Санька хорошо помнил себя примерно с пяти лет. До этого память воскрешала только отдельные эпизоды. Вот он нарядный задувает свечи на именинном торте. Вот сильно расшиб коленку, упав с велосипеда, и плачет, сидя на земле. К нему бежит встревоженная мать. А вот отец принес голубя. Санька гладит его отливающие зеленым перламутром крылья и вздрагивающую головку.
А когда Саньке было пять лет с небольшим, случилось непоправимое: посадили отца. Вот с этого момента лента памяти и начала записывать всё подробно.
Посадили отца за кражу. Он с приятелем обнес квартиру местного коллекционера, пока тот лежал в больнице из-за проблем с сердцем. Коллекционер, дедок семидесяти лет, собирал иконы. Как потом оказалось, особо ценных экземпляров у него не было. В основном написанные в скорописной технике. Стоили они недорого. Но по местным слухам Иван Семёнович был миллионером. Преступление, имевшее спонтанный характер и к тому же совершенное в состоянии алкогольного опьянения, было раскрыто без особых усилий. Горе – преступники даже не пытались «замести следы». Мало того, что они сильно «наследили», их видел сосед пострадавшего.
Отца взяли утром. Он спал себе спокойно, раскинув свое расслабленное алкоголем тело морской звездой. Иконы валялись в мешке в прихожей. Мать отодвинула его в сторонку, так и не добившись от мужа, что это и откуда.
Два милиционера посадили растерянного мужчину в воронок и увезли. С тех пор Санька отца не видел.
Он помнил, что отец иногда бывал пьян. Мать ругала его матерными обидными словами, часто повторяя: «Сдохнешь, падла, где-нибудь в подворотне, как пёс блохастый!» Санька тогда думал, что только блохастые псы сдыхают в подворотне, а не блохастые сдыхают где-то в других местах. Ему было жаль отца. Когда мать ругала его, он покорно кивал и обещал, что это в последний раз:
- Прости, ну прости Любань. Ну не мог отказаться, у Уварова внук родился.
В следующий раз были чьи-то именины, крестины, важная покупка у кого-то… Получалось, что без повода отец не пил.
Бывало, что отец приносил бутылку домой и со словами: «Айда, Любань, выпьем: что-то тошно мне…», садился за кухонный стол. Мать злилась, но метала нехитрую закуску на стол, громко ставила две рюмки и садилась напротив. Оправдывала свой поступок тем, что мужу меньше достанется и тем, что он пусть пьёт лучше дома, чем со своими алкашами – приятелями.
В эти минуты Санька чувствовал себя брошенными и становился самостоятельной личностью. Он мог выйти во двор, неумело одевшись, но родители этого не замечали. Частенько его, полуодетого, увидев в окошко, забирала к себе соседка баба Аня: Санька был накормлен и согрет. Но баба Аня часто жила по несколько недель у своих детей, а их у неё было трое, помогала с внуками. Иногда мать, опомнившись, выбегала его искать. Тогда малец получал смачный шлепок по попе и выговор.
После того, как отца арестовали, мать стала прикладываться к бутылке в полном одиночестве. Иногда приходила тётя Марина:
- Что, подруга, накатим за наше женское счастье?
Мать не отказывалась. Привычно метала на стол тарелку с салом, резала хлеб, вылавливала двумя пальцами солёные огурцы в банке, не глядя, доставала с навесного шкафчика рюмки.
Тётя Марина, женщина объемная, с короткими вьющимися тёмными волосами. Своим мягким голосом она словно выворачивала наизнанку накопившиеся невесёлые мысли Любы. Та начинала жаловаться на судьбу, вспоминая своё безрадостное детство без отца и нынешнее существование матери - одиночки. Иногда плакала. Тёте Марине, казалось, было жаловаться не на что. Муж непьющий, хорошо зарабатывает, двое детей: мальчишки пяти и восьми лет. Но оказывает муж-тиран, дети все нервы вымотали, а выйти замуж в 18 лет было большой ошибкой. А теперь вот без образования и без удовлетворенности судьбой жить совсем не хочется.
Санька, когда слышал, что дети из тёти Марины все нервы вытянули, представлял, как Ванька и Валька тянут из неё нити, похожие на пряжу и сматывают в клубки, как баба Аня.
Иногда за тётей Мариной приходил муж. Он сильно ругался. Говорил, что дети дома голодные сидят, печь не топлена…
- Да пошёл ты… Я тебе не прислуга. Детей мог бы и сам накормить, - одеваясь, ругалась женщина. Она всё никак не могла попасть ногой в сапог, её сильно штормило.
- Что ты на неё орёшь!? Иди отсюда, тебя сюда никто не звал! – мать защищала подругу, пытаясь встать со стула. Но ослабленные алкоголем ноги всё время подгибались и ей это никак не удавалось.
