Двадцать пятое октября.
Тьма придавила город. Огромный. Холодный.
У редких мостов через Неву костры. На громадах черных домов гигантские тени тех, кто греются у огней. Тут фуражки и башлыки. Там – солдатские шапки да бескозырки. Река черной лентой легла через город – не блестит даже.
Половина четвертого. Скоро утро. Хищная гигантская тень выдвинулась из мрака, мелькнули огни. Громадина медленно приблизилась к Николаевскому мосту. Донеслись голоса, загремела якорная цепь. У моста напряглись кокарды, пальцы потянулись к затворам винтовок:
- Это корабль?
- Похоже, крейсер…
Резко вспыхнул белый столб луча прожектора на крейсере, ударил над мостом в вязкое темное небо. Затем нехотя дрогнул и пошел вправо и вниз пока не уперся в набережную, осветив десяток юношей, дрожащих на ледяном ветру.
Над громадиной корабля покатился смех. «Бегите, - крикнул кто-то юнкерам, - а то, как ахнем!»
Мальчишки, не рассуждая, бросились во мрак.
Крейсер «Аврора» повернул свои орудия прямо на Зимний дворец.
Отсюда – из Зимнего – расползается зло. Война, разруха, голод. И уже родился террор.
« Я желаю только того, чтобы они вышли на улицу. – злобно хрипит здесь главный, - И тогда я их раздавлю»
Не лжет. Потому что « …приказ об отправке в Петроград 44-ой пехотной дивизии с двумя батареями, 5-ой Кавказской казачьей дивизии с артиллерией, 43-го Донского казачьего полка, 13-го и 15-го донских полков с артиллерией, 3-его и 6-го самокатных батальонов уже отдан».
Но волна уже захлестнула город. Выплеснулась, затопила страну и вот-вот прокатится по земному шару очистительным холодным потоком как по авгиевым конюшням.
И только небольшая кучка людей пытается оседлать этот поток, взнуздать его и заставить работать в нужном направлении.
Смольный. Первый этаж. Комната № 36.
Слабо освещенный стол, стульев мало. Валяется пальто. На него никто не обращает внимания. В углу, прямо на полу лежит человек. Не ко времени его скрутил приступ болезни.
Остальные лихорадочно возбуждены. Их больше десятка.
Люди на ногах вторые сутки. Лица серо-зеленые от бессонницы и усталости. Глаза воспаленные. Одежда не свежая. Накурено.
Как во сне…
«Ну, что же, если сделали глупость и взяли власть, то надо составлять министерство». – Высказался самый пессимистичный. Другие думают гораздо бодрее.
- «Министры» - затхлое, устаревшее слово. – Говорит один.
- Может комиссары? – Предлагает другой.
- Народные комиссары! – Уточняет третий.
Эту картину мы знаем из книг.
А мне повезло. Я иду по Смольному двадцать пятого октября одна тысяча девятьсот семнадцатого года. Ранним утром. И, видимо, времени у меня не много. Знаю, что искать нужно на первом этаже. Спешу. Кое-кого начинает заинтересовывать мой выбивающийся из эпохи, наряд. Примут не весть за какого агента контрреволюции, да шлепнут, не долго думая. Страшновато.
Множество людей сидят, идут, стоят и, даже лежат здесь. Но мне нужно увидеть одного. Того, кто перевернет мир.
Богоподобного.
Великана.
Гения.
Заглядываю в комнату тридцать шесть. Там лежит только больной Берзин. Все так же – на полу. Еще двое тихо разговаривают у стола. Вскинули головы мне на встречу.
Его нет.
Начинаю открывать двери соседних комнат подряд. Встречаю вопросительные взгляды солдат, матросов, просто усталых людей.
Великий день! Величайший человек! Гремит, наверное, голосищем, разносит врагов революции в прах? Или объясняет товарищам их задачи? Или думает над проблемами грядущего, теряющегося в необозримом будущем?
Чуть дальше, где потише и меньше народу, сую нос в очередную дверь.
И что-то зацепило здесь мой взгляд.
В маленькой пустой комнатке вдоль стен навалены кипы газет. Свет едва теплится из лампочки в углу. Прямо на газетах устроились вздремнуть трое. Одного не вижу – спит, отвернулся. Второй чернявый с колючими глазами приподнял голову на мое появление. А третий…
Боже мой!
А третий, кажется, он.
На куче газет, бросив сверху на плечо несколько развернутых, для тепла, лежит маленький человечек. Без знаменитой бородки и усов. И узнать то можно лишь по впечатляющей лысине.
Крохотный. Усталый. На кипе бумаги. В задней комнатенке.
Богоподобный?
Великан?
Гений?
Я вхожу. Не отрывая взгляда от спящего, медленно подхожу к нему близко и присаживаюсь на корточки. Хочется запечатлеть этот образ в памяти.
- Товарищ, вам чего? – Строго спрашивает чернявый.
-Т-с-с, Лев Давыдович. – Не поворачивая головы, отвечаю я.
Кажется, то, что я назвал его по имени, чуть успокоило Троцкого. Но, краем глаза вижу, он продолжает напряженно следить за мной, медленно поднимаясь со своего ложа.
В эту секунду Ленин открыл глаза. Не вполне узнав, кто перед ним, в полусне, неуверенно посмотрел на меня и сказал: «Знаете, сразу после преследований и подполья к власти – голова кругом…», и покрутил ладонью над ухом.
Я улыбнулся ему, подмигнул, и быстро вышел из комнаты.