Секция D-13 казалась изолированной от остального корпуса научных разработок. Не видно было ни сотрудников, ни привычных движений за толстым стеклом исследовательских ячеек. Однако Емельян не чувствовал тревоги – ни явной, ни потаенной. Это была его территория, он провел здесь много лет, начиная с того возраста, когда неуемное желание самому все обо всем узнать вытеснило вопрос «почему?».
В голове – так некстати – звучал нелепый мотив «кричалки» из автомата с напитками, и Емельян воображал себе, как сейчас одним своим появлением переполошит мерейцев, а потом влезет в их добро с внеплановой «инспекцией», и как потом перескажет все матери, разумеется, в красочных подробностях – ведь она терпеть их, этих мерейцев, не может.
Однако веселого казуса не случилось. Внутри секции D13 были только шет-рувы. Вероятно, они решили отвести себе немного отдыха перед возвращением в «изнанку», и потому от появления чужака резко подскочили.
– Спокойно… Не нужно, – Емельян почувствовал себя виноватым. Он поднял руки ладонями вперед. – Я тут мимо проходил. И вообще вас не видел.
Шет-рувы озадаченно переглянулись. У них была темная кожа с землистым оттенком и одинаково встревоженные лица. Глаза сощурены в ярком освещении.
– Тот, что переходит «изнанку», побратим Хейла, – сказал самый молодой шет-рув. Другие, кажется, его поняли, и напряжение в помещении понизилось на несколько градусов.
Шет-рувы живут общинами и вылавливают множество слухов, попадающих в их обитель подобно мусору в сточные воды. Порой при расследовании особенно запутанных происшествий к ним даже обращались сотрудники службы безопасности. Но, безусловно, на широкой публике принято потешаться над примитивностью шет-рувов. Емельян же считал, что шет-рувы знают куда больше, чем говорят. А если и говорят, то загадками, в особенности старшее поколение. Такие, как Десай, в большинстве своем ассимилировались под реалиями текущих систем и порядков.
– Да, со мной такое случается, попадаю, куда не следует, и вожусь, с кем не положено, – пробормотал Емельян и прошел внутрь. Он подобрался ближе к контейнерам, ведь они интересовали его больше всего, и положил ладонь на холодную поверхность. – Знать бы, что они прячут...
– Племя господ? – другой шет-рув неуверенно подал голос.
Юноша не сдержал улыбки. Вот уж действительно – племя господ. Более точного описания мерейцев Ян бы и не подобрал. Он кивнул шет-руву и отнял руку от контейнера.
– Многим не нравится, что они, будучи гостями, тут находятся, так не принято, – по-своему объяснил Емельян. – Не думаю, что я мог бы повлиять на что-то… Это просто любопытство.
– Или твои глаза должны видеть. Что-то обязательно должны увидеть, – самый старый поднялся. И остальные тут же обратили на него свои взгляды. Шет-рувы словно передавали друг другу тревогу через зрительный контакт.
Емельян не впервые замечал странную слаженность внутри общества рабочих. Им не всегда требовались слова, чтобы понимать друг друга. Когда-то даже Десай упоминал, что его сородичи все связаны, но не единым разумом или чтением мыслей друг друга, а чем-то более тонким, неосязаемым, эмпатическим.
Поэтому Емельян ни капли не удивился, когда шет-рувы без единого слова отошли в сторону. И почти сразу же он и услышал твердые шаги, оставляемые несколькими парами ног. Юноша сунул руки в карманы и нагнал на себя максимально беспечный вид. В помещение вошли трое из «племени господ». Там, на верхних уровнях, Емельяну показалось, что они слишком похожи между собой. Теперь же юноша видел, что все же мерейцы совсем разные. Тот, что зашел первым, обладал властным точеным лицом и был самым высоким, почти на две головы выше самого Яна. Он и в плечах оказался крупнее своих собратьев, а на его поясе покоилась пустая кобура, по размеру подходящая добротной пушке.
– Стой, где стоишь, мутант, подними руки! – выпалил он с легким акцентом.
Собранность и выправка выдавали в мерейце бывалого солдата. Он загородил собой товарищей, менее выдающихся ростом и сложением. Те больше походили на людей науки и, скорее всего, ими и являлись.
