«Завтра к трем» не получилось. Много чего получилось, но не в три.
Наверное, в этом были виноваты и звезды, и луна, и солнце, и вообще весь этот ненормальный мир. Он, этот безумный мир, для Ильницкого несколько ушел из под ног. Так…, что мутило и болела голова.
В шесть утра Стас привез папку данных. К этому времени Егор уже знал кое–что из Интернет–пространства, «будь оно неладно».
В общем она была умна.
Это существо в джинсах и пиджаке, которую пожилая дама ласково называла «Машенька» оказывается являлось известным математиком… при чем на весь мир.
Собственно говоря, Егор не смог найти фривольных фото, скандальных статей или социальных аккаунтов, что как бы планировал обнаружить.
Нашлось другое. А именно – списки опубликованных работ, выигранных грантов, информация о проведенных лекциях и семинарах. Были данные о работах в России и загранице. При чем, судя по всему, последние десять лет Стрельникова жила в Европе или Великобритании.
Конечно, масштаб личности его поразил. В тридцать три года женщине–математику иметь столько званий и регалий означало наличие незаурядного ума.
А вот ее сестрица видимо была «козлом отпущения в столь интеллигентной семье».
В документах, привезенных Стасом, было тоже много... интересного.
Родители Марии и Анны погибли в автокатастрофе, когда девочкам не было и десяти. Воспитывали их бабушка и дедушка. И жили они в том самом «Доме на Больничной». Учились обе очень хорошо. И поступили в институт на математический факультет. И все бы было, наверное, не плохо, если бы не авантюрный характер Ани, в котором был приличный процент хулиганства. Уже в последних классах школы она радовала своим поведением окружающих. В результате оказалась доучиваться и ушла в «свободное плаванье». А вот Мария экстерном закончила институт и получила приглашение сначала в Москву, а затем в Великобританию.
О личной жизни и пристрастиях умной и спокойной сестры Стрельниковой было неизвестно. Видимо она либо вела закрытый образ жизни от окружающих, либо работала над чем-то важным в определенных кругах. Хорошие математики нужны во всем мире.
Егор пытался вспомнить период института, поскольку они должны были пересекаться. Но почему-то не получалось. Не было в его памяти никаких ассоциаций с девочками-двойняшками. Возможно, они были такого внешнего содержания в то время, что не привлекали его внимания.
Хотя в студенчестве со вкусом у Егора было не очень. Это он признал по прошествии долгого времени и серьезных размышлений. Но с другой стороны проблемы с предпочтениями в юном возрасте есть не только у молодых людей. Юные леди, конечно, тоже звездят и горько ошибаются.
Почему же не получилось в три?
Да потому что в двенадцать позвонил Стас и сказал, что в «Дом номер восемь по Больничной улице» приехала какая-то куча мужиков с вещами. Судя по поголовной численности и количеству сумок, гости планировали пробыть здесь долгое время.
И тут возникали еще варианты развития существующих событий, о которых Ильницкий думать не хотел вообще.
Удавка затягивалась все крепче.
От совершения глупого поступка, который выразился бы в немедленном визите в «Дом на Больничной улице» с непонятной целью и непредсказуемыми результатами, Егора спасла мама. Она упала и повредила руку. Поэтому Ильницкий сорвался из дома к родителям, а потом провел половину дня в травмопункте, где делали снимки, кололи лекарства, накладывали гипс.
Потом он успокаивал мать, которая впервые в жизни что-то сломала и была «в ужасе от себя» как она говорила.
Он освободился уже в девятом часу. Рядом с матерью жила ее хорошая подруга и она буквально выгнала Егора из родительского дома заверив, что все предписания будут соблюдены и Татьяна Николаевна в надежных руках.
Сев в машину, Ильницкий понял, что устал. Он уже даже не злился. Он похожу смирился с вновь и вновь открывающимися перспективами. Эта лавина надвигалась на него активно и безапелляционно.
Поэтому он решил ехать домой и... спать. На улице активно шел снег и Егор мечтал, чтобы на утро когда он проснется этот город так замело так, что ни у кого не было бы возможности выйти из своих жилищ. И это дало бы ему шанс собраться мыслями и мышцами для еще одной попытки, еще одного подхода в этом непонятном виде происходящих состязаний.
Он, не спеша, проехал через уже изрядно засыпанный настоящим зимним снегом город и с удовольствием вернулся домой. Машину пришлось загнать уже в гараж под домом, поскольку для зимнего перемещения она категорически не подходила.
