Семья наша была шумной и многочисленной. Я была уже третьей по счёту дочерью, а отец страстно хотел сына. После меня у родителей что-то не заладилось, и мама с целым «выводком», то есть с нами тремя, уехала к своим родителям в город Донской Тульской области.
В памяти, по причине былого малолетства, от той поры мало что осталось. Есть несколько фотографий 1954 года, снятых в одном месте в один день. На них мы с мамой и её сестрой, тётей Лизой, позируем на фоне какой-то речушки - то ли Дона, то ли Бобрика. Скорее Дона, уже принявшего в себя воды Бобрика.
Это было Событием, потому и отложилось в памяти. Помню трудную дорогу до берега, неудобный склон, с которого я постоянно сползала, так как не во что было упереться ногами, и множество комаров, тоже мешающих спокойно позировать. Потому и лицо у меня на тех фотографиях имеет страдальческое выражение.
Абсолютно не помню ни деда, ни бабушку. Скорей всего, потому, что они, так же, как и мама, работали, а мы целыми днями были предоставлены сами себе. Помню, как боялась ходить в туалет. Он был аккуратно покрашенным и чистеньким, но две ступеньки к самому верху были высокими, рассчитанными на взрослых, и я по ним не поднималась, а забиралась, помогая себе руками.
Помню приезд отца, суету и шумиху, сопровождавшие это событие, и долгие споры взрослых, содержание которых для меня было непонятным.
Обратный путь тоже не помню.
В Верхней Туре, на родине отца, мы жили большой семьёй. Его старшего брата уже отселили: дед был рукастым и трудолюбивым, и почти в одиночку выстроил для старшего сына большой добротный бревенчатый дом с русской печкой. Так что к нашему возвращению мы остались ввосьмером: родители отца, отец с мамой, младший брат отца Семён и наша «первая тройка» - я и две старшие сестры, Людмила и Галина.
Шестилетний перерыв в появлении на свет следующей «тройки» обусловлен вышеописанными событиями и строительством дома для второго сына, то есть моего отца.
Когда мы переехали в новый дом – большой бревенчатый пятистенник с большой прихожей, тремя комнатами и огромной кухней с огромной, по моим тогдашним меркам, русской печкой, - мама была уже «на сносях», и отец надеялся, что теперь-то у него точно будет сын.
Что-то не срослось, и в Татьянин день появилась четвёртая дочь. Поскольку Татьяна (то есть я) в семье уже была, четвёртую назвали Ольгой. Отец, пребывавший до её появления в состоянии восторженного ожидания наследника, моментально сник и долго приходил в себя. Если бы не его лидерское положение среди соседей и не оптимистичный характер, ушлые друзья его бы задразнили: в их среде мужчины, не сумевшие родить сына, считались «бракоделами».
К исходу третьего после появления Ольги года отец опять воспрял духом: его Варюха снова «понесла». В ту пору ни о каких УЗИ ещё и речи не было, тем более в захолустном городишке даже не районного значения, и всё оставшееся до родов время отец жил надеждой, что будет сын.
Когда он увёз жену в роддом, результата ждала вся улица.
- Ну что, Никола? Кто у тебя родился? - по возвращении спрашивал его каждый встречный.
- Сын! - радостным голосом рапортовал отец.
- Как назвали?
- Наташкой!
Помню мамины слёзы, когда она забеременела в очередной раз. Сделать аборт (после длительного запрета они уже вновь были узаконены) она не успела, так как даже не подозревала, что может забеременеть. При кормлении грудью этого обычно не происходит, а она кормила Наталью и не беспокоилась до той поры, пока не почувствовала привычные симптомы. Оказалось, что все допустимые сроки были упущены.
Пришлось маме снова рожать. И, как оказалось, не зря: шестым на свет появился наш единственный и, по прошествии стольких лет, по-прежнему обожаемый всеми сёстрами брат Леонид.
Памятуя об этой истории, на один из дней его рождения я изложила её в стихах:
***
Когда б отчаялась маманя
И опустил копьё отец,
То не было б у Люси, Тани,
Галины, Ольги… наконец,
Натальи, - маленького брата…
Но нет, - они приналегли
И по сусекам поскребли,
И, наконец-то, обрели
Себе сынка – в шестидесятом!
Он был пузатым и лобастым,
И относительно горластым,
И весил ровно пять кило…
С тех пор немало лет прошло,
А брат такой же всё: лобастый,
Пузатый, добрый и горластый,
Любитель выпить и поесть,
К столу накрытому присесть.
В его душе всё гармонично,
И в теле тоже всё о'кей!
Он оправляется отлично,
Он любит женщин и детей.
Да, наша кровь роднёй богата,
Но Леонида, ей же ей,
Мы, как единственного брата,
Конечно, любим всех сильней!!!
На фото: 1946 год. Мама и отец после войны