Глава 22
Итак, мне исполнилось 38 лет, а я никак не найду себя. В душе дискомфорт, раздрай необыкновенный, хотя не случилось ничего страшного, необратимого, а неприятности остались позади. Можно жить дальше, ведь у меня есть муж, двое детей, папа с мамой, любимые сестры, друзья. Есть работа, квартира, книги, музыка. Есть родной город, страна, которая, как кричат наши вожди со всех трибун, самая-самая справедливая. Она дала нам жилье, образование, работу…Что еще? Ах, да – бесплатную медицину. А я, неблагодарная, о ней вообще не думаю, а все – о себе да о себе! Общая по стране Эпоха тихо скользит мимо моей, Персональной, я ее замечаю раз в неделю, на политинформации, когда ученик по бумажке бубнит о событиях в нашей державе развитого социализма и чуждых нам капстранах. Точнее, я про нее бездумно слушаю краем уха, заполняя журнал. А в дневнике пишу исключительно о себе, эгоистка несчастная!
Дневник мой – это кошмар, сплошной плач Ярославны! Перед Майскими праздниками и своим днем рождения затеяла уборку, пока оставалась одна. Села отдохнуть. А сидеть без дела не умею. Раскрыла дневник, но писать не хотелось. Стала проглядывать… Мама родная! Если читать чужими глазами, так ничего не поймешь об авторе сего документа. Сколько ему лет? Шестнадцать, если столько страданий по причине неразделенной любви? Кто этот изверг, душегуб, с которым жить невозможно, а без него совсем нельзя?
А, может, пишет не отчаявшаяся девочка, а дама пенсионного возраста, да еще уродина? Вон как беспощадно критикует свою физиономию да талдычит про надвигающуюся старость!
Нет, все-таки автору лет шестнадцать, потому как о работе ни слова, зато о мечте стать писателем - на каждой странице.
Сижу и думаю, захлопнув дневник. Так чего мне не хватает? В чем оно -.счастье? Сколько вокруг несчастных людей – больных, одиноких, никому не нужных, а я «распустила нюни», как в детстве говорила мне мама.
Да, денег не хватает, считаем каждую копейку. Справедливое государство платит мужу-инженеру 120 рублей, а мне, учителю, за полную ставку – целых 85! У нас двое детей, их тоже нужно одевать и хорошо кормить. И я должна выглядеть прилично, и муж, который много лет ходит в одном костюме. Спасаемся тем, что я все шью себе, дочке, а недавно - даже Вите сварганила теплую рубашку. Теперь вот научилась вязать…
Нет, дело не в деньгах. Я не из тех жен, которые требуют от мужей подарков в виде дорогих украшений и шуб. Обхожусь дешевой бижутерией, внешне сильно похожей на что-то благородное. И не страдаю.
Может, дело в болезнях? Я ведь в январе лежала в больнице - дважды! Но почему тогда этому эпохальному событию посвятила всего полстраницы дневника? Про обиды на мужа за несправедливые нападки, за постоянную критику – почти весь дневник, а о болезни, выбившей меня из строя надолго, почти ничего? Значит, это что-то – важнее моей болезни? Что же это?
В больницу меня уложили после сердечных приступов. Появились боли под лопаткой, сильная аритмия, опухли мелкие суставы кистей. Мучила слабость, головокружение. К концу уроков я уже еле держалась на ногах. Память о ревматизме в детстве, когда я провалялась в клинике несколько месяцев, а сначала чуть не умерла от общего сепсиса, меня пугала такой же перспективой. Надо лечиться, надо! Нельзя осиротить двух детей!
Так я думала, оттягивая поход к врачу. Как же, конец четверти, мне некогда, некогда! А после новогодних праздников пошла в поликлинику. Сделала кардиограмму, показавшую изменения в левом желудочке, воспалительный процесс в анализе крови и с диагнозом «ревмокардит» была отправлена на лечение в ревмоотделение городской больницы №1.