У Ильницкого машин было две. Поездки по бездорожью были нередкими и необходимость в перевозке больших вещей тоже не исключалась.
Родные стены встретили его теплом и прекрасной панорамой лиственниц за окнами.
Мело.
«И слава Богу», – подумал он.
Что-то съев как «ужин» и немного выпив как «успокаивающее» сорокоградусного напитка он лег и уснул.
И хорошо спал.
И не помнил снов, когда проснулся наутро.
* * *
Последовавшее утро он провел за кофе, яичницей с беконом и включенным телевизором.
Как он и надеялся снег шел всю ночь.
Школьников и дошкольников велели оставить дома, а все остальные пошли до работы. Везунчиками были те, работа у которых располагалась близко к месту сна.
Егор не мог и совершенно не хотел оставаться дома, и собравшись рванул в крестовых поход до своего производственного пространства.
Ему, конечно, помогала его всепроходящая машина, но тем не менее, Ильницкий приписывал и своему эго определенный процент успешного попадания в нужное место.
На работе он нервничал. Что-то не давало ему покоя и не позволяло сидеть на месте. Он хотел поговорить со Стрельниковой и оценить ее реакцию на события недавние, но так волнующие важных представителей городской агломерации.
Дотрудившись до пяти, он завершил все рабочие процессы и поехал в «Дом на Больничной».
Тот встретил его горящими огнями и мелькающими силуэтами в зашторенных окнах второго этажа. Егор глубоко вдохнул и попытался настроиться на благоразумный и степенный разговор.
Поднимаясь по ступенькам подъездной лестницы, он составлял список вопросов, которые необходимо задать Стрельниковой.
Дверной звонок знакомо зазвенел.
«В прошлый раз мне пришлось ретироваться», – напомнил себе Егор.
Лестничная клетка была освещена. В квартире свету тоже хватало. Когда дверь открылась перед ним предстала знакомая фигура в переднике.
– Чем могу помочь, молодой человек? – поинтересовалась она.
Егор скрыл улыбку, потому что ему вспомнилась сцена в больничной палате, и он ощутил себя нелюбимым учеником в школе. Тон был более чем равнодушным.
– Я бы хотел пообщаться с Марией Стрельниковой, – указал он.
– Проходите сюда, – предложил голос, – и подождите, – остановил он же Ильницкого в маленькой прихожей, совершенно не похожей на прихожую.
Дама в переднике проследовала направо и исчезла в дверном проеме. Планировка сбивала его с толку, поскольку он думал, что здесь должна быть дверь налево, а не направо.
Прихожая была странная.
Похожая на большой шкаф... или чулан.
Долго размышлять и анализировать ему не дали, поскольку в эту нелепую прихожую вошла она.
Вроде даже на ней были все те же позавчерашние джинсы. И еще черная футболка, демонстрирующая глубокий вырез на груди и длинные голые руки.
Все то же смешной хвостик.
И задумчиво–изучающий взгляд.
– Добрый вечер, – сказала она спокойно.
– Добрый, – согласился он. – К сожалению вчера обстоятельства не позволили нам увидеться. Но я не хотел бы больше откладывать разговор. – Вы можете пообщаться сейчас? – поинтересовался он.
Казалось, Стрельникова смотрит сквозь него.
– Ну давайте, – выдохнула она, возможно даже, снисходительно. – Дома разруха и бардак, но куда-то идти мне не хочется, – отметила она. – – Проходите. Давайте вашу куртку, – предложила Стрельникова и протянула руки.
Егор снял куртку, но не отдал в руки, поскольку она была очень тяжелой.
– Куда повесить? – спросил он.
– Вешалка за мной. Снимайте обувь и проходите в гостинную. Будете чаю или может кофе? – поинтересовалась она, уже направляясь видимо в эту самую гостинную.
Ильницкий повесил куртку. Погрузил ноги в новые на вид домашние тапочки мужского размера и шагнул в странное пространство. Из «прихожки» он попал в коридор. Поскольку свет в нем не был включен, то пристально рассмотреть его не получилось. Он уходил куда-то и налево, и направо. Вроде как Егор стоял в его географическом центре.
Свет горел в комнате, находящейся немного правее.
Шагнув в ее залитое освещением пространство гостинной Ильницкий увидел три огромных окна, которые выходили не во двор, а на проезжую часть улицы Больничной.
Квартира была совсем другой.
Не зря он насторожился, когда просматривал планы. В других домах на втором этаже было по четыре квартиры. В этом, судя по всему, практически одна. А дверей на лестничной клетке так же четыре. Прямо-таки загадка на загадке.
