ГЛАВА 23 МИШКУ ПОХИТИЛИ!
Проплыли ещё часа полтора. Он ещё издали разглядел.
- Кажется, дошли.
Любопытный Ромка привстал. За ним – Пашутка.
Лодку опрокинут!
- Пап, смотри!
Он бы и внимания не обратил. Ну, трещит, стрекочет. Мало ли…
- Вертолёт!
Вот сенсация! Весь июнь взад-вперёд летали и потом. Жара, грозы. Пожар где-то был.
Вертолёт пошёл на снижение – и к речке, вдоль берега. Как раз в их сторону.
Пашутка помахала ему рукой: давай к нам!
Сверху в ответ послышалось… И – мимо них, в другую сторону.
- Слышали?
- Слышала! «Валите отсюда!» Что мы ему сделали?
- Он разве не наш? – Ромка искренне был удивлён. – У него звёздочка – я видал. Как у Димки.
- Звёздочка! Хоть что! Учения у них, а мы тут путаемся.
У самого кошки скребли. В быстром темпе – к берегу. Не дотянул малость, подъём крутой? От греха подальше.
- С Рыжиковой горы нас тоже шуганули.
- И нет! Кричали, чтобы костёр не жгли.
Всё девка помнит. Не ко времени.
- А если не уйдём? Он бомбить будет?
Дожили! Свой, русский летун – как «Беззубый Фриц»! А фрицы на Красную площадь садятся. В тот год – только и разговору. Галин Димка, ещё курсант, над своими начальниками смеялся: немец, его ровесник, дураками их сделал. К тому же штатский.
А то – граница у них на замке! Кому как. Юлька классе в седьмом училась – один её соплеменник сразу после десятого за границу. Через Румынию, Югославию (та ещё проститутка!) - и в Штаты. Ещё где-то и выступил, сукин сын: еду, мол, во Вьетнам воевать с коммунистами. «За нашу и вашу свободу!» У них в школе потом и директора, и завуча, ещё кое-кого трясли. То-то она за него переживала: а вдруг и он…
Вслух об этом - ни слова. Кое-как выбрались. И дальше – без смеха, без слов. Каждому – своё и не сразу…
- Ну, вот мы и дома.
Обычная деревенская изба. Покосилась немножко. Рядом такие же: окна заколочены.
- Как называется? – спросила Пашутка шёпотом.
- Деревушка, – отвечал, чтобы все слышали. – Вон там – Бугры, колхоз: не весь народ разбежался. А здесь – сами видите.
Видеть некого было: старик со старухой эвакуировались. Ну что ж. Всё, как обещано: сад, огород, во дворе колодец. И погребок – с припасами.
Жить можно!
Брат с сестрой облюбовали объект – русскую печку. Кто царь горы?
- Шею сломаете!
Смеются, шалопуты! Ладно. В сенях газовая плита, баллон.
Цивилизация!
Он и без неё бы прожил. Что свет, газ? Безо всего – Робинзоном. Фазенду, такую, как у того, конечно бы, не обустроил. Да и зачем? Но с голоду не пропал бы. Рядом речка, лес – не тайга, но всё-таки. С ружьём он не ахти – разве что лосей, как на дуэли. Ничего! Капкан бы наладил, ловушки, зимой был бы с дичью. Оборудовал бы в лесу землянку, чум какой-никакой.
А как с детьми, с двумя Пятницами? Прокормил бы? Такой нужды нет. Вон – на горе колхоз. Не возьмут? Да на любую работу! Не таким рады. Притом – дети школьного возраста. Целых два класса – по-нынешнему. С руками оторвут. Не полюбилось – нынче здесь, завтра там.
Да кто же ему позволит? Бродячим музыкантом – с двумя детьми! Когда у них есть мать… Она сразу вопрос поставит: лишить родительских прав. А наши суды – знамо дело… Да тут любой судья, хоть свой в доску мужик, и тот присудит. Детей в этом случае и спрашивать не будут: нету у них отца. Гуляй, Ваня! Что он против неё придумает? Жестокое обращение: ремня может всыпать? Да его засмеют! Ромку спросят – он скажет: «Мама – за дело». И Пашутка наговаривать не будет..
