1
Великолепный сентябрь в Портофино завершался. За целый месяц в благословенной Лигурии ни разу не нахмурилось солнце. Светило выполняло обещания, данные еще на заре человечества всем жителям Средиземноморья и их потомкам – эти места весьма подходят, чтобы скоротать недолгий людской век.
Вода немного начала остывать в сравнении с летними ослепительными днями. Ежедневный утренний заплыв не слишком настойчиво все же напоминал – приходит осень. Скоро чуть посвежеет морской воздух, не обойтись, поднимая традиционный бокал перед сном, без мягкого одеяла. Потом горизонт затянут тучи, прольются редкие дожди, и в туманах нельзя будет разглядеть даже через мощную оптику ярко-зеленый берег Корсики.
- А уйду-ка я, к чертям собачьим, на эту зиму в Бизерту, - хрипло сказал себе Захар Кравец, причесывая пятерней кудрявую голову с мощными залысинами. В черной бороде и на сухом мускулистом теле блестели, высыхая, морские капли. – И что с того, что унылый Тунис?! Зато - ни одна тварь не сыщет…
Помолчал немного, сплюнул на песок. Идея так себе. Паршивый румынский капитан, конечно, сразу известит кого надо, куда ушла яхта на зимовку. Вот тебе и воля. Придется опять просидеть до весны здесь, или идти на Сицилию, в Трапани. Если, конечно, не подкинут товарищи никакого дела.
Захар полюбовался еще стремительным рассветом и направился не спеша спиральной дорожкой наверх, мимо крошечного ресторана на скальной террасе, мимо коренастого маяка. Через полчаса неторопливой прогулки будут триста пятнадцать растресканных каменных ступеней, круто уходящих в небо, к небольшой вилле с розовым мраморным фасадом израильского гражданина Зеффа Шустера.
Захару приходилось в последнее время часто говорить с самим собой, причем вслух. Ничего дурного в этом он не видел, раз уж судьбе было угодно общительного и веселого человека сделать затворником с чужим именем и в чужой стране. Что ж тут странного, когда нужно обсудить с самим собой, а заодно и с окружающим миром, не терпящие отлагательств вопросы? Помнилось, в беззаботные пионерские годы, Захара мучило навязчивое пристрастие подсчитывать количество букв во всех произносимых словах, а также читать в уме фразы задом наперед.
Поначалу ему казалось, что накрывает сумасшествие, а когда не шел по ночам сон - совсем становилось плохо, подступали в мыслях смирительные рубахи, краснорожие санитары и облезлые стены психиатрических лечебниц. Однако, кошмары улетучились с годами. Умение делать в голове несколько фоновых дел пригодилось в дальнейшем. Рационализм мышления победил почти все страхи. Одиночество и ночь по-хозяйски вошли в захаров быт и стали верными спутниками.
Оставалась, впрочем, еще слегка сопротивляющаяся совесть. Замурована она была настолько прочно на самом дне сердца, что лишь изредка, обычно на рассвете, давала знать о себе ноющей беспричинной тоской.
На сто пятьдесят седьмой ступеньке, изуродованной перекошенным ртом длинной трещины, будет ждать ящерица. Среди сородичей, облюбовавших для жизни подножие маяка и длинную лестницу в небо, она - особенная. У нее темно-серое туловище и желтоватый, опаленный солнцем, гребень. Королева ящериц немолода, это ясно. Именно поэтому ее немигающие презрительные глаза имеют розовый сухой ободок.
Точно! Шершавая тварь смотрит выжидающе, выставив на скуповатое осеннее солнце атлетичное тело.
- Я мог бы рассказать тебе все, - сказал ящерице Захар, закуривая маленькую ароматную сигариллу, - И, более того – о своих чувствах тоже. Но только в одном случае – если бы ты умела плакать, чертова рептилия. Увы, у тебя нет слез! И у меня они тоже закончились.
Захар оперся спиной поудобнее о кривой дуб, давным-давно отломивший корнями кусок мраморного парапета лестницы, курил, глядя как ящерица катает шарик в мягком горле и слушает его голос.
- Дело было в апреле. Помнишь, тут уже можно было купаться. Во всяком случае, к обеду. А мне пришлось отправиться – разумеется, по работе – к нашим недалеким соседям. В Тиране стояла мерзейшая погода – лил прямо-таки беспросветный дождь, да и холод – все равно, что зима. Представь себе, что я увидел, когда добрался к месту – к Косовской границе, в местечко неподалеку от озера Тропоя. Там, в ущельях, доложу тебе, дует, будто на посадку идет «Ми – 8»! Да…
Черноголовая чайка бросилась было из-под небесного свода вниз, высматривая в камнях родичей ящерицы или ее саму, но резко отвернула в нижней точке пике с разочарованным криком, увидев всклокоченную бороду Захара.
- Ты даже не двинулась, - заметил человек, одобрительно показывая рептилии большой палец, - Достойная выдержка, королева. Впрочем, ты ведь знаешь – пока не придет время, можно играть в русскую рулетку даже с одним свободным гнездом в барабане револьвера. Слушай дальше.
- Я быстро уладил свои дела. Мой партнер – помнишь, я рассказывал тебе о старом сербском учителе Саве, который сейчас продает больше всех адского зелья на куске суши между Адриатическим, Эгейским и Черным морями? Да – да, и не стоит смеяться, моя дорогая… Так вот, он пригласил меня поужинать у своего близкого товарища. Самогон, мясо и лепешки, а вокруг – злющие албанские горы. Непроходимые. Из них торчат корявые сосны и всегда дует чертов холодный ветер. И это бы еще полбеды! – Захар задумчиво раскрошил в пальцах окурок, - Его друзья, королева… Угрюмые последователи Пророка. В этот раз они тащили через перевалы транзитный живой товар. Наверное, тех, кому сильно повезет, через полгода можно будет встретить на набережной Марселя, у дорожных супермаркетов в Бундесе, кто-то, возможно, доберется до Королевства. Кстати, ты знала, что британцы покупают дороже прочих?!
Ящерица прикрыла глаза. Желтый плюмаж на плоской драконьей голове, однако, стоял торчком, слушала, видно, запоминая …
- Вся эта история не стоила бы выеденного яйца, - пожал плечами Захар, - В прошлую мою командировку в Пакистан я бывал в местах, где множество девочек и мальчиков из больших семей живут ожиданием, когда поступит заказ на их почку, или кусок печени, так что – nevermind … Но одна девушка из этого печального каравана, совсем еще юная - едва ли ей исполнилось двадцать – оказалось, говорила, пусть и плоховато, по-русски. Я не успел выяснить, откуда она, возможно, Украина? Настороженные лукавые ваххабиты все время крутились рядом. Хотя они не пили самогона вместе со мной и Савой, только жевали свой насвай, чутье у них, доложу тебе – волчье… Поболтал я с ней недолго. Выслушал историю о двух старших сестрах – проститутках, насильнике - отце и матери – пьянчуге, о ее мечте досыта кушать и жить где-нибудь у моря. Обычная ерунда.