– Я безоружен, – ответил Ян, послушно поднимая руки. Он неотрывно смотрел на пустую кобуру мерейца, а когда тот машинально хватился ее, ощутил, как всколыхнулось сердце. «Там же нет оружия, кретин!» – мысленно выругался Емельян, заставляя себя успокоить нервы.
– Кто тебя подослал? Что ты вынюхиваешь, лиреец? – огромный человек надвигался на Емельяна. Будучи безоружным, он все равно казался чрезвычайно опасным. – Твои глаза… Я очень хорошо их знаю.
– Н-но мы не знакомы, – ответил Емельян. Словно со стороны он услышал свой голос, и не узнал его. Аккуратно опустив руку на уровень нижней границы ребер, юноша взялся за пропуск и продемонстрировал его. – Емельян Корнель, младший научный сотрудник…
– Аркх диз Силдриан, перестаньте пугать молодого человека, наверняка он просто жертва своей любознательности, – деликатно вмешался один из ученых. На его лице поблескивали очки в тонкой оправе, судя по цветным бликам в глазах, имевшие вычислительную начинку и собственный интерфейс. – И не имеет отношения к лицам, штурмовавшим наш аванпост…
– Замолкни, Теллан, – огрызнулся тот, кого назвали Аркхом, – я отвечаю за вашу безопасность, а вы понятия не имеете, с чем мы имеем дело. В юности я служил в космофлоте Мерея… Когда все завязалось, чтобы не слететь с катушек между рейдами налетчиков, этих поганых перевертышей, мы убеждали друг друга, что они тоже люди, и что если их проткнуть, то у них тоже пойдет кровь. Только вот самых смелых стирало в стратосфере в первую очередь.
Емельяну стало не по себе, он ощутил себя… грязным? Да, похоже на то. Накопившаяся за считанные секунды злость заставила ладони крепко сжаться в кулаки. Но Емельян прикусил язык, и ничто не мешало собеседнику дальше предаваться воспоминаниям. Однако очень быстро ученый вновь предпринял попытку вмешаться.
– Насколько я осведомлен, на этой станции есть лирейцы, получившие статус неприкосновенности от Конгломерата свободных планет и республик, Аркх. Мы не имеем права нарушать дипломатические соглашения. Кроме того, сейчас не время поминать столь далекие военные деньки; и уж тем более, не уместно клеймить детей…
– Детей? – тот, кого назвали Аркхом, презрительно выплюнул свой вопрос. А затем перешел на родной язык, пестрящий повышенными возмущенными нотами. И при этом мереец обошел вокруг Емельяна, глядя на юношу так, словно тот лично повинен не только в неудачах космофлота Мерея, но и в пресловутом Столетии Тирании.
У Емельяна засосало под ложечкой. Он бросал взгляд то на Аркха диз Силдриана, то на каждого из ученых поочередно. Ясно было только то, что ситуация выходит из-под контроля, а эти мерейцы напрочь отбитые. Он не так представлял свое появление в секции D-13. Краем глаза юноша заметил, как последний шет-рув скрылся за дверьми, и ощутил себя совершенно беззащитным. И это злило сильнее. Ян чувствовал, что его начинает поколачивать, а к горлу подступают все те грязные и непристойные ругательства, которых он наслушался в машинном отделении и которые не принято произносить в свете верхних палуб.
– Это вы чужаки, а я здесь работаю! – не выдержал Емельян, с силой дернув свой пропуск на груди. Ситуация накалилась до абсурда. – Да вы знаете, кто я такой?! Да моя мать тут...
– Спокойнее, молодой человек, мы верим, что вы важное лицо на станции. Приносим извинения за этот инцидент, – голос третьего мерейца прорезал секундную паузу в общем бедламе. – Аркх диз Силдриан ветеран войны и то, с чем мы столкнулись, пошатнуло его равновесие. Давайте мыслить рационально, господа.
Емельян глянул на ученого исподлобья. Хотелось прибегнуть к угрозам и показать мерейцам, какое у них на этой станции место. Они взывают к рассудку, рациональности, но при всем этом совершенно не способны сдерживать порывы своего взвинченного вояки.
«Пустословы».
– Наше прибытие не носит плановый характер, как вы могли догадаться. Мы были исследователями, мирными учеными, с орбитального аванпоста при Скадди, теперь – просто беженцы, – мереец поджал губы, создавалось впечатление, что ему неимоверно сложно было сохранять лицо. – Мы теряли уровень за уровнем, как и наших людей вместе с плодами многолетнего труда, но потом нашли способ покинуть аванпост с какими-никакими шансами на спасение…
– Угроза Лирейи реальна, – перебил Аркх диз Силдриан, – я распознал их орудия.