Ему и не надо. А надо бы разузнать – что да как? Какие вообще у неё намерения? Готова хотя б на переговоры? Только не напрямую: рано. Созвониться надо кое с кем: пусть узнают по-тихому. Да чтобы координаты не выдать.
Придумали бы такой телефон: чтобы достал из кармана – и в любом месте. Есть же рация… Много что где есть. Тут нету. Не знаешь, где что.
Может, и к лучшему. Надоело!
А телефон карманный – неплохо бы.
Он пару детских книжек прихватил – успел. Наших, русских: кого же ещё? Пушкина сборничек, с «Русланом и Людмилою». Как там? «Двенадцать дев меня любили». Кое-что помним.
Ещё есть народные – «Иван бесталанный»: сперва жена от него, потом – он от жены. Жизненно!
Тёща-покойница всё пугала Юльку «двенадцатью девами»: мол, уведут его. А тут вон что вышло! Видать, готовилась. За неделю до всего этого книжки детям достала на венгерском.
«Король Зо;лтан и его сын», – перевела ему Пашутка. – Знаешь, кто написал?»
Загадала загадку! Узнал по первым же картинкам, хоть там все костюмы венгерские: бояре-дворяне чуть-чуть на запорожцев смахивают. И всё в строчку – прозой: попробуй-ка Пушкина стихами перевести! Кишка тонка! Стихов – от силы десять строчек на всё про всё.
Тем же Макаром – и в другой книжке: «Глупый Яношка на горбатом коне». Тоже без автора. Венгерские, стало быть, народные.
А мы русские почитаем на ночь. По-русски. Для всестороннего развития – сетка, ракетки, шарики.
«Своим скажу, чтобы на Бугры не бегали. Вызнают раньше времени».
Удержишь их! Как же!
В избе ничего – не пыльно. Как будто только что. Пашутка чуть-чуть углы обмахнула. Не удержалась:
- Для Ромки.
- А не для себя?
Девчонка надулась: её, такую большую – в угол!.. В первом классе было за враньё. Потом – ни разу.
- А твоего Ярослава мать ставит, – напомнил Ромка. – Когда уроки не учит. Он говорил.
Сестра показала ему кулак. И вновь за дело.
Грибы, обработав, отложили на утро: вредно перед сном. Закусили по-лёгкому, почитали, послушали. И – отбой.
- Завтра дел невпроворот.
Но завтра – дождь. С утра весь день.
Он провозился с велосипедом: нашёл в сарае металлолом. Ромка, да и Пашутка – само собой, в подручных.
Кое-как привели в человеческий вид. Есть на чём в колхоз, на разведку. Попутно справки бы навести: кому где требуется. Кто знает, сколько ещё. Бумажник не бездонный.
- Маме письмо напишите.
Идея увлекла. Сочиняли, как в старое время – в «чумной год», будь неладен! Прасковья попробовала по-венгерски. Пусть! Три словечка вышло – русскими буквами: «Анью не мень!»
МАМА, НЕ УЕЗЖАЙ!
Даже всплакнула – тихонько, чтобы брат не видел.
- Заскучали? Ничего! Дождик пройдёт – вместе сходим в деревню. С ребятами познакомитесь.
Девочка призадумалась:
- Помнишь, мама говорила: «Надо вам братика или сестрёнку».
Ромка что-то просопел: придумала тоже!
- И кого бы ты хотела? Сестричку, братика?
Она вздохнула:
- Был бы маленький ребёночек, мама бы не уехала.
- Куда ей с вами – с тремя?
Хотелось, чтобы смехом. А разговор был. Как только в себя пришла. Он чуть не упал: «Ты что? У тебя кровь брать – и то с ног свалишься». Отложили на потом. А тут пошло… На нервной ли почве, или на всё может быть осложнение после оспы?.. Не получается.