Утром за нами прилетел «Робинсон», пока мусульмане и их женщины еще спали. Сава подошел и сказал мне: - Захар, у этой девочки твои глаза. Хочешь, я куплю ее для тебя? Может, тогда она доживет до старости?
Ящерица ощупала ступеньку раздвоенным языком и открыла веки. Фестончатые зрачки уставились на Захара.
- Ты ведь помнишь, королева, - вздохнул Кравец, - У меня нет прошлого. Я сам его вытравил. Как ненужную татуировку, хотя было очень больно. А этот проклятый Косовский перевал опять разжег все у меня внутри. Я мучился целый месяц, а потом связался с Савой. И если бы он сказал, что знает, или может выяснить, куда направилась эта девочка, я бы немедленно помчался спасать бедняжку. Сава действительно в курсе бизнеса разных людей, он знал.
– Каждому делу – свой срок, Захар, - ответил он мне, - Время редко дает второй шанс. У моих партнеров нет жалости к товару, и нет много хороших связей для правильного транзита. Эти женщины задохнулись в контейнеровозе где-то в доках в Малаге. В Андалусии летом ужасно жарко, мой друг. Судно ожидало на таможне проплаченную смену, чтобы выпустить их, когда это станет возможным. Железный контейнер очень сильно нагревается за несколько суток. А когда выпита вся вода – смерть наступает скоро …
Солнце поднялось высоко. Море совершенно заштилело. На лестнице ветерок шевелил дубовыми листьями едва-едва.
- Довольно сказок на сегодня, королева, - Захар осторожно перешагнул неподвижную ящерицу, сопроводившую его легким поворотом гибкого тела, - Меня ждут дела. Да, чуть не забыл - не сказал тебе главного, – несчастную девушку звали Лиза. Вот я и думаю с тех пор – что мне в этом имени? Ты не помнишь ничего такого?!..
Триста пятнадцатая ступень. Дом перламутровым фасадом утопает в кудрявых оливах, пушистые сосны берегут подъездную дорожку с шоссе от посторонних взглядов. Терраса залита солнцем и, кажется, парит над морской далью. Белая шапка маяка чуть виднеется внизу. Захар остановился отдышаться и с досадой плюнул под ноги. Пропал день философских раздумий.
Дима Штык всегда имел привычку приезжать неожиданно. Но раньше он хотя бы намекал – мол, буду через месяц. Или слал на электронную почту через новостную ленту Global News заметку о происшествии в Анголе. Или в условленном телеграмм – канале размещал приглашение на концерт «One Republic» в Колорадо–Спрингс. Сегодня он явился вовсе без предупреждения.
Захар сначала даже вздрогнул, увидев тощие вислые плечи Колокольцева, склоненные над кофейным столом перед фасадом дома. Штык обстоятельно сметал огрызки багета, сырные крошки и сигаретный пепел на гранитные плиты двора. Удивленная морда белого маленького «Опеля» торчит из-под крон лимонных деревьев. Коробки с винными бутылками и едой гость сложил в тени входного портика, видно, сразу начал прибираться на террасе. То, что Штыку беспорядок поперек горла, Захар знал давно и нередко этому удивлялся. Нелепая педантичность порой смешила, часто раздражала, но вызывала уважение силой своей устойчивости.
- Приезжал бы почаще, Димуля, - окликнул Захар гостя с некоторым раздражением, - В доме надо побелить заново потолок на летней кухне – сыро, плесень появилась. Ну, еще по хозяйству – деревья подрезать и все такое…
- Захар Александрович! – Штык широко развел длинные руки, обнял осторожно, с уважением.
За линзами очков в тонкой оправе внимательно сверлят хозяина серые глаза. Захар, прикасаясь в товарищеских объятиях к жилистому туловищу Колокольцева ощутил сквозь белую, немного отдающую кислым потом, футболку, деревянную напряженную плоть тренированных мышц.
Сможет он поднять меня своими клешнями и перекинуть через парапет? Вниз, на белую голову маяка, прямо на самый шпиль? Или не хватит силенок? – спрашивал себя молча Захар и отвечал себе: - Вполне сможет. Перебросит, с захватом руки, через плечо, - и швырнет вниз. Зря, что ли, дрессировали его двадцать лет, будто немецкую, чепрачную, с алым языком и умными глазами, овчарку?! Боишься его, сукин сын, проклятый трусливый поц?
Захар улыбнулся сам себе – боюсь, конечно. Но все-таки, когда-нибудь обязательно рассчитаюсь. За собственную слабость, которую эта тварь идеально использует для пользы дела своих хозяев.
- Да я-то с великой радостью, Захар, - вздохнул Колокольцев, заканчивая уборку, - Так все работа проклятущая, невпроворот… Одна командировка, другая. Что я рассказываю, сам ведь знаешь. Сейчас быстренько накрою, позавтракаем на солнышке? Я тебе подарочек с родины привез.
- Кто ж передал? – усмехнулся Захар, - Некому совсем, вроде. Кстати, поговорить хотел. Давненько новостей по моему русскому проекту не слышно, молчат товарищи. Все ли гладко у них?
- Погоди! – Штык поднял перед лицом две пятерни, расплываясь в улыбке, - Десять минут. У тебя кастрюлька найдется? Пельмени домашние. И самогон. Будто слеза. Из России – с любовью. Сядем, все вопросы обговорим.
Захар в ожидании позднего завтрака развалился в шезлонге, созерцая безмятежное море глубочайшего синего цвета. Дробленый лед медленно плавится в стакане с кровавым кампари. Не к добру сегодня вспоминалась девушка из Косово. Хочется поискать в памяти следы имени Лиза и спросить об этом Штыка. Поэтому, небольшая травяная папироска не помешает – только чтобы привести мысли в порядок.
- Захарушка, аппетит ведь портишь, - посетовал Колокольцев, устанавливая посреди столика пышущую жаром кастрюлю, - Готово! Жаль, масла сливочного у тебя нет. И уксуса тоже – помакать бы… Ну, налетай дядька!! Ээээ, погоди – налью по тридцать граммов. Бросай свою красную отраву. За встречу, земляк!
Пельмени были в тонком тесте, с щедро приправленным луком мясом. Штык жевал не спеша, с большим аппетитом, шевелились придавленные к голове хрящеватые маленькие уши.
- Нам с тобой надо послезавтра быть в Вене, - заметил, будто между делом, Колокольцев, - правильно вспоминаешь родину. Приедут наши русские партнеры, в самый раз по твоему старому проекту, Захар. Там все уже на финальной стадии. Документы на разработку недр госкомпанией будут получены буквально к следующей весне, поэтому необходимо обсудить детали выкупа участков для государственных нужд. Прилетит представитель ресурсников, руководитель подрядной добывающей компании, ну и твой корешок – большой начальник с Москвы. Хотя, честно – такая орава в одном месте - совсем неправильно. Ну, да бог с ними, как решили. Слушай, потуши косяк, пожалуйста, поешь.