Дом был более чем интересный и странный.
В так называемой гостинной стояла какая
то мебель, накрытая белыми простынями. Кажется три дивана.
Почти половину пространства комнаты занимал большой обеденный стол. Он не был покрыт ничем. Поэтому привлекал особое внимание. Более того, видимо за ним ели не так давно. Егор коснулся его рукой. Темное массивное дерево столешницы было теплым. Вокруг стола были расставлены стулья.
В стене слева от входа в гостинную была еще одна дверь, за которой размещалась кухня. Дверь была широкой. Двойной. Когда ее створки были раздвинуты, то возможно было смотреть что происходит на кухне.
Стрельникова расхаживала по кухне и заваривала чай.
– Я согласен на чай, – указал Егор и прошел на кухню.
Впрочем, она уже видимо сама решила, что Ильницкому необходим чай.
Егор прислонился к косяку двери.
– Что вам надо от меня? – поинтересовалась Мария Алексеевна пока наливала кипяток в заварочный чайник.
Он, этот заварочный чайник, был из прозрачного стекла и это давало возможность видеть, как горячая вода, попадая в прозрачный сосуд приобретает насыщенный золотисто–коричневый оттенок.
– Я искал вашу сестру последние две недели, – начал было Егор, внимательно наблюдая за действиями Стрельниковой.
Она все делала спокойно и уверенно. Ощущалось, что обстановка квартиры была ей хорошо знакома. Она была частью этой обстановки. Или обстановка была частью ее.
– Ну вы ее и нашли. Так что успех вам сопутствует, – заметила Стрельникова, наполняя чашки ароматным чаем. – Но это не объясняет ваш интерес ко мне. Я не Анна.
– Но вы ее сестра, – настаивал Егор. – У меня достаточно странный и возможно сложный вопрос к вам, но задать его я должен. Она ничего не говорила вам про ювелирные украшения?
Стрельникова поставив заварной чайник прислонилась к кухонному уголку напротив Ильницкого. Их разделял узкий и высокий кухонный стол, расположившийся посередине комнаты. На нем стоял заварной чайник, две налитые чашки и миска с орехами и сухофруктами.
Егор Александрович вы задаете неконкретный вопрос и я могу дать на него много неконкретных ответов, вот только сомневаюсь, что они вам понравятся. И уж если вы считаете, что я как сестра Анны что-то знаю или могу, от будьте добры объяснить кто вы такой, и что вы хотите получить от моей сестры.
Ильницкий понимал, что Стрельникова права. Посмотреть со стороны, так какой-то мужик ищет ее сестру и задает странные вопросы. А какие основания для этого, и кто он такой, непонятно.
Он провел рукой по волосам и шагнув к столу взял чашку чая в руки. Стекло сосуда было теплым. Отхлебнув из чашки, Егор посмотрел на Марию Алексеевну.
Вы уже знаете как меня зовут. Если вы бывали в этом городе хотя бы с определенной периодичностью последние десять лет, то вам знакома фамилия Бокаев. Петр Алексеевич Бокаев. Это человек достаточно властный и всемогущий в нашей агломерации. Он полагает, что ваша сестра похитила у него ювелирные украшения. И хочет вернуть их себе.
– А вы кто, – слуга закона или частный сыщик? – поинтересовалась Стрельникова, отпивая из своей чашки и продолжая подпирать кухонный гарнитур.
«Я блин Петрушка, потому как занимаюсь полной чухней!», – подумал про себя Егор, но вслух произнес другое.
– Ни то, ни другое…, – ответил он, – меня попросили поучаствовать в поиске украшений. Петр Алексеевич заинтересован в возвращении своей собственности с одной стороны, и отсутствии лишних разговоров с другой.
– Ну для меня странна такая информация. Анна, конечно, существо импульсивное, но пойти на воровство даже она посчитала бы глупым действом. Когда это случилось? – попросила уточнить Стрельникова.
– За день или в день когда ваша сестра попала в аварию. Точной уверенности в дате и времени нет, – указала Егор.
– И что вы от меня хотите? – спросила она напрямик.
– Возможно, вы знаете где могла ваша сестра спрятать украшения.
– Не знаю и знать не хочу. Но думаю этот ответ вас не устроит. И Петра Алексеевича тоже, – хмыкнула она.
– Вероятнее всего да.
– Планируете меня запугивать или будете пытаться выстроить позитивное взаимодействие? – поинтересовалась Стрельникова.
У Егора сложилось впечатление, что вопрос задан совершенно будничным тоном. Никакого презрения или надменности он в нем не услышал. Скорее это было просто озвучивание мыслей вслух.
