а вы.
        - И все же скажи: ты сама по себе или живешь в Катерине Ивановне?
        - Какой ты упрямый: вот тебе вынь да положь. Больше не приставай с такими вопросами. Я – Катерина Ивановна. Есть такие вещи, о которых лучше не спрашивать. Для тебя это просто праздное любопытство, а для меня опасно.
        - Для меня не просто праздное любопытство, кто та, кого я люблю.
        - Ты понимаешь, что есть не только ты и я?
        - Догадываюсь.
        - Так зачем дразнишь?
        - Я понял: есть не только у нас, но и у вас…
        - Не говори. Не обязательно все, что ты думаешь, сообщать мне на словах. Теперь понятно?
        - Еще как.
        - Ну, какой ты все-таки еще ребенок. Может быть, тебе еще рано меняться?
        - Мне можно говорить?
        - Не передергивай, озорник.
        - Хорошо. Как то я читал рассказ покойного Лема «Дознание пилота Пиркса». Кстати, ты знаешь такого автора?
        - Все или почти все, что знаешь ты, знаю и я, но не все еще понимаю. Лучше я скажу так: я знаю, что ты знаешь его.
        - Ну, так вот. Там, в этом рассказе проверялись роботы на то, лучше ли они справляются с работой в качестве астронавтов, чем люди. Так вот в этом рассказе роботы имитировали людей. Мне важно знать, имитируешь ли ты функции человека, если не находишься в теле Катерины Ивановны?
        - Ты опять за свое. Не мытьем, так катаньем? Знаешь, ты уже сердишь меня! Нет, я не имитирую Катерину Ивановну. Доволен?
        - На все сто процентов. Тогда скажи: для чего именно ты явилась мне и лице Катерины Ивановны?
        - Ты хочешь полной откровенности?
        Петр Петрович кивнул головой.
        - Ответ зависит от тебя.
        - Ты куратор моего превращения?
        - Можно сказать и так, но это будет не точно. По всему миру мы ищем нужных нам разумных существ, чтобы они были проводниками нашего духовного влияния на остальных существ. Лучшие из них становятся нами.
        - Это лучшие из лучших?
        - Можно сказать и так, при всей условности такого сравнения.
        - В каком смысле «лучшие»? В смысле духа, интеллекта, чувства?
        - В вашем случае в качестве сознательности. Она представлена в людях в виде их человечности. В ней есть все перечисленное тобой.
        - И эта сознательность, которая, по-вашему, проявляется в виде человечности, связана с чувством, с идеей. С понятием Я?
        - По-моему.
        - Так, хорошо. Значит, как я и предполагал, твое появление из сна связано с изменением моего Я. Но для меня внове, что не одно и то же духи как множество и дух как единица.
        - Что в этом удивительного, ведь мы духи, то есть. свободные существа.
        - Вы не исполнители воли Бога. посланники его сообщения.
        - Это одна из наших функций, дел, поручений. Бог – один из нас.
        - Он не единое духов?
        - Ты еще скажи, что он первоединое. Я не платоник, я дух. Бог есть не бытие духов, не сущность духов. Он сам есть дух. Он абсолютное Я. Таким мы знаем его. Он есть мы.
        - Если честно, то я не понял тебя. Кто есть Бог? Он ваша основа, духовная субстанция? Или он есть духовная функция, отношение между духами, ваше единства, духовная гармония? Или, наконец, он есть сам дух как духовный деятель, идеальный субъект? Кто он?
        - Ты уже сказал. Кто он есть. Он все то, что ты предположил. Он абсолют, абсолютное Я. Он есть Дух в духах. Он наша основа, наша гармония. Для этого Он сам должен быть духом, а не просто быть духовным имперсональным принципом.
        - Он персонален?
        - Да.
        - Он трехипостасен?
        - Нет, у него бесконечное множество ипостасей. Христианская троица есть упрощение, только схема его  человеческого понимания. Он Дух, в котором есть сторона как творящая, отеческая, материнская, так и сотворенная, сыновняя, как и дочерняя. Но это относительно вас, людей, состоящих из мужчин и женщин, взрослых и детей, - пояснила она, а потом, вспомнив что-то (оказывается, духи тоже вспоминают или только делают вид, что вспоминают), сообщила, - мне нужно сходить по одному делу, которое не касается тебя.
       - Хорошо, хорошо, а я пока подумаю. Кстати, мне потом тоже нужно будет сходить ненадолго на работу.