- Дима, - Захар пристально взглянул в дужку очков Колокольцева, прямо над узкой переносицей, - Мне обязательно нужно попасть домой. Дочка снится. Каждую ночь.
Штык пожал плечами, продолжая жевать.
- Дом твой, Захарушка, здесь. В Портофино. Ну, а дочка… Все у нее гладко, поверь. Вот завершишь дела с землей – и в будущем году мы ее тебе доставим, прямо сюда. Пока-то рановато. Засветишься, узнает кто-нибудь – и все насмарку. Подведешь больших людей.
Захар сам разлил самогон по стопкам, проглотил чуть сивушную обжигающую жидкость.
- Въеду по израильскому паспорту. Если и узнает кто – я ведь не в розыске. Безвестно отсутствую. Некому искать меня. Не заряжай, Димуля, я ж не пацан. Сказал – надо, значит действительно надо.
Штык миролюбиво развел руками, вытянул из-под стола тощие ноги с длинными волосатыми пальцами, закурил.
- Эти вопросы ты в Вене с парнями решай. Скажут – можно, мол, Захар поглядеть тебе на березки, - лети белым лебедем, мне-то что? Только не забудь – это в милиции в нашем райцентре ничего нет, и никто не ищет. Есть уверенность, что ориентировка с Интерпола на тебя не поступила? Неужто забыл, что в Судане советника пиндосовского по линии ООН вытащили-таки? А ты с ним в одной палатке слюни неделю пускал. Ну, и прошлый годик – Хашам чертов - тоже вспомни. Сто процентов «Красный Крест» пальцы твои откатал, пока ты валялся в медсанбате в Зоре. Так что, башкой подумай получше. Не то упакуют без суда – и без срока.
После косяка во рту стоял металлический вкус. С юга, из-за моря, из пустынь, прилетел сирокко, крепчал понемногу, напоминал про осень, звал уйти к африканскому берегу, в Магриб, таскаться медленно по шумным базарчикам, кушать нежного тунца, пить кофе и курить волшебные листья. Чайки растревожились этим ветром, тоскливо кричали над куполом маяка, кружились, поминая канувшие в пучину матросские души.
Внутри у Захара выросла уверенность, что наступает финишная прямая его разорванной на фрагменты жизни. Не будет больше итальянской ласковой весны, вряд ли удастся бороздить на яхте просторы Средиземного моря, приходит время окончательного расчета. После завершения сделки никому будет не нужен путающийся под ногами одинокий человек без биографии. Вместе с этой мыслью в нем каменела уверенность в необходимости еще разок вернуться туда, где он был счастлив и полон великолепных желаний – ожидания непременного счастья. Не стоит пока бояться – до весны будущего года Штык будет оберегать его тысячей разных способов. Значит, время взглянуть на застывшие северные леса, посреди которых где-то живет маленькая девочка, еще есть.
Припугнул меня, нацистская гнида. Ясно сказал – сдадим русской конторе, и всех делов. Ну, при другом раскладе – сами кончат. Пойду жене косу заплетать на том свете. С дочкой решат по-своему тоже, как захотят. Вот и конец роду, будто не было вовсе нас на земле. Что ж, хуже не станет. Открываемся, достаю крайнюю карту, чтобы из слабенького сета получилось каре, наглухо бьющее штыков фулл-хауз, - подумал Захар и сказал вслух:
- В Вену мы с тобой, Дима, конечно, полетим. Только разрешения ни у кого спрашивать не буду. Ты сам обоснуй мою необходимость старшим товарищам. Не то - наговорю лишнего. Вспомню, как все начиналось, и к чему катится. А главное – какое общее большое дело мы делаем во имя Тысячелетней Империи…
Колокольцев повернул к нему костлявое узкое лицо и внимательно посмотрел из-под стекол очков. Во взгляде Штыка читалось презрение к сентиментальной слабости и к отчаянной решимости жертвы. Но об этом профессионалы не говорят вслух и у всякого обреченного всегда должен оставаться шанс, иначе – горе палачам.
- Глупости какие, Захар. Раз уж тебе приспичило – поедем в Россию. Что это ты зубами щелкаешь, много ли нас осталось – близких друзей?! На-ка лучше табакерочку. Мелконький. И не кислый. Самый чистый, будто детское дыхание…
Кокаин изумителен. Над Лигурийским морем наступает осенний полдень.
2
Дела у Сазонова не клеились. Повздорили на охоте с Фирсовым настолько крепко, что обратно полетели из областного центра в разные стороны – сенатор умчался в столицу вместе с расстроенным ссорой товарищей, недоумевающим Шеиным, а Владимир Иванович отправился предаваться тоске в Питер.
Остановился традиционно на верхнем этаже отеля «Санкт – Петербург», смотрел на серое ленинградское небо, на «Аврору», приткнувшуюся к тому берегу Большой Невки на Петроградской стороне, на сверкающую фарами ленту машин на Литейном мосту. Какой-то день поехал грустить в Кронштадт, бродил по Морскому собору, рассеянно кормил булкой голубей у памятника адмиралу Макарову, зябко завернувшись в длинный пуховик дремал на лавке у берега, глядя на мрачную громаду Чумного форта. Фляжка с коньяком немного согревала, но тоску не прогоняла совсем.
На третий день в Петербурге отвесно повалил ватными сырыми хлопьями снег, густо засыпая все вокруг, так что из окна гостиницы стало не разглядеть шпиль Петропавловской крепости. Сазонова мучило ощущение неоконченного дела, превратившееся в изнуряющую бессонницу, и как-то в пятом часу утра он набрал, сам не понимая, зачем, Ольгу.
- Здравствуйте, дяденька, - хрипловатым, видимо, спросонья, голосом ответила она, - Опять не спится?
- Угадала, девчонка. Что-то музыки в трубке не слыхать. Неужто не пляшешь?
- Не, - зевнула издалека, - Разбудил. Ненормальный. Ты в Москве?
- В городе Ильича, не угадала. Одиноко что-то.
- Это что за ильича? За Химками, что ли?
- Господи, - вздохнул Сазонов, - Питер это.
- Ну и говори по-человечески. Ладно, прилететь, что ли? Могу на утреннем. Скинь адрес. К обеду буду.
Сазонов не подозревал даже, что так ей обрадуется. Ольга принесла с собой запах тающего снега, пряных духов и мятных конфет. Сначала ему думалось, что встреча будет неловкой, но короткого расставания как не было.
- Привет, грустный Вовочка, - чмокнула в щеку, - Побриться не планировал случайно? На бомжа похож. Ну, сейчас буду лечить твою тоску. За бутылкой сходить или будем целоваться?
