Анатолий Иванович приехал в Сенчу утром - уставший, с отекшими ногами. Тихонько пошёл на кладбище. Добравшись до могилы матери, присел на траву. Отяжелевшие плечи тянули к земле, и не в силах сопротивляться он прилег рядом с могилой. Закрыл глаза и словно укрылся тишиной.
Проснулся, когда солнце стояло высоко прямо над головой. Справа от него присоседилось неподвижное маленькое прозрачное облако. Анатолий Иванович улыбнулся: он узнал свое родное небо. Вот оно: высокое и спокойное. Солнце, как всегда, вынырнуло из-за Сулы и пошло по своему вечному пути, чтобы сесть в поле за старой школой.
У него снова появилось свое небо.
Неожиданно шустро подхватился на ноги и огляделся. Краска на могильном кресте облупилась, но фотография мамы не поблёкла. Она, как и раньше, проникновенно смотрит добрыми ясными глазами, улыбается.
- Здравствуй, мама, - прошептал Анатолий Иванович. – Я вернулся…
Родное небо над головой – огромное богатство, но надо подумать и о ночлеге. Грустная внутренняя улыбка немножко ободрила его и он, не мешкая, направился через пустырь к дому Ивана Захаровича Луба. Шёл с зыбкой надеждой, что тот ещё жив. Издали увидел покосившейся забор, почерневшие ставни на окнах, а во дворе над травой надменно возвышавшиеся лопухи. Неужто старина уже перекочевал на кладбище? За девяносто перевалило… Но он отогнал эту мысль и ускорил шаг.
Калитка оказалась закрытой на крючок, а это значит, что кто-то её закрыл. И ведро воды у колодца стоит. Стало быть, кто-то его поставил. И действительно у сарая Анатолий Иванович увидел сгорбившуюся фигуру Ивана Захаровича. Жив старый чертяка! И, похоже, до сих пор один кукует. Не удержался и радостно окликнул:
- Иван Захарович!
Старик услышал голос и развернулся лицом к Анатолию Ивановичу. Увидел его, начал присматриваться и, после долгих потуг распознать гостя, спросил:
- Ты кто?
- Ну, старина, совсем плохой стал! Пружник я.
- Анатолий?
- Он самый. А я уже и не надеялся тебя застать в добром здравии.
- А что со мной станется? – повеселел Иван Захарович. – Зиму пережил, а лето теперь точно переживу. Вот только почти совсем ослеп. Но привык, мне же не с ружья стрелять. Присаживайся в тенек.
Иван Захарович опустился на лавочку под грушей. Анатолий Иванович сел рядом и сразу же ощутил облегчение. Прохладное дыхание воздуха коснулось его лица. Подошла серая кошка и начала тереться о ногу. Он погладил кошку и перевёл взгляд на лицо Ивана Захаровича. То ли от близорукости, то ли от старости, оно застыло и пожелтело. В его душе снова шевельнулась жалость к старику.
- Так один и живешь? – спросил.
- А куда я денусь?
- К сынам уехал бы.
Его лицо вдруг оживилось, и он раздраженно отчеканил:
- Никуда я не поеду. Здесь буду помирать.
Анатолий Иванович понял, что с такими вопросами к нему не стоит приставать. Поэтому, положа руку на костлявые плечи, сказал:
- И правильно! Будем здесь помирать. У тебя коса есть?
- Зачем? – удивился Иван Захарович.
- Будем косить сорняки.
Он переоделся, взял в сарае косу и начал косить. Через час двор преобразился: поникшие головы лопухов были сложены в кучу, а на их месте начала расправлять тонкие стебельки трава. Затем Анатолий Иванович достал из сумки, купленные еще в Киеве, колбасу и сыр:
- Иван Захарович, есть у тебя чай?
- Чай есть. А это что?
- Колбаса и сыр.
- Так тогда, может, по такому случаю и по рюмочке?
- Давай…
… На следующий день Анатолий Иванович вычищал из хаты грязь и ворчал:
- Иван Захарович, как ты мог так засраться?
Тот оправдывался:
- А перед кем мне убираться? Мне главное, чтобы печка грела, да чтоб не угореть.
- И вообще, пора тебя в люди выводить. Завтра же пойдем, купим новые постельные принадлежности и телевизор.
- Что купим? – не расслышал Иван Захарович.
- Простыни и телевизор!
- И не жалко тебе денег?
- А мы купим дешёвый телевизор.
- Делать тебе нечего. Вон радио есть и хватит.
- А кино посмотреть?
- Нечего там смотреть. Все российские передачи запретили. Что там смотреть?
Продолжение следует.