        Сказав это, Петр Петрович подумал про себя, что в разговорах с новообретенной Катей он чуть не пропустил свое занятие. До него еще оставалось ровно столько времени, чтобы немного подумать по дороге в университет. Недостаток времени пришпорил мысль Петра Петровича. Он все думал о том же самом, о чем говорила Катерина Ивановна. Но только думал в предположительной форме. Вероятно, та, которую можно условно назвать Тарой и одновременно Аратой в зависимости от того, в каком ценностном смысле ее представлять как ангела или демона, использовала Катерину Ивановну в качестве в качестве явления для него. Причем она использовалась не только в качестве тела, но и души или сознания для представления и общения с ним. При этом сам дух мог как сущность оставаться в своей среде обитания: в раю, в состоянии духовной полноты, в чистом бытии или в аду, в состоянии духовной нищеты,  в не-бытии, в ничто. Тут не мог не возникнуть вопрос о том, почему дух не нашел ничего лучше, как сообщиться с Петром Петровичем не в нем самом, а в другом человеке, пусть даже, как он теперь понял, любимом? И второй вопрос, естественно вытекающий из первого: «Кого, собственно говоря, он любит дух или Катерину Ивановну, или, дух в Катерине Ивановне или, наконец, Катерину Ивановну в духе»?
        На первый вопрос необходимо было ответить, ибо он был главным вопросом его настоящего и будущего существования. Ответ на второй вопрос уточнял ответ на первый вопрос. Дух явился Петру Петровичу в образе его возлюбленной, которую он прежде считал женщиной, ему понравившейся, но не любимой. Для чего он явился в любимой? Для того, чтобы Петр Петрович не перепутал дух с самим собой, с личным Я, если бы дух явился ему в нем самом. И еще: любовь, возникшая между ним и Екатериной Ивановной благодаря духу, явилась лучшим средством изменения Петра Петровича в лучшую сторону, - сделала его более человечным, что ли. И дала много и самому духу, - помогла ему стать человечным и женским, то есть, по-человечески женским. Петр Петрович полагал, что Екатерина, лучше, Катерина Ивановна настоящая, только теперь она в духе, а не дух в ней. Так будет вернее сказать и написать. Ведь когда Петр Петрович спрашивал ее в том, что в ней дух, то она всячески избегала прямого ответа на этот очевидный вопрос. Почему? Потому что на самом деле было все наоборот, - не дух был в ней, а она была в духе. Благодаря этому не столько дух действовал в ней, сколько она действовала, находясь в духе. То есть, в этом духе было нечто от нее как женщины и человека. И все же, Катерина Ивановна, находясь в духе вела себя уж слишком духовно, ибо у Петра Петровича складывалось такое впечатление, что она немножко не в себе, а собственно в духе, и поэтому со стороны казалось, что она находится в легком или слабом медиумическом состоянии сознания. Если бы это состояние было сильным, то следовало бы уже предположить, что не столько Катерина Ивановна находится в духе, сколько дух находится в ней.
        «Что же будет дальше? - стал думать Петр Петрович. – Может быть, со временем дух ослабнет в ней настолько, что я буду находить ее не в духе, а в ней самой? Или, может быть, я найду уже себя в духе. Это все же лучше для моего Я, чем нежели я нашел в себе дух не как свое, а нечто иное, даже чужеродное. Это для него мы родные, свои, имманентные, посюсторонние. Он же для нас, таких, как мы есть материальные, трансцендентный, потусторонний. Или не потусторонний? Вряд ли теперь дух для меня потусторонний. Как это так получилось? Не благодаря ли тому, что в нем явился для меня человек, который раньше мне уже нравился. Теперь же, в духе, а не только в теле и душе, он стал любимым. И вместе с ним я полюбил и дух. То есть, мое отношение к духу стало подлинно человеческим, душевно-телесным, имманентным для меня.
        Следовательно, дух, если он посредник между людьми, если между ними духовная связь, становится близким самому человеку и является ему имманентным, собственно человечным, нет, не человеческим, а человечным. В нем, трансцендентном нашей природе, открывается человечное измерение, доступное нам. Значит, дух доступен нам только в человечной, гуманной форме. В этом смысле правее христиане всех прочих верующих, ибо они находят в Боге как Духе собственно человечное качество и смотрят на него как на Отца его дети. Так Он становится нам по-человечески более близким и понятным. Таким образом, можно преодолеть бесконечную пропасть, нас разделяющую.
        Останусь ли я человеком или мое изменение пойдет дальше того, чтобы стать истинным человеком. Но как при этом остаться живым? Изменение человеческой природы, вероятно, возможно только через смерть. Или я тоже стану духом, как Арата или Тара? Или еще кем-то. Это покажет только время и то, что будет вместо него».

                6
        Прошло несколько дней, но ничего не изменилось и не случилось. Петр Петрович стал терять терпение и решил серьезно поговорить с Катериной Ивановной.
        - Катя, так больше не может продолжаться. Неужели тебе все равно, что ты в духе или не в духе?