- Нашла алкоголика, - Сазонов слегка обиделся, - Я неделю не пью. Почти.
- Понятно, - Ольга упала на кровать на спину, потягивалась, демонстрируя пробитый заклепкой пуп, - Не пишешь нового, мастер? Что тут еще делать. Погода мерзкая, ветродуй и снег.
- Ничего не пишется, - помотал он головой, - Расскажи, как твои дела? Андрей рассчитался с тобой? Решила проблемы свои?
- Проблемы, правильно сказал, мои. Пока не решила. Денег у Андрюши не брала, выпутаюсь как-нибудь. Чего ж звал, Иваныч? Влюбился, что ли?
- Может, и влюбился, - Сазонову стало вдруг неловко. Действительно, смешно это до невозможности. Девчонка, пробы ставить негде, и взрослый мужик. А звал-то не понятно зачем.
Ольга встала, деловито извлекла из сумки печенье, щелкнула электрический чайник.
- Ладно, все ясно. Из тебя ласкового слова не вытянешь, Иваныч. Думаю, ты все же решил дальше заняться нашей девочкой. Я ведь тоже целую неделю о ней думала. Короче, командуй. Куда поедем, где будем папашу ее искать или еще кого.
Сазонов привлек ее к себе, усадил на колено. Девушка опустила холодную ладонь ему на лысину, второй рукой обняла крепко за шею.
- Я поэтому и приехала, Иваныч. Бросили мы дело на полпути. Андрей спрашивал – чего вы с Русланом собачились? А я не знаю толком. Поняла, что он в курсе про этого Захара.
- В самую точку, - ответил Сазонов, прижимаясь щекой к ее упругой груди под тонким мягким свитером, - От разборки ситуация яснее не стала, только больше запуталась. Я и позвал тебя – будем думать. Ходить по городу под снегом и думать. Ты ведь не возражаешь?
- Нет, конечно, Вовочка, - девушка взяла ладонями его лицо, склонилась и неторопливо поцеловала мягкими губами, - Не я ли тебе говорила, что этой девочке надо помочь? Пусти-ка, свитер сниму, мешает…
Два дня пролетели быстро. Снег в городе растаял, смытый дождем. Вечерами в окна бил ураганный ветер с Невы, а утром третьего дня подсохшие улицы сковал заморозок. Под стать замечательному безпохмельному настроению Сазонова за окнами такси по дороге в Пулково голубело ясное декабрьское небо. Ольга безмятежно дремала на его плече, сопя еле слышно простуженным носом и Владимиру Ивановичу казалось, что тоска отступила навсегда. Впереди ждет благородное дело и рядом будет красивая девушка, из которой вполне может выйти толк, а какой конкретно – не очень-то и важно.
В столичной квартире Сазонова царила мерзость запустения. Закрутившись с творческими поездками, он совершенно забыл продлить услуги уборщицы и передать ключи, поэтому дома встречала пыль и затхлый воздух непроветренного помещения. В холодильнике атмосфера оказалась насмерть отравленной протухшими роллами и липкой колбасой.
- Да, нора зачетная, - оценила Ольга, оглядывая из высокого окна Фрунзенскую набережную, - Не очень большая, правда. И старая.
- Так я ж один, - хмыкнул Сазонов, - Куда мне больше. Старая – не старая, а сапоги сними. Издерешь весь паркет каблуками, в том году циклевал.
- Жлоб, - презрительно отметила девушка, - Надо ж так было хату завонять, ужас просто. Буду мыть сейчас тут, Иваныч. Можно тряпки свои привезу, чтоб в Балашиху не мотаться каждый раз?
Сазонов с опасением покосился на нее:
- Только не много. У меня тут минимализм, все по местам. Не захламляй жилище.
- Нечем захламлять, - она пожала плечами, - Всех вещей – маленький чемодан. У меня там подружка по съемной хате – очень уж веселая. Раз – и трусы пропали, два – кофту взяла, да где-то потеряла. Короче, не бойся, я без приданого.
Сазонову показалась в ее голосе легкая горечь, но углубляться в тему пока не стал. Думал – будет еще время расспросить. Узнать хоть подробнее – как занесло ее в столицу за веселой жизнью. Пока собирался идти в гараж, проверить брошенную с лета машину, с удовольствием, не желая, однако, до конца признаваться себе, смотрел, как раздевшись до белья, Ольга начинала уборку.
Первым делом были отодвинуты шторы и открыты форточки, и когда ее тонкий силуэт двигался вдоль арочных фасадных окон, Сазонов вспоминал – а когда же у него дома последний раз вот так ходила женщина, которая собирается привезти к нему свои вещи? Десять лет тому назад? Нет, пожалуй, больше. Ведь после крайнего развода заходили фемины только до утра. Чтобы даже вместе кофе на кухне не пить. Потому что – лишние хлопоты. Потому, что очень комфортен для него стал собственный узкий мир. Потому что итак слишком много своих эмоций доверял рукописям, выставляя напоказ, словно голое тело, и хотелось хоть дома – чтобы никто не забирал кусочка последнего приюта.
А вот ей позволил остаться. Почему же? Неужели, неприятная мысль, – старость подкралась?! Поэтому одиночество стало чувствоваться острее. Конечно, нет, писатель. Просто тебе нужен партнер. Творческий помощник для непростой работы. Вуаля, ты по-прежнему молод и, безусловно, готов творить. Пусть поживет покуда.
Сазонов на прощание взглянул на ее стройную задницу и вышел из квартиры.
По дороге в гараж – слава богу, до старого железного сооружения, арендованного у долгожителя – инвалида войны всего десять минут ходу – Сазонов прикидывал детали предстоящей поездки.
То, что начинать поиски правды следует с ближайшей точки – городка Буй, где проживает тетка погибшей жены Захара, он решил сразу.
Полковник дядя Саша, несмотря на категорическую позицию невмешательства, поделился информацией о месте жительства опекунши, облегчив Сазонову задачу поиска данных через официальные источники в государственных органах. По крайней мере, в наличии имелись ФИО и адрес проживания.
Вероятнее всего, женщина мало что знает, но должна же быть какая-то информация, хотя бы относительно договора управления на наследственное имущество ребенка. Тем более, что опекуном эта тетя должна оставаться, иначе как? В таком случае, правда, не совсем понятно, как девочка оказалась в детском доме. Вероятно, у тетки имеется инвалидность, препятствующая реализации функции опеки и ребенка поместили в учреждение. Тут, конечно, без вмешательства некого высокого покровителя не обошлось. Черта с два примут в детдом при живом опекуне без судебного решения по ограничению прав последнего.
Одна петля на створке ворот облезлого голубого гаража закисла плотно и Сазонов долго качал ее взад-вперед, прежде чем пролить дневной свет на разгневанную пыльную морду «Мерседеса» с косыми надменными диодами фар. Машина завелась сразу, басовито рыкнув трехлитровым двигателем. По ненужной традиции Владимир Иванович решил погреть немного замечательную фашистскую технику и вышел покурить под облетевшие березы старого двора. Телефон в кармане пальто внезапно ожил и показал на экране улыбающееся лицо Андрея Шеина.
