Осенью короткий день, и уже к пяти часам темнеет. Они свернули с широкой дороги на узкую и, проехав не больше ста метров, остановились там, где указал Оконников; откуда была вида пустая улица, где темно и только желтые круги на столбах указывали на то, что она есть, ступив куда, он тут же потерялся, как бы исчез; здесь, на этой улице, через два дома, жили Фаина Ивановна и Борька.
Борька – его младший брат. Он длинный и тощий. Лицо тоже дистрофическое, вытянувшееся, как у больного туберкулезом, впавшие щеки, нос маленький, короткий, брови густые, веки наполовину закрывают глаза, оставляя им узенькую щель, глаза светло-карие; короткие, неопределенного цвета волосы, но не желтые и не рыжие, и когда он даже не пьет, всклоченные.
Однажды он заявил:
-Мне сказали сегодня, что мы не братья. И тогда я бросился с кулаками: "Кто же я?" Кто тогда, Петя? - он вскочил со стула и сжал кулаки.
-Ерунда. Не обращай внимания, - успокоил его Оконников, который по большей части не обращал внимания ни на его морализаторство, а тот любил поучать, приставая к нему с правильными речами, из-за чего между ними происходило непонимание, вернее, Оконников не понимал: «Но ты ведь делаешь все наоборот!» - и тут Борька взрывался, как, мол, наоборот, за этим следовали ругательства, которые Оконников терпеливо выслушивал, ни пьяные признания в любви (он любил распространяться на тему семейственности, что, дескать, они - родня и, значит, должны поддерживать друг друга, и тогда у Оконникова стояли слезы в глазах, от сознания того, что они, действительно, не чужие друг другу люди).
-Нет, не ерунда. Мы братья, или нет? – пристал к нему, как с ножом к горлу, Борька. И что тот должен был ответить?
-Конечно, братья. – ответил ему он.
-Вот именно, братья. У нас даже голоса одинаковые. По телефону нас путают,- здесь он опять сел на стул.
Все происходило на веранде. Борька сидел рядом со столом, боком к нему, положив на него локоть. Оконников стоял напротив. Он уже не помнил, из чего возник разговор, но точно, что не он его начал, потому что зачем он ему. Скорее всего, он хотел сказать, чтоб Борька не обижал мать, но тот, видишь, как повернул. Оконников думал, что и хорошо, что так вышло, потому что ему все надоело: и пьяный брат, и жалобы Фаины Ивановны, - он жалел ее, и все-таки это утомляет, из-за этого жизнь его казалась ему невыносимой.
-Тетя Эмма говорила, что я похож на отца, - не к месту проронил Оконников.
-Я больше похож на отца, - возразил ему Борька, - «Хотя, какая, в сущности, разница, - думал Оконников. – Кто больше, кто меньше – из-за этого у них не появятся другие отцы».
-Чем они мотивируют?
-Что? – вскинув голову, спросил Борька, который, казалось, заснул. И вид у него был такой, как будто он только что проснулся и для него это неожиданность, так как он не знает ни, где он, ни который час.
-Ну, мотивируют. Чем объясняют, что не братья?
-А ничем, - сообразив, о чем его спрашивает Оконников, сказал он и улыбнулся.
Оконников хмыкнул:
-Да, характеры у нас разные, но это не означает, что мы чужие.
Раньше, пока он не перевез Фаину Ивановну к себе, он был здесь каждый день. Борька пил. Он мог среди ночи войти в комнату к Фаине Ивановне и сказать: «А, сука, лежишь. Чтоб ты сдохла», - а утром просить денег. «У меня нет денег», - с трудом, тихим голосом, как стонут, говорила она. «Есть», - зло резал он и выходил на улицу. Там долго курил. Потом возвращался, и начиналось все сначала. «Дай денег», - хрипел он. «Сынок, я такая больная. Не трогай меня. Дай мне спокойно полежать», - стонущим голосом упрашивала та его. «Дай деньги, тебе говорят», - все так же, хрипя, говорил он. «На!» – не выдержав, выкрикивала она, и, приподняв голову над подушкой, где держала деньги, швыряла деньги на пол. Он требовал, чтоб Фаина Ивановна их подняла. Но видел, что у нее нет сил, чтоб встать с кровати и поднять их, и в дикой злобе замахивался на нее: «А сука!» - и уходил прочь. Тогда Она звонила Оконникову и просила, чтоб тот приходил ночевать.
Случалось, он устраивал скандал и при нем. Он кричал: «Вы будете стоять у меня на коленях!» Стучал кулаком по столу и бил ногами в дверь. Оконникову иногда казалось, что он и его ударит.
«Ты с ним осторожно, не зли его (я знаю, ты тоже не выдержанный), но он сильнее тебя и не чувствует своей силы. Он может ударить», - говорила Фаина Ивановна. Оконников кривился, мол, вряд ли. Это еще значило и то, что, если что, если тот его ударит то, он даст сдачи. И все же он старался держаться от него подальше.
Но чаще Борька при Оконникове вел себя смирно, то есть не приставал к Фаине Ивановне, не кричал, не бил стекла, но пил. Он по три раза на день ходил куда-то, где напивался, до чертиков. Фаина Ивановна удивлялась. «Он тебя стесняется», - говорила она. Оконников пожимал плечами. «Может, и стесняется».
Но чем тогда объяснить тот факт, что когда, не сдержавшись, Оконников делал ему замечание, обычно, в ироничной форме, чтоб тот не воспринял его всерьез, он вдруг вспыхивал, как спичка.
Помалкивал Оконников, и Борька молчал.