(продолжение. Предыдущая глава XIV - http://www.proza.ru/2020/01/10/632)
(Начало. Глава I - http://www.proza.ru/2020/01/01/1248)
Возле сторожки десятников Селятин и Верещагин решили покурить на воздухе.
- Что будем делать, Зосим Петрович? Против Мазина и Сиротина у нас нет никаких улик... Хотя вы их так деликатно опрашивали, что я не сомневался, что бедняги вот-вот сознаются в злодеянии... Следы явственно указывают, что убийцы приехали на лодках, а потом и уехали на них же. Конюхов-то придется отпустить.
- М-да!.. Господин статский советник Благонравов будет весьма недоволен...
- А что делать, отправить на эшафот или закатать в каторгу невиновных, чтобы начальство могло отчитаться о закрытии громкого дела?
- Ваш предшественник именно так и поступил бы, Нил Карпович... Подогнал улики, выбил признание у подозреваемых, а потом получил бы повышение и великую благодарность от начальства. Был бы обласкан, осыпан милостями, награжден чинами и орденами, введен в круг особо доверенных лиц и даже друзей...
- А совесть, Зосим Петрович?
- А что такое совесть, Нил Карпович? Сдается мне, что это такая эфемерная, совершенно не ощущаемая физически в материальном выражении штука... Многие, очень многие господа о существовании таковой даже не подозревают, однако, могут ею вовсю торговать: покупать или продавать... Хотя продают или покупаю вовсе не совесть, а как раз ее отсутствие... Существует некий полярный выбор: либо деньги, либо совесть. Есть совесть – нет денег и других материальных благ, нет совести – в избытке и то, и другое. Часто бывает, что некий экземпляр, начисто лишенный этого любопытного свойства, считают деловым и удачливым человеком, ему даже завидуют, а другого, брезгующего вести дела бесчестно, считают блаженным или даже дураком.
- Видите ли, Зосим Петрович, зато бессовестному, но богатому подлецу, есть такой обычай, могут плюнуть в лицо или даже влепить пощечину...
- А бедного, но честного человека закатать в каторгу! Впрочем, всякого бедного, но притом и бесчестного закатывают гораздо чаще, чем богатого мерзавца...
- Так что вы хотите сказать, господин коллежский секретарь?
- Я хочу сказать, господин коллежский асессор, что сейчас есть два выхода из этой ситуации: первый таков – нужно продолжить следствие, а вот второй ...
- А второго просто нет, и не может быть, господин Верещагин, если, как вы говорите, у человека сохранилась такая призрачная и даже смешная для многих штука, как совесть!
- Вы, как я слышал, уже испытали изрядные неудобства от ее наличия именно у вас, господин Селятин?
- Да и вы, Зосим Петрович, как представляется, что-то не слишком преуспели в карьере… Подозреваю, что как раз из-за пристрастия к неким смешным нравственным принципам, мешающим жить в полном довольстве. Есть ли выгода в таком состоянии?
- Есть!.. И очень большая…
- Смею спросить, какая?
- Да вы, я думаю, и сами знаете, Нил Карпович. Видите ли, приятно сознавать, что люди не брезгуют пожимать тебе руку,.
- Отчего ж не пожать, коли человек честный?
- Полагаю, мы прекрасно поняли друг друга. Вот моя рука, Нил Карпович! - Верещагин посмотрел Селятину прямо в глаза.
- А вот - моя, Зосим Петрович!
Судейские чиновники с чувством обменялись рукопожатием, потом крепко обнялись.
- Надо бы почеломкаться, господа, троекратно по русскому обычаю… Впрочем, целоваться с безбожником – радости мало, все равно, что прикладываться к березовому полену или лобызать корявый пень!.. Вы, господин Верещагин, правда, больше на медведя похожи, но и с топтыгиным такие нежности вряд ли кому понравятся!
Доктор Глухов стоял в пяти шагах от коллег со сдвинутым на затылок котелке и дымящейся папироской в руке. – Клятва Горациев? Я бы хотел к вам присоединиться, господа, если, конечно, вы не против…
- Не против, Ерофей Поликарпович! С удовольствием принимаем вас в свою компанию, - с улыбкой сказал Селятин.
- Только обнимать не будем, уж не взыщите - не ровен час, сломаем что-нибудь в вашем тщедушном организме, добавил Верещагин, смеясь. – Как вы, однако, скрытно подобрались, доктор! Чисто соглядатай жандармский или американский стрелок времен войны за освобождения негров…
- Тут вы с самую точку попали, Зосим Петрович, я, правда, добровольцем в армии конфедератов, у генерала Ли служил… За позорное явление рабства, так сказать, сражался… Человеческую кровь проливал, прямо на поле боя, правда, только на операционном столе… в силу своей профессии, естественно.
- Что же вас заставило встать на сторону рабовладельцев-то, доктор? Ностальгические воспоминания о диком русском барстве? Вы сами не из потомственных ли крепостников-то будете?
- Случайность… Меня со знакомым коллегой ограбили и побили прямо на дороге синемундирные конники*. Война, знаете ли, чрезвычайно способствует разбою… Ну, а потом налетели кавалеристы конфедератов и отбили вашего покорного слугу от мародеров. Южане оказались настоящими джентльменами – воспитанными и чрезвычайно учтивыми. В благодарность я оказал помощь раненым в стычке сторонникам независимости южных штатов, да так и остался в их армии.
В 1865 году под Ричмондом попал в плен к северянам. Надо сказать, что аболиционисты* с солдатами армии конфедерации не больно-то и церемонились. Считали всех их мятежниками. А меня - так хотели даже расстрелять, как гражданское лицо, захваченное с оружием в руках в районе боевых действий, но, к счастью, обошлось… удалось доказать, что я – врач, а мое оружие – хирургические инструменты. Мне даже не довелось вкусить все прелести жизни военнопленного - за недостатком квалифицированных врачей, меня сразу направили в военный госпиталь федералов. Так что пришлось выхаживать и северян, в том числе и негров, тоже служивших в их армии. С одним из чернокожих пациентов даже подружился. Моими стараниями этот бывший раб избежал ампутации правой ноги и преждевременной смерти от газовой гангрены. Когда расставались, черный воин так расчувствовался, что подарил мне древний амулет, передававшийся в их роду по наследству, сказал, что он приносит удачу. Я его до сих пор на часах ношу. И ведь не обманул черномазый. В 1869 году после всех злоключений я, наконец, вернулся домой…
- Я слышал, что вы и на турецкой войне побывали, доктор?
- А как же! На Шипке был ранен шрапнельной пулей в… э-э-э… как бы это сказать помягче… Словом, в некое не совсем приличное для показа место организма, которое, естественно, не воспевают поэты.
- А точнее можете сказать, Ерофей Поликарпович?
- Ну, раз вы настаиваете, скажу… Был коварно басурманами поражен в левую ягодицу, мон шер! Я как раз осматривал покалеченного бомбой солдатика, наклонился над ним, а это время шрапнель надо мной и лопнула…
- Боже мой, так вы у нас герой, Ерофей Поликарпович! – воскликнул Верещагин, смеясь.
- Да, Зосим Петрович! Не буду скромничать! Героями почему-то объявляют тех, кто лишает других людей жизни, причем, чем больше убито людей, те громче слава. А тех, кто их вытаскивает, считайте, уже с того света, никак не определяют в герои. А я вот утверждаю…
- Хорошо, хорошо! С вами нам будет не так страшно, доктор! – перебил его Селятин и тоже засмеялся.
(продолжение следует. Глава XVI - http://www.proza.ru/2020/01/12/454)