- Владимир Иванович, здрасьте!! – традиционно радостно кричал в трубку друг, - Как ваши дела, как настроение? Вы дома, в Москве?
- Нет, Андрюша, - автоматически соврал Сазонов, - Привет, привет!! Езжу вот по стране, собираю сюжеты. Чего хотел, говори.
- Да думал пообедать, может. Запереживал я после ваших рамсов с Русланом. И он молчал всю дорогу. Не люблю я это. Мы ж друзья, нехорошо ругаться.
- Пустое, братишка, - вздохнул Самсонов, - И не ругались мы вовсе, так… Наверное, попутал я немного. Бывает..
- Вы скажите, может, помощь какая нужна. Я как понял, искать хотели чьих-то родственников. Мужика какого-то. Так если надо – давайте поднимем мои контакты. В любом городе близких найду. Могу и начальничков на местах потеребить, через бизнес.
Сазонов секунду подумал – может, воспользоваться предложением? Черт его знает, что в этом Буе. Лишней никакая помощь не будет. Быстро покатал в голове варианты, отверг начисто – нет нужды втягивать Шеина, вдруг подставится парень, тем более что секреты и Андрей – вещи несовместимые.
- Спасибо, Андрюша. Пока еще не решил, буду ли заниматься.
- Ну, имейте в виду. А я чего звоню-то, Владимир Иванович, - мы тут с ребятами собрались до Вены прокатиться. Там первый день рабочая встреча, а потом – пройдемся по достопримечательностям. Есть хорошие наметки. Присоединяйтесь. Как раз Руслан едет, да еще Виктор – вы его знаете, начальник с «Роснефти».
- Неожиданно, парень, - Сазонов улыбнулся в трубку. Молодцы ребята, веселятся, - В Вене хорошо, красиво. Да уж навряд ли, хотя – спасибо за приглашение.
- Ну, как скажете, - Шеин помолчал, не прощался, хотел еще что-то сказать. Пауза затянулась чуть дольше нормального, спросил, решившись, видимо:
- Элю не видели с охоты? Я тут ее встретил, что-то с ней случилось. Какая-то не такая. Денег не взяла, просто шок.
- Не видел, Андрюша, - без сомнения ответил Сазонов, - Может, перевоспитывается девушка. Говорю тебе – искусство, в том числе литература – великая целебная сила для заблудших душ.
- Чего?! – удивился Шеин, - А-а-аа, дошло! Ну, может. Ладно, всего вам хорошего… Э-э-э, минуточку, Владимир Иванович! Для сведения вам, мало ли что… Короче, она тут в прошлом году с Русланом была. Ну, пару раз. Просто так, ничего особенного. Жить-то девке надо…
Сазонову слегка искривило пароксизмом нижнюю губу и сигарета, чиркнув угольком по пальто, зашипела в луже.
- Да мне-то что, Андрюша? Впрочем, спасибо. Ну, успехов тебе! Бывай..
Трассу выморозило за пару ясных дней и если бы не лили реагент, мчаться по сухой дороге под декабрьским солнцем было бы вообще одно удовольствие. Идиллию немного портили многочисленные фуры, монотонно катящие на север из центра России, тем более, что федералка Москва – Архангельск традиционно оставалась двухполосной, несмотря на большие дорожные стройки и уникальные мостовые сооружения, появляющиеся в стране в последние годы.
Ольга наслаждалась дорожными видами, болтая и стуча время от времени блестящими ногтями по стеклу при виде особенно любопытных, на ее взгляд, ландшафтов.
У Сазонова не шла из головы идея о продуманной игре Фирсова, хотя он осознавал всю дикость этого предположения. С девушкой знакомил Андрей. Куда собирается ехать Сазонов, он не знал. Или знал? Шеину, может, ни к чему. А поделился с Русланом и тот приставил своего человека.
Нет, не выходит. Девушку отправили в командировку прямо из кабака, Фирсова рядом не было. Не то.
Ну, тогда – отзвонилась ему из деревни. Прояснила за сироту и пропавшего человека. Мол, дружок твой копать начал. Получила команду быть рядом. Разъехались. И вот снова – она на соседнем сидении по дороге в Костромскую область.
Опять мимо. Ты же сам позвал ее в Питер, без объяснения причин. Только там предложил совместный вояж. И все-таки, очень вероятно, что Эля – крот. Именно так – Эля, Эльвира. Самое подходящее имя для шлюхи.
Сазонов вырулил на длинный пологий обгон со слепым поворотом вод горку. «Мерседес» радостно летел по встречной полосе, опуская стрелку оптитронного спидометра ниже цифры двести. Ольга замолчала, всматриваясь за уносящиеся назад серые затылки грузовиков в линию горизонта.
- Страшно? А впереди такой же, как я. И тоже на обгоне, - хмыкнул Сазонов и наклонился, шаря зажигалку между сиденьями.
- Не, - с напускной беззаботностью ответила она, чуть тише, правда, чем обычно. Пальцы, сжимающие подлокотник, слегка побелели от напряжения.
Сазонов нырнул обратно в колонну, пропуская встречную кособокую «Газель». В зеркале заднего вида обиженно моргнул фарами поджатый грузовик.
Сука. Проститутка. Неужели обвела вокруг пальца?! Талантище.
Так и надо, дурень. И, даже если это неправда – все равно, как же тебя грызет ревность, писатель, знаток человеческих сердец. В сущности, все дело именно в этом. Как говорил незабвенный полковник дядя Саша – не делайте из себя английского шпиона. Незачем за тобой следить, Володя, и некому. А ревнуешь, потому что досталась после Фирсова. Выброшенная на помойку за ненадобностью.
Но ведь это же глупо, черт возьми!! То, что она шалава, - совершенно не секрет. Сколько у нее их было, фирсовых-то?! Сама, наверное, не помнит. Почему ж так погано, спрашивается?
Да все просто, дядя. Сазонов вполглаза поглядел на ее тонкий профиль, прикрытый со лба волной пышных волос. Потому, что влюбился, старый болван.
После Ярославля похолодало еще больше, а минуя Кострому – и вовсе увидели затянутую льдом широченную Волгу. Буй встретил застывшими дорогами и тусклыми пятнами оранжевых фонарей. Очень не хотелось Сазонову ночевать в очередной районной гостинице, но, делать нечего – стемнело в пятнадцать часов, пришло время перекусить и нанести вечерний визит родственнице Лизы Кравец, а там уже сил на обратный путь в столицу не останется, придется до утра гостить здесь.