– Я думаю, потребуется расследование, Архк, – продолжил ученый. – Но пока ситуация такая. Вы, молодой человек, узнали много лишнего. Пусть осведомленность станет компенсацией за причиненные Вам неудобства. Могу ли я просить Вас не распространять тревожные сведения раньше времени? Паника на станции ни к чему.
– Можете, – Емельян кивнул, недоверчиво покосившись на Аркха.
Юноша не был уверен, что сможет держать язык за зубами. Технически, он ничего не обещал мерейцам. Его скучный мир внезапно оказался слишком хрупким, и невыносимо было от того, что сейчас это осознает лишь горстка людей. Мысль, что война на самом деле не окончена, будоражила. И Емельян так и не признался себе, что эта мысль ему нравилась.
Пребывая в некотором замешательстве, Ян выскочил в коридор и даже не сразу сообразил, что не распрощался с мерейцами. Невежливо. «Да и пес с ними». Хотелось подняться на последний, наивысший, уровень и ворваться в приемную матери с целой кучей невысказанных, но очень назойливых вопросов. Но «Несса-4» была большой станцией – целым миром в несколько тысяч обывателей, со своим порядком и правилами. Поэтому Емельян отмел в сторону свою навязчивую идею. Он вернется в информационный отдел и закончит работу. И только потом…
Удар. Потеря равновесия. Тот, с кем Емельян столкнулся на повороте, тоже наверняка очень спешил; и тоже не удержался на ногах, да еще и выронил небольшую пластиковую коробку. Ее содержимое с треском рассыпалось по надраенному до блеска полу коридора. Такое физическое вмешательство в личное пространство Емельяна напрочь выбило из его головы всякие мысли. А вот вторая сторона столкновения, напротив, даже оживилась:
– Лиреец, – это было первое, что вырвалось из уст девушки. Она была именно той наружности, которую юноша совсем недавно имел честь разглядеть вблизи: излишне вытянутое лицо и легкий золотистый оттенок кожи. Прямые волосы платинового цвета были аккуратно подобраны на макушке украшением с яркими зелеными камнями.
– Мерейка, – фыркнул Емельян, держась за ушибленный при падении локоть.
Очень странно было наблюдать яркую смену эмоций на лице мерейки, при том, что совсем недавно ее собратья казались Яну жертвами лицевой атрофии. Можно было ожидать, что она взбесится, проклянет его аж до пятого колена или просто хорошенько даст по лицу, но ничего подобного не случилось. Мерейка просто отползла в сторону и притянула коробку, чтобы начать собирать разлетевшееся во все стороны добро: какие-то тонкие устройства с неактивными дисплеями, канцелярские принадлежности и с десяток пропусков.
Емельян заметил, что девушка пользуется только одной рукой, а вторая, правая, плотно зафиксирована повязками; вероятно, сломана.
– Вставай, я сам, а то убьешься, – пробормотал юноша, отбирая коробку и быстро забрасывая в нее все добро.
В это время мерейка неуклюже поднялась и поправила примятую ткань своего не то длинного платья, не то плаща перламутрового цвета с оранжевыми вставками. Типичная мерейская палитра, к слову. Когда Емельян готов был вернуть коробку девушке, то обнаружил, что она почти на голову выше него.
– Спасибо, – произнесла она и с медлительной недоверчивостью приняла коробку рабочей рукой, обхватила сгибом и прижала к боку.
– Корнель. Младший научный сотрудник. Я ни в кого не стрелял, не рвал на части и даже не шпионил, – с нажимом высказался Ян. Недавно в секции D-13 он растерялся, ему не хватило духу как следует пуститься в перепалку с тремя переростками. А вот девчонка со сломанной рукой казалась подходящей мишенью для того, чтобы выпустить пар. – Поняла? Заруби себе на носу, и своим передай, что здесь они никто. Одно мое слово, и они даже в сортир без охраны не попадут.
Глаза мерейки расширились, она слегка попятилась и стала оглядываться. Но в коридоре никого не было, и потому она вновь воззрилась на Емельяна обескураженным взглядом. Тот раздраженно помахал кистью руки, дескать «катись быстрее». Мерейка, больше не проронив ни слова, удалилась в направлении секции D-13.