        - Петя, что ты так волнуешься, как будто не я в духе, а ты? Ты не в духе, не в настроении?
        - Я не поверю, что ты, Катя, относишься к необычному, прямо чудесному состоянию прямо в духе как к прекрасному, но все же только настроению.
        - Конечно, духовное состояние не есть то же самое, что душевное состояние. Но мне так легче его переносить. Тем более, дух, который ты зовешь то Тарой, то Араной, прекрасно себя чувствует во мне.
        - Так значит, вы существуете друг в друге. Но как же так, ты ведь не Иисус Христос, чтобы иметь равные природы – божественную и человеческую - в одном лице? Неужели духовная природа не тяготят, не угнетает тебя? 
        - Нисколько, - отрывисто ответила Катя, устало закрыв глаза, в которых Петя заметил лихорадочный блеск.
        Он внимательнее присмотрелся к своей любимой. Сердце у него екнуло и сжалось от тревоги. Только теперь он увидел, как лицо Кати осунулось, кожа на лице была сухая и серая. Она выглядела очень уставшей, находящейся в предобморочном состоянии.
        - Катя, что с тобой? Ты не здорова?
        - Да, здорова я, здорова. Просто изменения идут очень быстро. Организм не справляется с таким ускоренным метаболизмом.
        - Поэтому отдохни. Дай организму восстановиться.
        - Уже нельзя. Если я остановлюсь, то умру. Организм адаптируется к духу. Он уже вышел из своего обычного состояния. И не только он, но и моя душа. Я сама разительно меняюсь. Уже чувствую себя иначе, чем раньше. Я потеряла ощущение не то, что своего тела, но его границы расширились настолько, что граница моего тела с тем, что не есть мое тело, а есть среда, в которой оно находится и другие тела, например, твое, стала прозрачной и иногда уже исчезает. Тогда я начинаю чувствовать все то, что окружает меня как свое собственное.
        - Как ты чувствуешь это? По какой шкале ты оцениваешь все воспринимаемое, по какому каналу и по какому основанию или критерию разделяешь, дифференцируешь?
        - Я оцениваю все чувственно доступное как приятное и неприятное по всем доступным мне каналам осязания, обоняния, вкуса, зрения или взгляда, слуха сразу и универсально. Например, я слышу неприятный звук и сразу вижу то, что издает его, касаюсь его, чувствую его запах и вкус.
        - Значит, у тебя обострились все чувства? Ты все это видишь в цвете?
        - Не только я могу это видеть, замедляя или ускоряя время восприятия. Я чувствую это и на расстоянии, за углом, далеко от меня, как только подумаю о нем. Так я вижу не только того человека, которого знаю, что он делает в данный момент, но и что он чувствует, желает и думает, если только полностью сосредоточусь на нем.
        - Например, на мне?
        - Да.
        - Ничего себе. Да, ты стала универсальным экстрасенсом. А усилием мысли ты можешь передвигать предметы, управлять, манипулировать людьми и другими существами?
        - И это могу тоже.
        - Да-а, у меня нет слов! Ты чувствуешь присутствие Тары или Араты?
        - Да, но это присутствие стало не руководящим или направляющим, а периферийным, фоновым, ушло назад, на мизансцену.
        - Ты обращалась к ней специально?
        - Нет, прежде мы думали и вели себя как одно целое. Теперь думаю, чувствую и поступая одна я. Я чувствую, что она наблюдает за мной как бы со стороны. Порой мне кажется, что безучастно.
        - Тара или Арата ответь, пожалуйста, мне, - попросил Петр Петрович и уставился на Катю.
        Но никто не ответил. Они подождали и когда устали ждать, то Катя вопросительно кивнула Петру и разочарованно развела руками.
        Вечером Катерине стало еще хуже, и она впала в кому. Петр вызвал скорую помощь. Она отвезла Катю в больницу. Там ей стало лучше. Петя неотлучно находился при ней. Он заметил, что Катя внезапно пошла на выздоровление, как будто организм вышел из затяжного кризисного состояния.  Кожа на ее лице порозовела. Когда она очнулась, то глаза, несмотря на пережитые страдания, светили ровным светом. Она улыбнулась Петру, слабо извинилась на причиненные неудобства. Петр стал заверять ее, что это он во всем виноват. Катерина замотала головой, не соглашаясь с ним. Затем закрыла глаза и уснула, как ни в чем ни бывало.    
        Чтобы самому не заснуть, Петр вышел на улицу освежиться. На улице стояла морозная январская ночь. Снег под ногами скрипел от холода, на ледяном ветру стыли руки, лицо и уши. Петя взял горсть свежевыпавшего снега и обтер им лицо. Он окончательно пришел в себя, но теперь губы стали трястись и неметь от мороза. Только он сделал глубокий вздох от пережитого волнения, как у него за спиной раздался голос Кати. От неожиданности он застыл, боясь повернуться. Как так, только что она заснула в палате, а теперь уже оказалась на улице. Неужели чудеса еще не кончились?