В ресторане «Визит», что на улице 1917 года напротив мрачной, винтажного темного кирпича пристройки местного ЗАГСа, подавали куриный бульон с яйцом, салат из свеклы с чесноком, и мясо «по-французски» в сырной корочке. Сазонов повздыхал, поскольку залить обеденное великолепие водкой было пока нельзя – предстояло ездить за рулем.
- У них меню, что ли, по всей стране одинаковое? – удивилась Ольга и заказала пакет орешков с бутылкой «Стеллы Артуа», - Прям как в той деревне, где девочку встретили…
- Не выделывайся, пожалуйста. Мы в командировке, не забыла? – покривился Сазонов, - Я тебя сюда силком не тащил.
- Хам, - спокойно прокомментировала Ольга, - Чего бесишься? Кости болят от старости? Терпи, вечером в гостинице разомну.
Город Буй изобиловал посвященными революционному прошлому наименованиями улиц, покрытых густой россыпью ледяных шишек. «Мерседес» недовольно собирал снежные надолбы брюхом, жаловался дрожью подвески и скрипом кожаных сидений.
Тетя Наташа проживала за рекой Вексой, на улице Третьего Интернационала, неподалеку от затянутого красным баннером винного магазина «У Гали. Культура потребления».
Одноэтажный домик середины прошлого века за заборчиком из рваной рабицы, видимо, недавно обшили бежевым сайдингом. Крышу обновить до конца не успели – виднелась поверх отколотого местами шифера пара блестящих листов профнастила. Тепло уносилось в темное небо через худую кровлю, образуя потрясающую ледяную бахрому.
Сазонов немного нервничал, готовясь к встрече. Нашел даже свое старое удостоверение внештатного корреспондента газеты «Московский комсомолец» и приготовил легенду о сборе материалов про ветеранов труда из глубинки. Все оказалось проще.
- Валера, ты что ли? – тонким, немного надтреснутым голосом отозвались изнутри на стук в дверь, - Открываю, погоди…
Наталья Комарова, всю жизнь проработавшая на целлюлозном заводе, в молодости, наверное, была красивой женщиной. Потом, видимо, одолела усталость, навалилось одиночество, облегчает которое верное народное средство – стакан.
- Вы, пожалуйста, не думайте, - интеллигентно дымя сигаретой и поминутно поправляя застиранный халат на мелькающей в вороте отвислой груди, говорила она Сазонову, - Я награды имею тоже – вон, грамот полон сервант. Сейчас просто по здоровью работать не могу – инвалидность у меня…
- По какой же болезни? – участливо поинтересовался Сазонов, тоскливо предчувствуя – придется выпивать, чтоб получился откровенный разговор. В единственной комнатке, перегороженной заляпанной печкой, царил легкий бедлам, но ноги в ботинках к полу не прилипали, как и ладони к столу с изрезанной цветастой клеенкой.
- Так это – печень у меня, товарищ журналист, - вздохнула Наталья, - работала на химзаводе, там всякие растворы, отрава, одним словом. Вот и погубила организм. А ведь мне годов-то еще – шестидесяти нет.
- Вот оно что, - вздохнул Сазонов, - Ну, бывает. Грустить не надо, пустое. Иной живет себе, весь спортсмен, а потом – бац, и помер. От инфаркта, например… Что ж, а поужинать у вас найдется? Давайте хоть немного, за приезд, так сказать…
- Чем же угостить вас, ума не приложу, - женщина развела руками, хлопнула дверцей пустого холодильника, - Даже с дороги налить нечего. Я ведь и ждала, Валера обещал зайти. Он в пирожковую ушел, с утра еще…
- Зачем нам Валера, - замотал головой Сазонов, - Сейчас организуем ужин. Полчаса – и вернемся, стол накроем.
В полутемных сенях Ольга забрала у него из рук ключ от машины и кошелек, прошипела в ухо:
- Сиди уж, Вова. Беседуй, пока она еще говорить может. Сама привезу жратву. Гляди только, не залезь хоть на нее. Пялишься на титьки…
Наташа обозначила бурную деятельность по подготовке праздника, собирала на стол обколотые разнокалиберные тарелки и стаканы, периодически налетая на предметы интерьера.
- Да вы не думайте, товарищ корреспондент, у меня ведь и дочка есть. Учителем в Ярославле работает. Умница большая. Замужем, и детки у нее. Только вот не бывает у меня совсем, - вздохнула, на секунду загрустив, - Занята, наверное…
- Володя меня зовут, - Сазонов ободряюще пожал ей сухонькую ладонь, - Давай на ты, по-свойски. Мне ж откровенный разговор нужен, для газеты-то. Все трудности нашего поколения уж я знаю, стесняться тут нечего.
- И правда, - Наталья остановилась на секунду, не вынимая кисть из его руки, немного смутившись, поправила седые на проборе волосы. – Чего стыдного мы в жизни сделали? Я пойду, платье надену. А девушка эта ваша?..
- Помощник, - махнул рукой Сазонов, - Она с нами посидит. Свой человек. Если что – спать ляжет. На печи…
- Зачем же на печи, - Наталья зашла в темный угол, за кривобокий полированный шифоньер, шуршала тряпками, - У меня две кровати есть.
Пока Ольга ездила в магазин, Сазонов выслушал про трех мужей Наташи Комаровой.
- Первый был футболистом с нашего клуба. Красивый, но – сволочуга, конечно… Не любил меня, гад. Дочку от него родила – на том спасибо. Второй попался неплохой человек, да шибко баб молодых любил, остановиться не мог. Я его отпустила – исчез с горизонта. Ну, а третий – самый хороший, Иван Алексеевич. Он у нас на заводе фрезеровщиком работал. С руками, значит, мужчина, ну и уважительный. Помер пять лет назад, царствие небесное…
- Что ж ты, Наташа, - прихлебывая черный чай из неотмываемой красной кружки «Нескафе», интересовался Сазонов, - Так одна и мыкаешься? Красивая женщина, понимаешь. А бабе одной – нельзя… Помогает тебе кто?
- Да вот, - стыдливо проговорила она, - Валера заходит…
- Бог с ним, с Валерой-то, - махнул Сазонов рукой, - С деньгами как? Пенсии хватает ли?
Женщина наклонилась к нему поближе, будто собираясь доверить какую-то тайну. У нее были удивительные для опухшего нездорового лица темно-синие глаза и маленький поджатый толстогубый рот.
- Я вам одно дело скажу, Володя… Была у меня племяшка, Ирочка. Замужем за богатым, в Вологодской области. Не знаю, как вышло, - муж ее пропал, а она, горемычная, разбилась на машине. Года три уж тому. Осталась у них девочка. Как же звать? Не вспомню.
- Внучатая племянница, значит, - уточнил Сазонов небрежно, - Бывала она в гостях у тебя? Как мать-то погибла, ты ведь последняя родственница?
- Это конечно, - Наталья помотала головой, - Да я-то, стыдно сказать, никогда ее и не видала. Отдали там кому-то на воспитание, я только бумаги подписывала. Плохо это с моей стороны, правда?