Емельян остался один в окружении белых стен. Находиться тут еще лишнюю минуту не хотелось – тревожность, сквозящая отовсюду, угнетала. Кроме того, поручения доктора Ке-Дая сами себя не сделают. И посему юноша скорее пустился в направлении родного информационного отдела.
* * *
Остаток дня пронесся как рой голодных инберу. Не то, чтобы Емельян был особенно вовлечен в рабочий процесс – он просто не мог его проигнорировать. При том, что юноша очень внимательно следил за сообщениями по внутренней радиосвязи на случай, вдруг поступят официальные заявления. Ни слова о мерейцах, ни слова о военных действиях. Между тем, Ян даже сверился со звездными картами и прикинул, что станция сейчас находится приблизительно между Скадди, на орбите которой находился аванпост мерейцев, и Старой Лирейей, планетой, что была низвергнута в безжизненный мрак почти двадцать лет тому назад. Сменит ли курс «Несса-4», предпримет ли меры...
Емельян качнул головой, словно очищая ее от лишних мыслей. Он снова забегает вперед и пытается влезть в то, что по сути, его не касается. А между тем, бесшумный лифт мягко поднимал его выше. Пальцы юноши сжимали в кармане коммуникатор, где еще было активно сообщение от матери с настойчивой просьбой зайти в приемную.
Лифт остановился, Емельян лениво из него вывалился, и его место занял какой-то важный зен’куу в сопровождении четырех охранников. Добраться до приемной матери «изнанкой» было бы быстрее, но из соображений безопасности входы и выходы через оную тщательно контролировались; а еще чаще – блокировались службами.
Юноша быстро шел вдоль панорамного стекла округлой формы, на поверхности которого то тут, то там всплывали голографические окна. Чаще всего это была реклама главных партнеров Конгломерата, чуть реже – объявления, информационные разделы. Емельян бы предпочел просто смотреть на звезды, планеты или даже на космический мусор, нежели на топорную раскрутку очередного пойла Куинхенона, пропаганду сомнительных аугментаций и прочую бесполезную информацию.
Он добрался до нужной двери и нажал на кнопку, возвещающую о прибытии. Дверь незамедлительно отъехала в сторону, и Емельян нос к носу встретился с Лукс.
– Здравствуй, Ян, – произнесла Лукс с полнейшим безразличием на лице. И это вполне бы его устроило, если бы мгновением спустя не включились зрительные сенсоры, а следом за ними – модули сопереживания. Брови андроида поползли вверх. – У тебя все хорошо? Ты чем-то озабочен?
– Я всегда такой, – Емельян стиснул зубы, – я не люблю, когда ты сканируешь меня без спросу. Мама у себя?
Юноша обошел андроида и пошел дальше. Приемную от общего коридора отделяло небольшое буферное помещение, где обычно сотрудники служб безопасности удостоверялись в чистоте предстоящего заседания. Сейчас оно пустовало.
– Леди Талисс тебя ожидает.
Кибернетическая помощница Консула резво развернулась, и они с Яном не просто оказались на одном уровне – их движения синхронизировались вплоть до величины шага. Вероятно, Лукс была запрограммирована таким образом сопровождать гостей, но Яна такой подход раздражал неимоверно.
На счастье юноши, буферное помещение закончилось, и они вошли в просторную приемную Консула. Ее окружение было динамическим и менялось от случая к случаю, в зависимости от культурных или физиологических аспектов участников собрания. В прошлый раз Емельян застал небольшую трибуну и ряды скамей. Теперь же в приемной стоял длинный стол, во главе которого вальяжно развалилась леди Талисс. Стулья по бокам были отодвинуты в хаотичном порядке, что говорило о завершении встречи и возможном заключении сделки. По мере приближения Емельян улавливал пряно-сладковатый запах курительной смеси и, подняв глаза, заметил, как последнее сизое облачно разбивается о вентиляционную решетку.
– Сильно слышно? – проследив за взглядом сына, вопросила Талисс. – Эти зен’куу могут допечь кого угодно. Чтоб они со своим Куинхеноном провалились.
Емельян промолчал и сел напротив, положив руки на стол. Лукс остановилась где-то позади него. Наверное, прямо за спиной. Емельян это чувствовал, что называется, затылком. Он не любил роботов, особенно антропоморфных. Если не углубляться в столь далекую историю, сбой подобного чуть не привел Яна к гибели, кон тогда был совсем ребенком.
