Глава 16. Женева 1579 год.
В книжную лавку зашёл странствующий монах. Вид у него был очень усталый, как будто накануне он прошёл несколько миль без отдыха. Но первым делом он пришёл именно к книгам! Место, где таинственная для него реформация казалась глотком свободного воздуха, должно было быть наполнено свободой духа мысли и свободой книг. Что за книги он увидел в лавке? Вон там – «Большая Библия» Э. Уитчерга, «Книга общей молитвы» Лютера, его же Катехезисы. Но особое внимание привлекла книга «Наставление в христианской вере» главного здешнего реформатора Жана Кальвина, на латыни. В этой стране исповедовали основанную им веру в Христа.
Бруно взял увесистый том, чуть больше библии, издания 1563 года
- У нас эту книгу имеют все, кто умеет читать! Вы понимаете по латыни?
- Да, латынь мой второй язык
- Я вижу, что вы прошли неблизкий путь, - не унимался книготорговец
- Да, путь мой был не близок. Я покинул Италию два месяца назад.
- Я вижу, что жажда истинной веры привела вас сюда
- Я бежал от мрака другой веры, и не намереваюсь окунаться в другую. Скажите, где можно пристроиться на ночлег доброму скитальцу?
- У меня есть комната, где вы могли бы остановиться. Я люблю бродячих философов. Иногда путь истины обретается лишь сообща.
- Спасибо. Я как раз задумывался над этим.
Бруно открыл книгу, и пробежал по главам:
…выдуманные боги… три лица…. несомненная истинность писания … своим провиденьем направляет и сохраняет… остаётся чистым, без пятна и порока…
Не дочитав, он захлопнул книгу, поблагодарив книгопродавца за предложение, уточнив – куда приходить?
Возможно, первые впечатления обманчивы. И здесь – то же самое. Только в другой обёртке. Посмотрим – кто кого осилит.
Вечером Бруно явился по назначенному адресу, и постучал в дверь. Открыл её знакомый книгопродавец, и пригласил в дом. Стол, стулья, на столе Евангелие, на стене – Распятие. Хозяин был не один. Он привёл знакомого из итальянской общины. Бруно стал догадываться, что его хотят обратить в кальвинизм, и сделать соратником по борьбе с папским католицизмом.
- Вы говорили, что хотите у нас преподавать науки?
- Да, я хочу преподавать, и ничего больше, - уверенно сказал Бруно
- Но тогда вы должны сбросить католическую рясу со своего тела и со своей души!
- Дайте мне другую одежду, а мысли мои уже давно не с ними!
- Мы не оставим в беде брата во Христе, - и оба товарища сложили руки в молитве, глядя на распятие, брат, пройди в комнату, сейчас тебе принесут одежды.
Бруно вышел в указанную дверь.
- Не папский ли это шпион?
- По закону от 1537 года мы обязаны наблюдать за праведностью жизни и докладывать о всех пришельцах наблюдателю и Совету старейшин
- Но кто вам сказал, что мы нарушим наши законы? Когда всё правильно делается, то и правда не нарушается.
Бруно принесли одежду, дали умыться и отвели в комнату более похожую на келью. За годы своей жизни к такому быту он привык. И он впервые за долгие дни нармально заснул на жёсткой кровати.
Ранним утром разбудил его лившийся отовсюду звон колоколов. В дверь постучал хозяин:
- Вставай, Бруно, сегодня Воскресная Литургия, весь город наполнен страждущими. Наше место в крестном ходе там, где наша община.
Бруно выглянул в окно. По мощёному тротуару шли верующие протестанты, их было много. Большинство из них были одеты в чёрные плащи с капюшонами, в руках зажжённые факелы, распятия, хоругви. Одна группа людей распевала псалмы.
- На, Бруно, одень это, чтобы не выделяться среди всех.
Книготорговец Чеззарио был добропорядочным протестантом. Он был одним из тех неравнодушных людей, что желали спасения каждому. И это спасение должно быть достигнуто по его мнению любой ценой.
- Добродушный толстяк, - подумал Бруно, и повиновался.
Они вышли на улицу. О! Это было неописуемое зрелище. Конечно, оно было и у католиков, и ему приходилось там участвовать. Но впервые эта заряженность людей была особой, какой-то протестующей. Зрелище религиозного экстаза. Такие, говорят были лишь во времена Савонаролы.