Воевать ему не хотелось. Он вообще ни с кем не воевал. Даже когда работал у Бокаева. Не планировал воевать и сейчас. Он вообще хотел сбежать от всего этого. Он ощущал себя в эпицентре катаклизма. Он думал, что его используют. И рядом с такой спокойной и уравновешенной, а также остепененной и общепризнанной «математичкой», он чувствовал себя болваном. Да и следует признаться, что «математичкой» он называл ее про себя, чтобы хоть как-то уменьшить то невольное уважение и трепет, что он испытывал находясь рядом.
– Воевать всегда успеется, – спокойно ответил он, наблюдая за тем, как она пьет чай.
– Что вы конкретно хотите от меня?
– Я…, – начал он, но тут послышались четкие шаги за спиной Егора и волнующийся голос пожилой дамы ворвался в пространство кухни.
Маша звонят из больницы. У Анны… – начала она.
Ильницкий, кажется, физически почувствовал, как у Стрельниковой по спине побежали мурашки. Взгляд на секунду застыл. А потом она поставила чашку и направилась в коридор.
Егор решил последовать за ней.
Он догнал ее в прихожке, где Стрельникова уже надевала бурки.
Любовь Валентиновна, в кабинете у компа мой телефон, – сказала она.
Дама развернулась и исчезла в проеме.
– Я с вами, – настоял Егор, уже надевая куртку.
– Хорошо, – вроде как согласилась она и в эту минуту дверной проем заполнился фигурой Любови Валентиновны и протянутого в ее руке телефона. – Я позвоню, – сообщила она, глядя ей в глаза и развернулась к входной двери.
Шли они молча. Окна больницы были видны еще из двора дома. Город уже немного почистили, поэтому перейти дорогу и попасть на территорию медицинского городка труда не составило.
Ильницкий шел за ней. Он понимал, что она должно быть очень сосредоточена и собрана. О чувствовал, что она вся как натянутая струна.
Помещения больницы встретили их теплом и достаточно ярким освещением. Хирургический корпус был уже знаком. В нем все выглядело спокойным и размеренным.
На посту сидела медсестра.
Увидев Стрельникову, она вышла ей на встречу.
– Мария Алексеевна, может лучше подождете? – поинтересовалась медсестра.
– Нет, – отчеканила она, расстегивая куртку на ходу. – Давно? – спросила Стрельникова.
– Уже двадцать пять минут. Разденьтесь, – предложил медработник.
Стрельникова уже снимала куртку. Егор перехватил ее и кинул вместе со своей на лавочку у палаты в коридоре.
Медсестра бросила на него недовольный взгляд, но Ильницкий его проигнорировал. Затем они вошли в палату. Вернее, Егор все также продолжал ее догонять. Мария Алексеевна вроде никуда не бежала, но была так стремительна в своих действиях, что казалась ускользающим видением.
Сделав пару шагов в освещенном помещении больничной палаты, она замерла. Вокруг внушительной светлой кровати, даже при полном освещение все также напоминающей какое-то футуристическое сооружение и на которой лежала вторая Стрельникова была куча народу.
Они говорили какими-то медицинскими терминами.
Они совершали какие-то медицинские манипуляции.
Они не обращали никакого внимание на вошедших.
А ее маленькая женская фигурка стояла и смотрела на все это.
Молча.
Тихо.
Смиренно.
Только руки были слегка сжаты в кулаки.
Она ждала итога.
Егор уткнулся спиной в угол комнаты слева от входной двери. Он вдруг стал отчетливо ощущать земное притяжение, которое внезапно выросло в сотню раз. Он смотрел на все происходящее действо с ощущением «вот она».
«Вот она»... эта снежная лавина, которую он так предчувствовал и ожидал.
И он был внутри нее. В самом эпицентре.
И он не мог из нее выбраться. Она уже была вокруг.
А он имел прекрасные шансы оказаться захороненным в этом лавинном снегу. В комнате, наполненной аппаратными звуками, человеческими выкриками и бурлящей жизнью он ощущал приближение этих убийственных последствий лавины, – холода, шока и удушья.
Ему показалось, что он своим телом физически воспринимал, что чувствует Стрельникова. Он не слышал ее мыслей, но испытывал жутчайшие ощущения. Ей было тяжело дышать. Что-то, наверное, снежная пыль, проникало в ноздри, горло, а может и в легкие. Твердеющий в комнате воздух, сдавливал грудную клетку и нарушал ее дыхание. Плотный лавинный завал в котором оказалась эта палата интенсивной терапии перестал вентилироваться и воздуха для дыхания недоставало.