- Как тебе сказать, - пожал плечами Сазонов, - Наверное, не очень хорошо. Ну уж – как есть… А кто бумаги привозил, навещают тебя?
- Один раз приезжал мужик обходительный, давно, как Ирочка разбилась. А после – сберкнижку мне завели, я хожу, раз в месяц, снимаю на жизнь. Вот, домик околотила заново, наняла людей …
- Что ж за мужик приезжал? Вежливый, говоришь. Понравился? – выдавил из себя смешок Сазонов, отвлекая от навязчивого допроса, - Роман у вас был? Делись, Наташа.
- Да что ты, - махнула женщина, смутившись, - Он молодой, вроде. Высокий, в очках. Представительный, словом. Сказал – о девочке Ириной позаботились, мол. В пансионат отдали, за границу…
Ольга вернулась через час. В домике забурлила жизнь. Варились на облезлой плитке равиоли, мясные и рыбные нарезки заполонили маленький стол, водка успокаивала растревоженную душу хозяйки и напряженные нервы Сазонова.
Поразмыслив немного, Владимир Иванович решил воспользоваться гостеприимством хозяйки и заночевать у нее, дабы не отсвечивать в местном отеле. Ольга немного побурчала себе под нос о клопах и тараканах, но, прикончив бутылку «Чинзано», пришла в благодушное настроение, валялась в одежде на кровати, курила и слушала в наушниках музыку.
У Сазонова после второй поллитры загудело в голове. Наталья еще держалась, немного поплакала по фрезеровщику Ивану Алексеевичу, вспоминала молодость и просила Ольгу поставить на телефоне группу «Мираж».
К полуночи удалось выяснить, что никаких документов, кроме паспорта и сберкнижки у Натальи дома нет. Тешащий себя надеждой увидеть наследственные бумаги, договоры передачи в доверительное управление или что-то подобное, с фамилиями и адресами, Сазонов с досадой понял бесплодность поездки в костромскую глушь.
Хозяйку пришлось на руках отнести на вторую свободную кровать, сам же он толкнул боком Ольгу, залез к ней под одеяло прямо в джинсах. Из кособоких окошек дуло зверски. Печка прогорела, видимо, еще в обед, идти в темень на улицу в поиске дров не хотелось, а ветер вынес через дырявую крышу остатки тепла.
- Ну чего, не срослось? – хмыкнула Ольга, - С Наташкой-то… А то я ее кобеля прогнала, когда с магазина приехала.
- Какого кобеля, - сонно пробурчал Сазонов, - Мелешь языком, дура …
- Обычного. Валеру этого самого. О тебе заботилась, любитель зрелых. Хоть бы спасибо сказал.
В голове было тяжело, но Сазонов сел на кровати, поднял ее за плечи.
- Давай подробно. Что молчала столько времени?!
- Чего подробно-то? Подъехала, он стоит у калитки, скучает. На окна пялится, а вас с улицы видно, как сидите, базарите. Ну, я и шуганула его, - Ольга недоуменно пожала плечами, - Да в чем дело? С ним еще хотел побухать? Если уж эта ничего не знает, так он точно не в теме.
Сазонов махнул рукой, пошел к столу, искал сигареты. Сам виноват. Нужно всех и всегда инструктировать.
- Оля, ты тупая, или притворяешься?! Мы зачем сюда ехали, с алкашами зависать, что ли? Подумай сама – местный опоек стоит у забора и смотрит, как залетный кент у его подруги чаек попивает? Да он бы давно в хату влетел, клешнями бы в меня вцепился. Как хоть он выглядел, запомнила?
- Да обычно, - девушка немного встревожилась, виновато развела руками, - Черная куртка, штаны какие-то, вязаная шапка. Даже вспомнить нечего.
- Самой не смешно? Борода, очки? Сумка, может? Воняло от него?
- Ничего такого, - Ольга помотала головой, - Я идиотка, да? Иваныч, скажи. Это не Валера, что ли? Так он мне вякнул – к Наташке иду…
- Какая теперь разница? – Сазонов плеснул себе еще водки на донышко рюмки, - Был шанс узнать, правда, думаю, не большой. Понятно итак – пасут эту тетю, чтобы лишних движений не делала. Еще и поят допьяна. Жалко бедолагу, попала в замес не по своей воле …
- А ты полезай к ней в койку, да пожалей, - хмыкнула раздраженно Ольга, - У тебя тема такая – кого-нибудь обязательно по голове погладить. Святой человек. Сочинитель вранья …
- Заткнись, - посоветовал ей Сазонов лениво, - Получишь подзатыльник для крепкого сна.
За ночь улицу завалило снегом. В домишке запорошило крошечные окна, и он будто совсем ослеп, щурясь на тусклый декабрьский рассвет. Наталья спала на смятом покрывале в своем немодном клетчатом платье с заштопанной белой ниткой подмышкой, обняв маленькую грязную подушечку.
- Уйдем по-английски, - прошептал Сазонов, дождался быстро собравшуюся Ольгу и потихоньку прикрыл за собой дверь.
Одинокая ворона провожала их внимательным взглядом с нижней ветки старого тополя с надломленным узловатым стволом.
Водительская дверца «Мерседеса» со стороны водителя была приоткрыта, так что на сиденье тоже попал снег. Кто-то выключил в салоне плафон, чтобы не горела на темной улице лампочка в утробе машины, и положил на приборную панель картонный квадратик с черными буквами «ДОМОЙ».
3
Андрей уже не помнил, когда удавалось поспать хотя бы пять часов без перерыва и мучительного пребывания в пограничном состоянии обморочной дремоты. Чего он только не делал – плавал в бассейне перед сном, гулял на свежем воздухе, плотно ужинал, или совсем не ел на ночь. Пробовал даже засыпать с книжкой, в одиночестве, но все равно просыпался - то ли от жутких кошмаров, то ли не засыпал вовсе.
Хорошего в этом ничего не было, поскольку с утра преследовала разбитость и дурное настроение, вызванное мыслями о своем нездоровом состоянии. Приходилось сразу после завтрака начинать для нормализации самочувствия парой бокалов вина, за обедом, поднимая вялый аппетит, выпивать виски, а вечером, если не было поздних встреч, завершать день текилой и марочками под язык, в грохоте и ослепительном свете какого-нибудь клуба.
Вечером, накануне пугающего ритуала засыпания, все равно нужно было закрыться в ванной, как вчера, например, проглотить перед зеркалом, разглядывая свое бледное лицо с синеватыми подглазниками, таблетку Мелаксена.
Впрочем, сегодня с утра настроение слегка скрашивало ослепительное солнце, поднявшееся в прохладном воздухе из-за Дуная и залившее двухкомнатный мансардный люкс «Мариотта» торжественным зимним светом.