Впрочем, это совсем другая история. Сейчас юношу беспокоило то, что весь его запал выветрился, потерялся по дороге или, быть может, был уничтожен под считывающим все и вся взглядом Лукс.
– Ты пропустил занятия, – объявила помощница Консула.
Леди Талисс сначала перевела взгляд за спину Яна, в ее глазах отражался вызванный андроидом голографический интерфейс. Затем внимание матери снова вернулось Яну.
– Какая разница, я знаю все по программе этого семестра. Лучше больше времени отдам научкорпусу, – ответил юноша, лениво ковыряя ногтем что-то присохшее к поверхности стола. Его нисколько не обескуражило вмешательство в его социальную активность, это всегда происходило в присутствии Лукс.
– Просто не забудь явиться хотя бы на экзамены, – посоветовала леди Талисс. Она улыбалась самой печальной из своих улыбок. Только глаза, похожие на две яркие воронки, глядели на мир с невысказанной угрозой. – Лукс, не могла бы ты нас оставить?
Леди Талисс проследила за удаляющейся спиной помощницы, затем хлопнула ладонями о подлокотники и поднялась на ноги. Она была очень красивой женщиной. Возраст был ей к лицу, как и длинное черное одеяние, закрывающее шею, плотно прилегающее к рукам до самых кистей. Ниже уровня талии оно расширялось и разделялось двумя разрезами. Брюки были заправлены в высокие сапоги на каблуке; ростом женщина, как и ее сын, была невысокой.
– Ян, – леди Талисс аккуратно обошла неровный ряд стульев и села рядом со своим сыном, – мне нужно с тобой очень серьезно поговорить.
– Ты о мерейцах, да? Я видел их сегодня и даже узнал кое-что, – взволнованно встрепенулся Емельян. Детали встречи он все же решил опустить, поскольку не придумал, как преподнести эту информацию. – Неужели на них правда напали… наши?
– Подожди, – леди Талисс предостерегающе подняла ладонь. – Это закрытая информация. Куда ты влез? Говорила же тебе, Ян… Говорила же! Держись подальше от мерейцев...
– Ага, и от зен’куу, а их, мам, в научкорпусе пруд пруди, – юноша стал сердито загибать пальцы. – От певчих с Гальвена, потому, что мозги запудрят; от валориан за первенство по сквернословию; от…
– Ой, хватит, я просто хочу, чтобы ты был в безопасности, – Талисс перебила сына и откинулась на спинку кресла. – Так что у тебя с мерейцами?
– Если вкратце, я пришел посмотреть на их вещички, Десай сказал (да, его группа вернулась сегодня), что подозрительно много всего выгрузили. Согласись, мам, это действительно подозрительно. Пришли трое, один стал бычить и кричать, а я их припугнул…
– Ты сказал: «вы вообще знаете, кто моя мама?» – женщина иронично вздернула бровь.
– Нет… – у Емельяна вспыхнули уши от стыда, – ладно, почти так и сказал. Но зато они мне все выложили, но попросили помалкивать.
Леди Талисс злорадно усмехнулась, а Емельян сильнее насупился. Он расковырял нечто, присохшее к столу, что не давало ему покоя все это время, и бурый комочек выстрелил в неизвестном направлении.
– Секрет кетекма, – невозмутимо сообщила женщина.
– А?
– У кетекма есть особые железы, – Емельян уже понял, к чему клонит его мать, и с угрюмым лицом стал вытирать пальцы о куртку, – которые вырабатывают секрет, повышающий их умственную активность, а остаточное вещество выводится через пазы в челюстной кости. А наш кетекма был кра-айне возбужден. Что до мерейцев, ты же не станешь распространяться? Прошу тебя, не добавляй мне проблем.
– Может быть, обсужу это с Десаем, – произнес Ян, при этом, даже не надеясь на положительную реакцию.
– Нет, – жестко отрезала Талисс. – Ты ничего не будешь обсуждать ни с Хейлом, ни с кем бы то ни было. Ясно? Я думаю, в ближайшее время какую-нибудь информацию все же огласят. Дело мерейцев курируют генерал Брохуа и Консул Шибо.