«Вот и сидим тут».
Дети есть дети: оба вылезли всё-таки под дождик. Насквозь промочило.
Пришлось печку затопить.
- Грейтесь, сушитесь. Места вам хватит.
На печке – ух ты! Кто вперёд?
- А мы не угорим?
Это нарочно, чтобы брата попугать.
- Если только от выхлопных газов.
- Это у Прошки выхлопные!
- Дурак!
Заслонку на ночь он закрывать не стал. Не зима: тепло до утра не улетучится.
* * *
Дым над «мёртвой зоной» привлёк внимание. Утром нагрянула разведка.
- Пап, я сейчас!
И скорей за калитку. Брат – следом.
- Много не болтайте! Приехали за грибами – и всё. Ещё спросите…
Спросят! Какие там грибы? Минут через десять:
- Папа! Танки были в Москве!
- Гэчупэ!
- Горбачёва похитили!
- А говорят – заболел.
- Какие гачупины? Откуда?
Он читал в своё время: гачупины – испанцы в Мексике. Те, что из Старого Света, из метрополии, в роду никаких индейцев. Словом – колонизаторы.
- Пойду спрошу.
Но ребятишек как ветром сдуло. Нашлись дела поважней. Или кто замаячил – спугнул.
- Меня испугались. Что за цыган небритый?
И вправду оброс. С пятницы, кажется, не брился. А уж среда.
- Они вас разыграли.
- Нет! Правда!
А то книжек не читают в деревне! Тоже – попалось кому-нибудь…
Вундеркинд! Надо же: МИШКУ ИСПАНЦЫ ПОХИТИЛИ. Нужен им! Эстонцы – куда не шло.
- Вы им скажите – на НЛО прилетели. Оттуда нас забросили.
Всё ж было не по себе. Что-то ведь случилось. Что? И как дальше? Горбачёв, конечно, ни «тпру!», ни «но!» Мечется – и сам не знает…
Нет, он согласен: в России многое надо было менять. Заврались, заворовались! Но надо по-умному! А тут – как пошло с этого, с алкогольного… Был бы сухой закон – так хоть понятно. Тёща была бы жива. Тесть – уж точно. А это что? Одних проблем не решили – новые создали. Наигрались – бросили, пошли дальше. Из школьной реформы – пшик. В магазинах шаром покати. Над Лёнькой смеялись. Теперь: «Брежнев был дурак, да по Москве – за пятак». Если трамваем – так за четыре копейки. И в Москву при нём – за колбасой да за тряпками. А сейчас?
Я не дамся никому,
Никакому рылу,
Только Мишке одному
За кусочек мыла.
Хуже всего – что дали волю нацменам. Это же дурдом! Они и раньше-то… «Угнетённые», мать их…
Ширинкин, хоть и дурак, а тут дело говорит. Все эти союзные, автономные – к чёртовой матери! Коли все равны – так нечего. Никаких вам привилегий! Только сейчас – вряд ли. Раньше надо было.
Ладно – хоть свобода слова. Закачаешься! Румыны своих расхлопали – в детском саду интересуются: когда у нас Мишку с Райкой?
Как бы с самих не начали. Опять будут за слова сажать… Есть охотнички: хорошего от них не дождёшься, а с этим не подкачают.
Потому и голосовали, как большинство. Мишка уйдёт – будет стоящий мужик. Одна Юлия колебалась.
Где она сейчас? Поди, с ума сходит.
- Пойду дровами займусь.
Дров за день не переколешь. На целую зиму. Думали: будут дед с бабкой жить, как в те года. Впрок для них заготовили.
- Далёко не бегайте. Позову, если что: поможете.
- Мы сливы нарвём. Можно?
- Валяйте. Всё наше.
Сколько прошло? Час, другой?
Окончание следует http://www.proza.ru/2016/09/04/1621