- Ты хоть, Любка, молчала бы. У самой поди пацан не кормлен.
Степан, не дожидаясь, пока жена оденется, хватал её за шиворот и выталкивал в дверь. Что происходило на улице, было не видно, зато слышались матерные слова, которые тётя Марина щедро сыпала на мужа.
Мать долго сидела за столом, понурив голову. Санька пытался уговорить её лечь спать. Он давно понял, что когда она поспит, то становится трезвой. И иногда наступали дни, когда ребёнок был абсолютно счастлив.
В «трезвые» дни мать, словно опомнившись, мыла полы, переодевала Сашку в чистое, стирала в тазу грязное белье. В эти дни она часто плакала. Сын подходил к ней, обхватывал худенькими ручками и уговаривал:
- Мам, не плачь. Ну не плачь, пожалуйста.
Она обнимала его, прижимала к себе и, улыбаясь сквозь слезы, говорила:
- Не буду… Жизнь у меня, сынок, пропащая, вот и плачу. А у тебя будет хорошая, ты только не пей её проклятую…
- Не буду. Никогда не буду. Зуб даю,- Санька щёлкал по переднему зубу, копируя отцов жест.
Иногда к ним с матерью приходила баба Аня, приносила молоко от своей козы. Она долго вела серьезный разговор с матерью, и та во всём с ней соглашалась. Сашка слышал иногда только отдельные фразы: «Сколько жизней загублено… Ради сына… Никогда не поздно начать… Вырастет, спасибо не скажет…Я жизнь прожила, я знаю…» А когда дверь была открыта, мог слышать и весь разговор.
Пожилая женщина говорила о том, что многие так живут. Некоторые женщины и по двое, а то и больше детей воспитывают сами и не ропщут, а наоборот, все силы прикладывают к тому, чтобы вырастить достойных людей. А мать слишком себя жалеет и слушает эту дуру Маринку, которая с жиру бесится.
Саньке тогда приходила мысль, что тёте Марине обязательно надо похудеть, и тогда всё будет хорошо.
Но увещевания бабы Ани хоть и достигали слуха молодой женщины, но на сознание влияли мало.
В шесть лет Санька умел сам одеваться, находить в холодильнике и на столе себе пропитание. Иногда даже мёл пол, чтобы в доме было чище. В тёплые дни весь день пропадал на улице с Ванькой и Валькой, до тех пор, пока с работы не приезжал дядя Степан и не загонял своих сыновей домой. Тогда ему становилось скучно и он шёл домой.
Вскоре у матери стал заметно расти живот. И через несколько месяцев родилась Машутка. Кто был её отцом, мать не говорила.
Санька был очень рад сестрёнке. Люба первое время после рождения дочери, казалось, стала примерной матерью. Поддерживала чистоту в доме, ухаживала за детьми, не пила. О чём ещё можно было мечтать.
Но эта идиллия продолжалась недолго. Вскоре на пороге появилась тётя Марина:
- Ну что, подруга, обмыть малую надо, чтобы здоровенькой росла.
В этот день Машутка уснула голодной, вдоволь накричавшись. Санька никак не мог растолкать уснувшую пьяную мать. Он тряс её за плечо, кричал ей в ухо :
- Вставай давай! Машка ревёт! Её кормить надо! Она мокрая!
Но мать только отмахивалась от него, как от назойливой мухи, и бормотала что-то нечленораздельное в подушку.
Устав и потеряв всякую надежду разбудить женщину, мальчишка, как мог, переодел сестренку, напоил кипячёной водой и стал укачивать. Но Маша засыпала минут на десять и просыпалась снова. Уснули дети на долгие два часа только под утро. Проснувшись чуть свет, Санька увидел, что мать, качаясь, сидит на диване и кормит Машу грудью. Успокоенный мальчик снова мгновенно заснул.
Несколько дней прошли довольно спокойно. Не считая того, что Санька видел, как мать прихлёбывает прямо из бутылки вино.
А потом нагрянули гости: тётя Марина, какая-то неряшливая женщина и мужчина. Они были уже изрядно навеселе. Мать, казалось, была им рада. Всё продолжилось в заведенном порядке. Про детей забыли. Ближе к вечеру пришла баба Аня. Она долго ругала гостей, пыталась даже их выставить: «Как не стыдно… Детей пожалейте…» Но это только веселило подвыпившую кампанию:
-Бабуль, накати с нами, - орала беззубая лохматая тётка.
- Да при хорошей закуске и в хорошей кампании я могу пить до бесконечности,- ржал мужик с недельной щетиной на щеках и шее.