        - Ну, вот, все обернулось для вас счастливым концом. Катя поправилась.  Вы опять оказались наедине друг с другом. Я больше не буду мешать вам. 
        Последняя фраза заставила Петра Петровича резко обернуться. Но за спиной никого не было видно. Он отчетливо слышал голос не в своей голове, а за своей спиной. Где его муза? Как будто отвечая его немому вопросу, она ответила: «Я опять стала невидимкой. Как ты понял, наше совместное существование с Катей смертельно для нее. Она оказалась не готова к превращению. К моему сожалению, я вынуждена уйти. Я предпочла лучший вариант – вариант вашего личного и семейного счастья. Нужно уметь жертвовать собой. Конечно, это исключение из правил. Неправильно жертвовать собой. Мне жалко умирать как человеку, как женщине. Но что делать? Мне это понравилось… нет, я не так выразилась. Мне было хорошо быть человеком. Но это смертельно для человека. Пусть будет так лишь для меня.
        - Но зачем умирать? Ведь есть еще я. Как я буду жить без тебя. Ты помогла мне полюбить Катю. Я люблю в ней тебя.
        - Иначе не только она умрет, но и я с ней. Так пусть же лучше, чтобы хоть одна из нас была жива.
        - Но на это есть я. Сделай так, чтобы со мной случилось преображение. Я ждал этого.
        - Я не хочу рисковать еще и тобой. До того, как стать человеком, я пошла на это. Но теперь не могу. К тому же я знаю уже очевидный результат. Неимоверно трудно быть одновременно человеком, да еще и духом. Даже если это получится, ты будешь несчастен: и не человек, и не дух полностью, но лишь их паллиатив. Амбивалентное состояние есть состояние несчастного человека. Да, и в духе ты будешь не в покое, не в блаженстве. У тебя не будет той свободы, которая только одна может сделать тебя спокойным.
        - Но почему тебе тогда нельзя незримо присутствовать рядом со мной, быть моим ангелом-хранителем? – вскричал Петр Петрович.
        - Не волнуйся так, Петя. Я могла быть таким ангелом, только до своего воплощения. Теперь я больше не могу быть им после воплощения. Само мое воплощение, очеловечивание будет мешать ему. Тем более после моей человеческой смерти. Я как и все люди, которые умерли, ухожу из вашего мира в  иной мир. Как у духа у меня будет уже другое задание. Как мертвый человек я не смогу активно вмешиваться в твою жизнь. Но это не означает, что я буду безучастна. Когда ты умрешь, то мы опять соединимся друг с другом, не будем друг другу потусторонними. Я еще здесь, но уже незримо. Скоро меня здесь не будет.
        - Тара, я не смогу пережить разлуки с тобой. Моя жизнь без тебя будет для меня не в жизнь. Не уходи или возьми меня с собой. Я больше не хочу жить человеком.
        - Ты сам не знаешь, что говоришь. Не зови меня Тарой. Это не мое имя. У нас нет ваших имен. Впрочем, зови, как хочешь, - уступчиво сказала муза, затем, помедлив, добавила с грустью, -   я не могу взять тебя просто так. Ты просто умрешь, и тебя больше не будет: ни здесь, ни там, нигде. Ты понял это? Ты должен пройти свой человеческий путь до конца именно человеком и вместе с Катей. На кого ты хочешь ее оставить. Открою тебе секрет: с ней осталась, останется часть меня, которая будет оберегать тебя.
        - Ты правду говоришь?
        - Теперь ты испытываешь меня! Зачем?
        - Даже если от тебя что-то останется, то это не будешь ты целиком, - с горечью в сердце сказал Петр Петрович.
        - Она будет твоим утешением  и гарантом нашей ожидаемой встречей в будущем. Мой цикл здесь закончился. Я больше так не могу страдать. До свидания!       
        Это были последние слова, которые слышал Петя, сказанные его музой голосом Кати. 
        К сожалению, мы, дорогой читатель, вынуждены здесь оставить нашего героя наедине с самим собой, чтобы он пришел в себя и отправился к своей любимой Кате, которую ниспослал ему его ангел. Мне больше нечего сказать. Конечно, можно было попытаться еще объяснить поступок музы. Но пускай этим займется сам читатель, увидев в этом сочинении палимпсест, и перепишет его на свой лад, как ему захочется, если оно заинтересует его. Могу только сказать, что муза заслужила право считать себя земной женщиной и поступила с Петей так, как подсказала ей ее своенравное сердце, ее родная душа, ее личное Я.