«Может, оно и неплохо», – подумал Емельян. Шибо, чудаковатый старик, всегда был на хорошем счету у высших инстанций Конгломерата, а генерал зачастую вмешивался в гражданские дела, где у него в штатном режиме не могло быть особых полномочий. Мерейцам, если они что-то затевают, наверняка будет сложно сладить с таким тандемом.
– Я этим деградантам не доверяю, если тебе интересно мое мнение, – продолжала леди Талисс с недоброй улыбкой, – думаю, что и Шибо не даст заморочить себе голову. Я связывалась с Новой Лирейей (у меня есть свои каналы) – они ничего об этом не знают, и у местной разведки нет информации о нелегальных организациях старой школы. Конфликт, может, и имел место, но все может быть иначе, чем эти мерейцы преподносят.
Пальцы консула звучно пробарабанили по столу, разоблачая скрытый за искусственной кожей протез. Как-то мать обмолвилась, что на Старой Лирейе терять конечности было в порядке вещей, и Ян больше не задавал вопросов по этому поводу.
– Давай, о мерейцах больше ни слова? У меня есть, к тебе разговор, но я бы хотела дождаться Герберта. Он скоро должен быть, – леди Талисс как-то странно обернулась в сторону выхода из приемной.
Емельян нахмурился. Что может быть важнее? Он постоянно, на протяжении всей своей недолгой жизни, сталкивался с отголосками войны; многие, заглядывая ему в глаза, говорили неприятные и по-настоящему пугающие вещи. «Мутант. Твое место на Соттене». Так что может быть важнее того, что он, Емельян, пожинает по факту своего рождения?
– Ладно, подождем, – с неохотой ответил Ян.
Герберт, вернее коммандер Герберт Ройсс, нравился юноше. В какой-то степени он заменил ему отца. Однако Ян не помнил, чтобы его мать когда-нибудь не могла принять какие-либо решения без участия Герберта. Она была очень волевой и независимой настолько, что сдерживать ее было равносильно борьбе с космической радиацией. Но, вот, сидит, сцепив пальцы в замок и поджав губы.
За время ожидания Ян успел похозяйничать в приемной и найти пару протеиновых батончиков на перекус. Сегодня он почти не ел, и желудок, казалось, уже скоро намертво присохнет к позвоночнику. Графин с водой тоже пришелся кстати.
– Не быво фремени, – с набитым ртом объяснил Емельян, приговаривая третий батончик. Он потянулся к стакану.
– Питайся хорошо, иначе так и не вырастешь, – усмехнулся незаметно вошедший Герберт. Он был человеком военным, высоким и крепким. Как и все безопасники, Герберт носил темно-синюю форму, а звание и статус определялись лишь по символам на массивном наплечнике.
Емельян от неожиданности чуть не поперхнулся. Он живо осушил стакан воды, и хотел было протянуть коммандеру руку для рукопожатия, но тот уже с мерзким смешком взлохматил его волосы, а затем поцеловал в висок леди Талисс.
– Я не опоздал? – Герберт обошел стол и сел напротив присутствующих.
– Нормально, – сердито ответил Ян, приглаживая обратно волосы. – Так что за вопрос?
– Тут такое дело, если не ходить вокруг да около, Ян… Мы с Гербертом ждем ребенка, – сказала леди Талисс. – Это будет твой брат или сестра, Ян, ты понимаешь?
Воцарилось молчание. Ян почувствовал что-то похожее на разочарование, подлый удар по завышенным ожиданиям. На фоне космических баталий, возможных козней группы лирейских отступников появление еще одного человечка в его семье было не самым значимым событием.
– Не понимаю, – облизав пересушенные губы, ответил Емельян. Он правда не понимал.
– Так случается, сынок, – развел руками Герберт, его похабная улыбочка была совсем не к месту. – Ты всегда был вспыльчивым ребенком. Выдохни…
– Да нет же! – Ян импульсивно стукнул нижними частями ладоней в торец стола, словно пытаясь от него оттолкнуться. Мать, сидящая рядом, даже не шелохнулась, только прикрыла глаза ладонью. – Это, правда, настолько важно сейчас?
– Дело в том, что он не получит никаких модификаций, Ян. Он не будет таким, как ты или я, в нем не будет ничего, что делает нас лирейцами по-настоящему. Мы с Гербертом говорим это тебе, потому, что ты уже взрослый, и тоже имеешь право голоса, – женщина терпеливо объясняла свою мысль тоном, с каким родитель доносит до своего чада очевидный факт.