Тут моя Персональная эпоха зашевелилась, подавая голос:
- Совесть имей, Людмила! Судьба, то есть, мы вместе с Судьбой, познакомили тебя с такими интересными людьми в этой больнице, а ты о них и думать забыла! А они тебя помнят и любят! Они тебе жизнь скрасили, кое-чему научили, а ты, ты…Вернись, неблагодарная, в середину января!
Ладно, возвращаюсь в январь, в палату номер 2. Моя койка возле двери, под стенкой. В маленькой комнате нас пятеро, но после обеда притащили еще одну кровать и водрузили поперек моей - по центру. Когда установили тумбочку, места осталось лишь для прохода, да и то – бочком.
Мы молча наблюдали за всей суетливой процедурой, потом молодая женщина по имени Оксана голос все-таки подала:
- А дышать чем будем?
- А у тебя, детка, форточка – рукой подать, - ласково огрызнулась санитарка.
- Так она же лежачая, - неласково отозвалась другая женщина, постарше, Лора.- Как и я, между прочим!
- Девочки,- застилая постель, объяснила ночная нянечка, когда ее напарница вышла, - отделение переполнено, а сюда положат нашу сотрудницу, с воспалением легких. «Скорая « привезла, ее врач осматривает.
А через полчаса в палату вошла симпатичная женщина, немного старше меня, следом – дежурная врач, которая тут же защебетала:
- Вандочка, на одну ночь! Завтра выписывают три человека, переведем, куда захотите, ложитесь, ложитесь, сейчас сестричка сделает укольчик! Женщины, пожалуйста, не галдите после десяти. Говорят, у вас палата слишком веселая, так вот помните, что это больница, а не цирк.
- Мы разберемся, - кинула Ванда суховато и стала выкладывать из сумки в тумбочку свои вещички, а врачиха развернулась и выскочила за дверь с поджатыми губками.
Палата наблюдала за новенькой, пока та снимала вязаный халат – совершенно необычной красоты, и пристраивала его в ногах на койке, а затем улеглась. Сказала тихо:
- Меня зовут Ванда. Здравствуйте, знакомиться будем завтра, не возражаете?
Что-то в ней было такое, что притягивало взгляд. Мой – тем более, при моем-то любопытстве.
Палата не привыкла к тишине, это я поняла днем, в процессе собственного знакомства. Обход уже закончился. Меня сразу же обрадовали, что здесь любят выписывать, а не лечить, рассказали пару избитых анекдотов про Вовочку, а потом дружно накинулись на домашние пирожки. И мне достался один.
- Ешь, - приказала хозяйка пирожков, крашеная блондинка по имени Эмма. – А чего такая худющая? Замужем? Смотри, мужики таких не любят! Или детей не рожала?
Но первую скрипку вела самая подвижная и говорливая старушенция с алыми бабочками на щеках, которая назвалась тетей Машей.
- Это красная волчанка, - с гордостью произнесла она, тыкая пальцем в красивый румянец и начиная обход палаты. – У Лоры ревматизм, у Оксанки инфекционный полиартрит, вообще не встает, у нашей красавицы Эммочки…не понятно что. А у тебя?
- Обследуют.
- А болит что?
- Долго рассказывать.
- А мы никуда не спешим. Правда, девочки?
В общем, народ здесь подобрался простецкий, что и хорошо. Я сама такая, или почти.
Пришлось отчитаться о симптомах. Выслушали, посочувствовали.
Потом меня позвали в ординаторскую. Палатная докторша, с лицом без особых примет, безразличным тоном задавала мне вопросы и заполняла историю болезни, а мне хотелось вскочить со словами: «Я выписываюсь!»
Появление Ванды всех напрягало. Она лежала тихо, вежливо отказывалась от помощи – что-то подать, принести. Температурила, кашляла. Антибиотики ей кололи круглые сутки. С утра вокруг нее крутились врачи, два раза приходил заведующий, высокий красавец с хорошо поставленным актерским голосом. Садился, выслушивал, уговаривал перейти в другую палату. Ванда отказывалась жестом. Меня, новенькую, он даже не замечал.