Кто-то шёл в цепях, ниспадающие с его тела, они звенели по камням мостовой, кто-то был обвит колючими розами, там несли огромный крест. На большой повозке стоял евангелист и читал изречения из какой-то книги под мерный бой барабанов и завывание труб:
- Вопрос первый. – и он указывал пальцем в небо, - В чём ваше единственное упование в жизни и смерти? – он читал громко над склонёнными головами процессии, в которую влились Чеззарио и Джордано.
- Моё единственное упование, - продолжал евангелист, - что плотью и духом, в жизни и смерти я, раб Божий, не принадлежу самому себе, но Спасителю нашему, Иисусу Христу. Ибо он драгоценной кровью своею сполна заплатил за все грехи мои, и освободил меня от власти дьявола. Он хранит меня так, что ни волос с головы моей не упадёт без воли отца небесного…
Бруно усмехнулся, вспомнив написанное ещё в юности распоряжение Юпитера для каждого существа, волосика, цветка…
- Что он читает? – поинтересовался он у своего спутника
- Это Гейдельбергский Катехезис Урсина Захария и Олевана Каспара.
- Сегодня я познакомлю тебя с твоими земляками, которые приняли нашу веру. У нас можно жить и трудиться, иметь семью и достаток только при условии принятия нашей веры.
- Признаюсь, я хотел бы остаться здесь, но не намеревался принимать другую религию. Я хотел бы трудиться или даже преподавать астрономию, и жить свободно и в безопасности!
- Все вы, итальянцы, такие строптивые! Но Господь Бог призывает умерять свою гордыню. Это нужно ради спасения себя и окружающих. Гордыня идёт от Диавола. потому и говорится в писании: сторонись всякого идолослужения.
Итальянская община приняла Бруно, и определила местом работы типографию. Это была удивительная находка для него! Работать и читать, читать и работать не покладая рук. В голове его роились мысли, он уже почти написал в ней, обладая феноменальной памятью свою первую книгу «О тенях идей». Но позволят ли его мысли напечатать здесь, в этой типографии? Ведь книга совсем не о том, о чём привыкли здесь рассуждать! «О тенях идей, сообщающих искусство изыскания, нахождения, суждения, упорядоченного рассмотрения и устремления к внутреннему записыванию» - так полностью будет она называться. Так думал Бруно, набирая шрифтом матрицы чужих текстов. О, если есть на свете хорошие люди, то глава общины итальянцев Галеаццо Караччоли несомненно достоин так называться. Заступник за бедных.
- Бруно, говорил он, свободная жизнь здесь возможно только при условии подчинения их вере. А иначе – изгнание, или хуже всего – тюрьма! Ты хочешь преподавать? Что ж, я представлю тебя коллегии женевского университета. Но тебе нужно будет сдать экзамен не столько богословия, сколько лояльности новой вере! Post Tenebras Lux! – Запомни это, Бруно! «После тьмы – свет» - это девиз Женевы и Реформации.
20 мая 1579 года после различных экзаменов Бруно зачисляют преподавать в Женевскую Академию. Это был отчаянный поступок. Первое, что бросалось в глаза входящему в эту Альма Матер был лозунг: «Страх божий есть начало всякой мудрости». А может ли мудрость быть рождена под страхом чего-либо? – размышлял он всякий раз проходя мимо, - Страх может породить только страх, и замкнуться на самом себе. А между тем, мудрость и заключается в разрешении парадокса и выходе из круга на новый уровень. А кто, как не бесстрашно мудрый это может сделать? Но главное, что этот страх распространяется по отношению к другим, к не таким, как ты. И тебе будет легко отправлять их на костёр, на плаху, в тюрьму…. И им, таких же как ты. Суеверный страх – это самое глупое, самое невежественное, что может твориться с человеком.
Сказать что-то новое с этих трибун – дело смелое и весьма опасное. Бруно это понимал. Знал он так же, что всего каких-то 25 лет назад эти «добрые» протестанты сожгли на медленном огне, обвитого мокрыми верёвками врача Мигеля Сервета. Не этим ли страхом они пугают людей?