Ян опустил глаза на тонкий браслет, который крепко охватывал его запястье. Мать говорила, он достался от биологического отца, которому завершение войны не принесло ничего, кроме гибели и забвения на боевом корабле противника. Браслет был выполнен из прочных углеродных волокон и начинен схемами из лестария, сплава, секрет производства которого жители Старой Лирейи охраняли сильнее прочих своих разрушительных технологий. Этот материал не был ни сверхпрочным, ни термостойким, однако на уровне наночастиц являлся главным проводником генетической идентификаций лирейцев. Ведь именно он лежал в основе создания и внедрения нанитов, микроскопических механизмов, разводящихся и развивающихся в теле каждого представителя этой расы.
Емельяну говорили, что он получил свою порцию лестариевых нанитов еще будучи в утробе матери. Это была его первая модификация, индикатором которой значился насыщенный цвет радужки глаз и ее структура.
– Вы меня вызвали только для того, чтобы сказать, что мой брат или сестра не получит лирейскую примочку для разгона мозгов? Он будет тупее? Слабее?.. И что мне с того? – сердито высказался Ян. – Мам… Лирейи нет, твой ребенок может быть кем угодно. И он в любом случае не будет мне чужим.
– Я рад, что между нами не возникло разногласий насчет модификаций, сынок. При текущем положении вещей их лучше не иметь совсем, – высказался коммандер. Обычно, в случае с лирейцами, он держался нейтральной позиции, но сейчас Емельян физически ощутил его категоричность.
– Неужто я бы мог настоять? – беззаботно спросил Емельян. На самом деле в нем не на шутку вспыхнуло любопытство.
– Имел бы право. Это наше наследие, – объяснила леди Талисс, но понятнее от того Яну не стало. Она потрепала сына по щеке. – Если бы ты вырос в нашем старом мире, ты бы понимал, насколько это важное решение, и что за собой повлечет отказ от устоявшихся традиций. Но ты другой.
* * *
Слова матери были сказаны не то с горечью, не то с гордостью, юноша так и не разобрался. Он вспоминал об этом уже позже, несколько часов спустя. Находясь в покое, Ян размышлял о том ребенке, который еще не то, что не родился, но и толком не сформировался, но за которого уже сейчас готовы решать и даже бороться. И за его – Емельяна – будущее сражались так же? Наверняка, да. И, возможно, в прямом смысле.
«Как мы здесь оказались?»
Емельян думал об этом, разлегшись на искусственной траве в центре оазиса под панорамным люком. Панели его были отодвинуты, и далекие звезды гипнотизировали юношу своим свечением. Было достаточно поздно, по всей станции объявлен отбой, и потому в гостевом зале практически никого не было. Режим энергосбережения убавил освещение настолько, что Ян уже начал клевать носом. В конечном счете, на недодуманной мысли он и провалился в сон. Недавние события мелькали со скоростью слайдов, бездумно переключаемых каким-то ненормальным.
А затем Яну почудилось, что он исчез. Но не в прямом понимании – он будто распался на мириады кусочков, между которыми растерялись все его чувства и мысли. Но обретенную легкость невозможно было с чем-либо сравнить. Эйфория, выходящая за границы человеческой оболочки, единовременно жила в каждой частице и множилась, становясь чем-то большим.
Неизвестно, к чему бы дальше привели эти метаморфозы, если бы громкие звуки извне не выдернули Яна из сна. Видение развеялось, юноша рухнул в свое тяжелое уставшее тело. Ко всему прочему, у него страшно разболелась голова. А где-то неподалеку что-то у кого-то упало, гремело, кто-то крикнул.
– Черт побери, – Ян тер пальцами глаза. Из-за активности в гостевом зале освещение стало ярче.
Юноша покинул оазис. В зале громко переговаривались мерейцы, скорее всего, они и стали источником шума; девушка, которую он сегодня сбил в научкорпусе, стояла немного в стороне. Она сначала уставилась на Яна своими большими, идущими чуть навыкат глазами, а при зрительном контакте поспешно отвела взгляд. А после и вовсе отвернулась. Емельян уловил в своей голове самодовольство и на ватных ногах побрел дальше к своей комнате. Разбираться с образовавшейся после сна кашей в мыслях не было никаких сил.