Милый мой барин, Натан Николаевич, пишу я вам из такого далека, куда еще не заносили меня никогда ветра государственных дел или шальная прихоть (на которую легко сослаться, когда нет резона озвучивать реальный мотив).
Прежде думал, что неплохо знаю эту далекую землю и жизнь здесь, пропитанная иными традициями, не будет для меня черезчур чужой.
Но знаете, читать книги и иметь диалоги с путешественниками далеко не равно получить собственный опыт и посмотреть на все лично.
Здесь мне все по плечо, люди имеют прямую осанку, хоть и ходят все время кланяясь, косолапят как местные мужики, так и дамы, имеют кривые ноги и шаркают, если носят не традиционные деревянные сандали. Одеваются они преимущественно в удобные, широкорукавые халаты, зубы имеют кривые и черно - желтые, и вовсе не носят бород. Много странностей здесь, в суровости нравов, в холодности даже в семьях, наигранной вежливости и утрированных унижениях, которые практикуют руководители по отношению к тем, кто рангом ниже.
Город этот портовый, огромный, не вполне традиционный, отчего легче, потому как есть район европейский, на холмах, за рекой, где можно приобрести французские круассаны с миндалем да выпить горячего вина вместе со скучающей, по европейски надушенной барышней с бледными щеками и затянутой в китовый ус талией. Иногда имею я встречи в джентельменских салонах, куда, уставшие от контакта с иной культурной средой набиваются объединенные на чужбине представители переодически враждующих европейских государств.
Так же иногда захожу я на русский чай в наше консульское представительство здесь. И тогда, иногда вместе с турками, отчего то больше иных, знающими нашу культуру, сидим у самовара, пока потомки казаков, янычар и в общем Византии поют цыганские романсы.
За рекою, которая является условной границей, находится шумный, вонючий чайнатаун, впрочем, весьма дружественный, по принципу того, что все мы инострацы и чужие на этой земле, хотя что в голове бельгийца то понять сложно, что говорить об азиатах.
Мне чайнатаун нравится, товары здесь дешевы, свободно продаются запрещенные вещи, можно вкусно поесть и выпить а так же легко расстаться с жизнью, засмотревшись на что не положено, будь то резная ширма, закутанная в шелка и со сложной прической дама в летах, акробатический цирк или чайная церемония для специальных людей из мафии.
Бандитов здесь много. Так же много торговцев опиумом, девками, детьми, деликатессами, контрабандой, потому как недавно открывшаяся страна, непривычная, консервативная, при этом готова поглатить, пробовать все новое и срыгув, переработать во что то свое.
На днях, вы не поверите, встречался я с персом. Так странно мне было видеть в этих интерьерах человека, одетого в мусульманскую богатую одежду, такую знакомую и даже отчасти родную. Странно чувствовать густые запахи масел, жарких духов, видеть словно углем подведенные черными, густыми ресницами темные, миндалевидные глаза на скуластом лице со смуглой кожей и синим отливом щетины. На фоне закрытых, не веселых, достаточно фанатичных и не интересных от слова совсем в общении местных компания персиянина оказалась бальзамом на сердце. Не подумайте, я хорошо отношусь к местным, и долгое время очень внимательно изучал их культуру, но видимо какие то прошлые жизни не отпускают меня с ближнего востока и люди оттуда, дивные потомки джиннов и драгоценных камней для меня чарующи.
Как и люди с чувством юмора.
Здесь же я не шучу, что бы ненароком не обидеть, не нарушить какого правила и не ранить местного. Смеяться так же не принято. Важные люди не смеются, это вам не наше гусарство. Веду себя осмотрительно, хотя иногда так устаю от ненужных правил что пользуюсь тем что я еропеец, прикидываясь тупым что холоп. Негоже так, знаю, и обычно тщательно следую традициям, но иногда их растерянность, медлительность, от того, что они решают кто важней и как действовать вынуждает меня идти вразрез принятым на этой земле нормам.
Бывали у меня и встречи с местными красавицами, с выбеленными лицами, изящно подливающими местную слабую водку и тренькающими ледяными пальчиками (которые специально окунают в ведерко со льдом) на музыкальном иструменте.
Так же бывал я на встрече с растатуированными мужиками, заискивающими более обычного перед старшими (при том что старшим может быть и под 90, а "младшим" по 50), бегающими по мелким поручениям и даже выстругивающими зубочистки наперегонки как только шеф цыкнет зубом и приймется ковырять ногтем между мясистых губ. Обычий отрубать себе пальцы из за провинностей правда здесь существует, отчего у многих на руках по три пальца, что не мешает им ловко обращаться с оружием. Впечатление от них гнетущее, я почти не вступал в беседу, потому как мой издерганный переводчик минуту только кланялся и извинялся перед тем, как обратится, потом еще столько же извинялся за беспокойство и благодарил. Я же сидел и вял. Потому как до разудалых, смелых, опасных разбойников кутеж с которыми может стоить жизни этим было совсем далеко. Пахло скукой, застоем, смертью. Здесь вообще пахнет унылой, безысходной смертью, и от крашенных красоток с желтыми, кривыми зубами, и от войнов, от крестьян, торговцев и может это благодаря буддизму, благодаря бусидо, "дороге самурая" которому следуют, но даже дети здесь серьезные и словно готовые умереть. Сам воздух прохладен и недвижно печален, присущей нам энергии сопротивления нет, есть тихая, уничтожающая личность покорность и не готовость измениться. Это навевает уныние, и мои планы отдохнуть на этой земле оказываются не вполне жизнеспособными. Тешу себя мыслею о том, что не трогают меня дела нашей отчизны здесь, еда странна, но полезна, и что не бывает здесь холодов. Хоть и ловлю себя на мысли порой, что не хватает мне возможности посмотреть на снег. Особенно когда справляли мы консультвом новый год по столичному времени, поднимая бокалы французского шампанского и глядя на теплую, сухую улицу и сад с камнями да изломленными соснами. После сидели, пели залихвастские песни, накинув на мундиры шелковые халаты, подбитые мехом и с нашей характерной, россейской хандрой встречали первый рассвет наступившего года в стране восходящего солнца.