Нет, Ванда вставала – умыться, в туалет, даже попросила меня принести в термосе кипяток, что я и сделала.
- Ванда, хотите сухарики? – не выдержала я этой картины голодания. – Вкусные, сладкие? Если их размочить в чае и намазать маслом… У меня есть масло.
- Хочу, - неожиданно улыбнулась она, глядя на меня голубыми глазами. И села, опустив ноги в тапочки.
Я таких ярких глаз еще не видела. Но в них была отрешенность, отчего улыбка походила на смех плачущего клоуна. Ванда позволила мне расстелить полотенце на коленках и даже намазать маслом пару сухариков. Я ухаживала за нею, испытывая удовольствие, словно это был больной ребенок, наконец-то захотевший поесть. Меня смущало ее долгое молчание. Спиной я чувствовала удивление палаты, наблюдающей за этой странной картинкой…
Первая неделя прошла в разных процедурах, анализах. Меня дважды осматривал заведующий, расспрашивая о перенесенном в детстве ревматизме, ко мне вызывали невропатолога из областной больницы, терапевта и эндокринолога. При этом вели себя так, словно меня тут нет.
Из отдельных реплик, пауз, пожиманий плечами, пока рассматривали ленту ЭКГ и показаний «ЭХО» сердца, я сообразила, что диагноз мой под большущим вопросом.
Вечерами ко мне приезжали по очереди Ната, мамочка, Витя с Денисом, или Ирой, Майка. Однажды нагрянули девочки из моего родного класса, наделали шума, рассказывая о школе и разных смешных случаях на уроках физкультуры. Прощаясь, лезли обниматься, жалобно просили поскорее вернуться.
Каждый такой визит обсуждался в палате.
-Какой у тебя муж красавчик! – говорила Лора. – Не боишься, что уведут?
Она стала выползать из палаты, держась за стены или под ручку с тетей Машей.
- Так и Люся же красавица! – подхватывала Оксана, которая пока не имела мужа, а моего не видела. К ней ходили подружки и мама.- От таких не уходят.
Ванда при этих словах послала мне красноречивый взгляд.
К этому времени я уже знала про ее горе. Сначала услышала ночью задавленный звук плача, но спрашивать о причине слёз не посмела. Ванда хоть и потянулась ко мне, лишь только упала температура и ослабел кашель, но вряд ли бы стала откровенничать.
К ней приходил сын, молодой парнишка, с такой же юной женой.
- Его отец дал сыну денег на съем квартиры, так что я живу одна. С мужем развелась давно.
Это было первое откровение Ванды. После него уже легче было рассказывать о свежем несчастье:
- Меня бросили. Я любила одного человека. Он ушел. Я была в таком отчаянье, что простояла на балконе…раздетая, не знаю, сколько времени. Два дня лежала с температурой. Хорошо, что забыла за ним дверь закрыть. Это меня и спасло: соседка «скорую» вызвала…Почему все меня бросают, Люсенька?
Мы шептались в столовой, уже после отбоя, выключив свет. Я погладила Ванду по руке, сказала уверенно:
- Знаю, почему! Идиоты! Ты умная и красивая. Ты успешная. Заведуешь отделением в центральной клинике. Я вижу: тебя уважают, любят. Не ценить такой букет достоинств может только недоумок. Или завистник, который не может пережить того, что ему меньше достается внимания или уважения.
- Ты не по годам мудрая.
- Напротив, я не по годам дура!
Мы одновременно рассмеялись.
Я так утонула в прошлом, что телефонный звонок меня напугал. Приятный женский голос пропел в трубу:
- Приве-ет, забывчивая ты моя…
- Ванда! – заорала я радостно.- А я только что…
- Знаю! Вспомнила про мой день рождения? Жду!
Продолжение http://www.proza.ru/2020/01/16/1003