А еще он слышал, как бьется ее сердце. С торопливого и безудержного ритма, который был у нее при входе в палату, он, в течение этих минут пребывания внутри, замедлялся в ритме и усиливался в тоне. Звуки ударов раздавались все реже, но были таким громкими, что закладывало уши. Егор не слышал, что говорят врачи. Он был в абсолютной тишине. Но при этом каждый удар ее сердца оглушал и отражаясь от стен комнаты повторялся удаляющимся эхом.
Один удар ее сердца… и четыре эхо от удара ее сердца.
Один удар ее сердца… и четыре эхо от удара ее сердца.
Казалось, что ее сердце останавливается.
Казалось, что ей хотелось что-то сделать. Дать знать о себе. Сообщить о себе криком. Но звука не получалось. Легкие были заполнены чем-то тяжелым. Дышать было нечем.
Казалось, прошло совсем мало времени. Эти переживаемые ощущения были насыщенными и столь осязаемыми, что притупляли все остальные чувства и замедляли происходящее.
Егор посмотрел на часы на стене над кроватью. На самом же деле прошло уже почти двадцать минут. Стрельникова уже двадцать минут стояла в центре комнаты. И ждала.
Егор услышал еще один удар сердца, но отзвуков эхо уже не последовало.
Водрузилась гнетущая тишина.
Как будто лавина остановилась. Как будто она выплеснула все свои эмоции и силы и… успокоилась.
Егор увидел расступающихся врачей и снимающиеся перчатки.
И вдруг в комнате появился звук.
Мужской голос произнес:
– Время смерти 18 часов 40 минут.
Снявший шапочку с головы Струкалин увидел наконец Стрельникову и направился к ней. В этот момент она выдохнула и вдохнула. Егор понял это по еле заметному движению спины. С ней было все хорошо. Конечно, насколько это было возможно в данной ситуации.
Ладони сжатые в кулаки расправились.
Струкалин подошел к ней и взял за плечо. Маша молча кивнула и сделала пару шагов к кровати. Она тихо стояла, наблюдая как две оставшиеся медсестры убирали уже ненужные инструменты и смотрели за работой мониторов. Их почему-то не выключали.
Егор смотрел на силуэт Стрельниковой. Он вспомнил, что так же разглядывал ее спину несколько дней назад, когда впервые увидел в этой палате.
Почувствовав на себе взгляд Ильницкий перевел свой взор направо и столкнулся глазами со Струкалиным. Они молча поглядели друг на друга. Но говорить не стали.
Последнему выходящему из палаты врачу доктор Струкалин тихо сказал: «Готовьте операционные». Егор на понял смысл этой фразы.
Дверь палаты все так же была открыта.
Стрельникова простояла в изножье кровати несколько минут.
Потом развернулась и медленно дошла до дивана. Она выглядела спокойной. Погруженная в свои мысли она села на диван.
Струкалин стоял и смотрел на Стрельникову. Ильницкий переводил взгляд со Стрельниковой на Струкалина. Стрельникова же оторвала свой взгляд от футуристической кровати и посмотрела на врача.
Глеб Алексеевич занимайся своим делом.
Струкалин кивнул, затем подошел к дивану, наклонился и поцеловал Стрельникову в макушку.
Пока мы будем готовиться, ты можешь побыть тут, – сказал он и направился вон из палаты.
У двери доктор замер и опять встретился взглядом с Егором.
– Я побуду с ней и потом отведу домой, – услышал Ильницкий свой голос откуда-то издалека.
Струкалин только кивнул головой. Видимо в сложившихся обстоятельствах он был не против предложенной услуги.
Егор подошел к дивану и сел. Не слишком близко к ней. Оставив ей необходимое пространство.
Они были чужими. Но он хотел ей помочь. Поддержать как-то.
Они молча просидели до тех пор, как в палату не вернулись врачи.
Не отключая мониторов и капельниц те перегрузили Анну Стрельникову на каталку и куда-то увезли.
Мария посидела еще несколько минут в пустой палате.
Егор тем временем вышел в коридор, накинул свою куртку и вернулся в палату, с пуховиком Стрельниковой в руках.
Увидев у него в руках свои вещи, Мария Алексеевна встала и, приняв от Ильницкого помощь в облачении, надела в куртку. В полной тишине они вышли из палаты, потом из хирургического корпуса, а потом и из больничного городка. Дорога до особняка заняла несколько минут.