Утро пахло детством. Именно этот аромат будил Тиура, когда он был ещё мальчишкой и жил с роднёй в большом доме на берегу светлого озера. Мать с ночи затворяла тесто, чтобы на заре испечь свежий хлеб - дышащий, мягкий, с лёгкой терпкостью мяты и тмина. С тех пор прошло восемнадцать лет. Ведьмак уже привык считать себя ветром, не имеющим привязанностей и готовым в любой миг сняться с места, чтобы вновь и вновь вмешиваться в ход чужих судеб. Но сейчас он почувствовал, как слабая улыбка окрашивает его губы. Спустившись по крутой лестнице, Тиур заглянул на кухню, где вовсю творила-колдовала хозяйка. На столе, завёрнутый в тонкое полотно, остывал круглый хлеб. На плите фырчала яичница, лупясь в потолок двенадцатью желтками. Рядом на сковородке томилась ветчина, закручивающая краешки розово-рыжими "крылышками". Зрелый сыр, раскроенный напополам, пускал "слезу" по светло-жёлтой, ноздреватой поверхности и пах так одуряюще, так остро, что ведьмаку захотелось впиться зубами в порождение молока и закваски. Но Нельва одним движением бровей отправила его в зал, где уже толпились посетители. Судя по одежде, все они были не местные и принадлежали к купеческой гильдии. Завидев Тиура, они поклонились, но в разговор вступать не стали. Ведьмак, привыкший к одиночеству, и теперь устроился за отдельным столом, придвинутым к стене, и стал прислушиваться к беседе.
- Зря мы в Кральград приехали! - буркнул мужчина, ёрзавший на скамье, словно заноза впивалась ему в тощий зад. - Сплошное разорение!
- Не гунди, Миглач, - урезонил его сосед, степенный дядька с опаловым кольцом на правой руке. - Ежели Нельва сказала, что всё распродадим, значит и убытку нам не будет. А она ещё ни разу не ошиблась!
- Вот-вот, - подхватил сивый, словно пропущенный через снежное решето, купец. - Полгода назад и кони у нас пали, и слуги разбежались, и болезнь нутряная прилипла ко многим, а как к Хозяйке сходили, так всё и уравновесилось. Смогли и сукно с бархатом пристроить, и прибыль получить. Правда, домой возвращались дольше обычного, вместо недели - целых две. Так и скакуны нам попались "родовитые" - ослы!
Воспоминания улучшили общее настроение, и к тому моменту, как Нельва стала раскладывать снедь по тарелкам, зал гудел от громкого говора и смеха. Через полчаса гости отправились по своим делам, и ласковая ведьма подсела за стол к Тиуру.
- Ты в моей памяти ночью порылась? - спросил он, нюхая ломоть хлеба.
- С чего бы? - резко ответила она, сделавшись надменной и колкой. - У меня такой привычки нет - лазить по чужим головам или кошелькам.
- Ну, осерчала, - усмехнулся ведьмак. - И зря! Уж не знаю, как у тебя получилось, но мне ночью снилась моя мать. Как наяву слышал её голос, повторяющий: "С жизнью не торгуются. Если запрашивает высокую цену, значит она того стоит.". А утром пробудился от запаха хлеба, совершенно такого, как пекла мама.
Нельва расслабилась и даже улыбнулась:
- Я никогда не ищу дары, они сами ко мне приходят. Вовремя. И хлеб такой мне почему-то захотелось сотворить, хотя обычно я предпочитаю пшеничный, с жёлтой вязью, похожий на летнее солнце. Я, ведь, родилась летом, в месяц, когда дни самые длинные. Наверное, поэтому во мне столько радости и от важного, и от пустяков. Как, например, от тебя!
- У!!! Выходит, что я - здоровенная пустяковина или же незатейливая важность!!!! - сказал Тиур с таким серьёзным лицом, что ведьма прыснула в ладошку, как девчонка, которой столь же юный кавалер всучил, отчаянно краснея, яблоки, утащенные из соседского сада.
В городе ударил колокол - скорбно и протяжно. Нельва замерла и словно постарела на целый год.
- Куда же вы смотрите, Боги? - воскликнула она. - Ещё одно дитя пропало!
Тиур понял, что время, отпущенное на раскрытие тайны, уменьшилось. Нужно было что-то делать, доверяя чутью, обострённому, как у дикого зверя. Он уже стоял на пороге, когда Нельва прикоснулась к его груди, где горело сердце, и повторила слова, услышанные им во сне:
- С жизнью не торгуются. Если запрашивает высокую цену, значит она того стоит.