Кончилось это тем, что баба Аня наскоро одела Саньку, завернула в одеяло Машу и забрала их к себе домой. Саньку она накормила вкусной, распаренной в печи, кашей, а малышку напоила разведённым кипячёной водой козьим молоком.
- Жирное для маленького ребёнка, - объяснила она, увидев вопрос в глазах мальчонки. Санька доверчиво мотнул головой.
Утром баба Аня затопила печь, поставила вариться кусочек куриного мяса. Дети спали, тихо посапывая.
Что-то не давало покоя пожилой женщине. «Видимо, организм чувствует перемену погоды»,- подумала она.
Когда выходила к колодцу за водой, обратила внимание, что у соседей нет дыма из трубы. Беспокоясь о том, что Людмила спит, а печь не топлена, она направилась к дому. Детей-то как домой отправлять, если там холодно?
Переживая, что дверь изнутри может быть закрыта, а женщина крепко спит, Анна Федоровна толкнула дверь и даже обрадовалась, что та не заперта. Но то что она увидела потом, повергло её в шок.
Посреди кухни, прямо на полу, лежал мужчина в драной телогрейке, в одном валенке, рядом валялась его шапка. За столом сидела женщина, опустив голову на согнутые в локтях руки. Казалось, она спала. В большой комнате на диване лежала Людмила. Марины не было. Наверное, муж забрал.
- Ой, что же это?
Баба Аня попыталась растолкать мужчину, но почти сразу поняла, что он мёртв. Женщина за столом, похоже, тоже. Слава Богу Людмила, вроде, жива.
Первой мысль была об отравлении водкой, второй, что угорели. Печь, похоже, вечером топили, но рано закрыли заслонку в трубе. Анна Федоровна по опыту знала, что так бывает. Угарный газ страшен тем, что не имеет ни вкуса, ни цвета, ни запаха, а значит, для человека совершенно незаметен.
Она открыла настежь двери и попыталась вытащить Людмилу на улицу, но сил не хватило. Ноги и руки тряслись, сердце бешено колотилось. Тогда она побежала за помощью к соседям.
Вскоре приехала скорая помощь и милиция...
Баба Аня сбегала домой, накормила детей. Попросила засобиравшегося домой Саньку побыть с Машуткой у неё, а домой пока не ходить. Сама вернулась обратно. Скрыть совсем от ребёнка произошедшее она не могла. Тот прекрасно видел в окно, что происходит у их дома.
Людмилу увезли в больницу, мужчину и женщину в морг. Вызвали опеку. Чтобы понять, что в доме была попойка, провидцем было быть не обязательно. А то, что малолетние дети были без надлежащего ухода тем более. Опытный старый милиционер сразу же, войдя в дом, спросил:
- Где дети?
Получив ответ, он, казалось, выдохнул с облегчением.
Детские вещи и игрушки можно было увидеть на кровати, на продавленном кресле, на стуле, стоящем посреди большой комнаты.
Две прилично одетые женщины из опеки зашли в дом, зажав носы. Удушающий запах алкоголя был омерзителен. Наскоро осмотрев помещение, заглянув в холодильник и шкафы, дамы вышли на улицу. Та, что помоложе, стала с отвращением мыть руки снегом, жадно вдыхая свежий воздух. Женщина, что постарше подошла к плачущей бабе Ане и стала объяснять почему необходимо отправить детей в детский дом. Анна Фёдоровна просила оставить детей у неё, но безрезультатно.
- Вы ведь им никто, просто соседка.
- Да я их с пелёнок нянчила. Они же почитай у меня живут. Привыкли они ко мне. А там люди чужие, кому они там нужны…
- Ну, вы зря так. У нас дети в детских домах всем обеспечены, за ними там хороший уход. И медицинская помощь оказывается.
- А человеческая помощь?
- Что? – растерялась дама. – Вот вам сколько лет?
- Семьдесят четыре. А это причём тут?
- А притом, что вам самой уже уход нужен скоро будет. Поди, здоровье уже не то. А если случится с вами что? Что тогда с детьми будет? С кого тогда за халатность спросят? Да вы не переживайте так, вы же их сможете навещать.
Сердце бедной старушки разрывалось. Слёзы текли и текли. Концы платка, которыми она их вытирала, были насквозь мокрыми.
Детские вещи она помогла собрать. Плачущих детей от неё буквально отрывали. Санька, осознав, наконец, что происходит, рыдал навзрыд, отказывался наотрез куда-то ехать. Он цеплялся за пальто бабы Ани, за дверь машины… и совсем не слушал ничьих уговоров. В итоге с помощью мужчины-милиционера удалось всё -таки посадить его в машину.
Машутка, в силу своего возраста, ничего не понимала, но тоже плакала, сидя на руках молодой сотрудницы опеки, испуганно оглядываясь вокруг.
Так началась у Саньки совсем другая жизнь.