Две замечательные скромные девушки – одна великолепного черного
цвета, с полированной бархатной кожей, юная, поэтому лишь с легким, свойственным ее народу, ароматом, и другая – белокожая, мраморного розоватого оттенка, с просвечивающим рисунком ажурных вен на хрупком теле, спали по обе стороны широкой кровати, не мешая Шеину и друг другу.
За окнами, поверх голых веток парка, над рукавом Дунайского канала, торчит горбатая крыша клуба, где вчера щедро угощали порошком. Очень смутно Андрею вспоминалась обратная пешая прогулка в пятом часу утра в отель, мимо стриженых газонов, мимо имперских скульптур и гипсовых портиков, изуродованных граффити и, что странно, вперемешку с пацификами – многочисленными пауками свастик.
В ночном парке на лавках отдыхали многочисленные группы европейской молодежи – курили какую-то шмаль, выпуская клубы разноцветного дыма, целовались однополо, в небритые подбородки, орали на всех мыслимых только Вавилону языках. Андрею вспомнилась своя срочная служба – хоть и не в десанте, а в дорожных войсках – и он, испытывая невероятную легкость в теле после употребленного порошка, уже скинул на тротуар легкое свое фасонистое пальтишко и возился с часами, поскольку запамятовал – как же расстегнуть браслет коллекционного изделия?
Преданные новые подружки теребили Шеина с двух сторон, тараторя непонятными словами, видимо, умоляя идти спать восвояси, но он бы однозначно вступил в неравную битву с людьми искривленного гендерного кода, и, конечно, потерпел бы сокрушительное поражение в силу явно превосходящих сил противника. Однако из темноты молча появились два человека, которые мягко, но настойчиво сжав Андрея между своими каменными монументальными фигурами, неторопливо провели его мимо заткнувшихся местных и сопроводили до выхода из Унсере Гартен, почти до светящегося пафосным фасадом «Мариотта».
Шеин вздохнул, пожал плечами. Не приснилось же это? В клубе были только свои – Фирсов, Витя Белов с «Роснефти» и все. Но вот же оно – пальто, плохо почищенное от газонной сырости, и часы – целы, на столике. Рожа не разбита, девки спят… Их допрашивать бесполезно – едва трещат на немецком, черная еще немного «парле ву», а в английском – ни бельмеса… Самое-то странное – громилы без опознавательных знаков даже между собой не обмолвились словом, и хари у них – будто одинаковые. Стриженые под «ноль», небритые темные морды, и у того, что прислонялся, закрывая Андрея справа, – под мышкой висит здоровущая железная загогулина. Это не пистолет. Это сложенный германский «Скорпион» или еще что-то автоматическое.
- Какие ж варианты? – вслух пробурчал Шеин, извлекая из холодильника ледяную бутылку «Моёта», а из несессера – продолговатую таблетку Ксанокса, - Местные полицаи? На фиг я им сдался. Наверное, сотрудники Родины? Коллеги Штирлица? Тогда неуютно что-то… Старая русская традиция – надзор, чтобы мальчик не нагадил в Европе.
Под ледяными струями душа голова слегка прояснилась. Мы зачем сюда приехали, вспомнил, парень? В 14 часов сегодня встреча с кураторами важного ресурсного проекта. Если все пойдет, как следует – получается задел на всю оставшуюся жизнь. Координация русской части кейса – добыча, переработка – остается за Беловым, Фирсов в позиции защиты бизнеса в Москве. Твоя, Андрюша, ответственность – транзит в Европу. Как раз сегодня, здесь в Вене – встреча с ключевой фигурой по русской части, собственником земельных территорий, где надежно укрыты природные богатства. Но это еще не все – Фирсов велел быть в форме и помалкивать, будут серьезные господа, которые обеспечивают международные мероприятия по транснациональному сбыту сырья.
- Наверное, в этом все и дело, - Андрей задумчиво закурил, рассеянно листал меню румсервиса. Завтракать, наверное, лучше в номере. Поглаженные костюмы и рубахи горничная вернет в десять утра. До встречи на идеальных тропинках Бельведер Гартен остается еще четыре часа. Странные, конечно, переговоры по серьезному бизнесу – в парке. Шеин даже поежился. Напоминает бандитскую историю конца двадцатого века на родине.
- Нашим зарубежным партнерам не хотелось, чтобы мне случайно пробили голову в австрийской столице накануне деловой встречи. Поэтому приставили к нам своих торпед. На всякий случай. Логично? Да!
Андрей обернулся от окна к комнате. Рыжая девушка с прозрачной кожей сидела на кровати, уставившись на него неестественно большими глазами. Вчера он не заметил – какие же удивительные глаза – круглые и зеленые, словно бутылочные донца. Еще у нее настоящая плотная копна огненных волос, детская талия и маленькая крепкая грудь.
- Laut sprechen, - сказала она хрипловато и улыбнулась ему, - Guten Morgen…
- Чего? – Шеин вздрогнул, потом махнул рукой. – А, да. Привет, киска. Жрать хочешь? Вставайте. Пойдем гулять. Своди меня к Дунаю, время есть.
- Ich verstehe nicht, - она потянулась, - Wie du willst…
Андрей бросил трусы, которые собирался надеть после душа. Ксанокс начинал действовать, поднимая в душе маленькие разноцветные радостные пузырьки. За окном вовсю светило декабрьское австрийское солнце и фасады архитектуры Габсбургов были строги в своей вековой значимости.
- Хватит болтать, рыжая. Подругу разбуди. Утро-то какое, девчонки! Жить хочется…
В начале одиннадцатого они выбрались из отеля и пошагали неспешно по Штубенринг, минуя музеи и классические университеты, болтая на перемешанных языках. Чернокожая девушка щебетала на французском без остановки, казалось, рыжая немка понимает ее и обе обнимались, чмокали друг друга в свежие холодные щеки и делали бесконечные селфи. Напротив дома с немыслимыми цветными фасадами и живыми деревьями и кустами на балконах, подоконниках и крыше, Шеин решил посетить кафе, чтобы выпить пару шотов виски.
- Hundertwasserhaus, - заметила немка, показывая на странный дом, - schones Haus.
- Да прочитал уже, - отмахнулся Андрей, - Ничего особенного. Этому фрицу казалось – круто. Совсем не Гауди, мне кажется…
В кафе пара местных дедов пили кофе, уставясь в большие толстые газеты. Шеину всегда казалась эта тема – пенсионеры за поздним завтраком в забегаловках и с прессой на крошечных столиках – чистейшим европейским мещанством. Будто нельзя почитать дома в телефоне новости, или включить ящик. Как бы не было, немецкие дедушки в клетчатых недешевых шарфах «Burberry» поверх клубных пиджаков, выглядели весьма гармонично венским ясным утром.
Настроение немного испортила легкая паранойяльная идея – молодой седоватый мужик, который шел за ними почти от самого «Мариотта» по другой стороне улице, очутился снова рядом. Он стоял у входа в кафе, читая накарябанное мелом на штендере дневное меню. С собой у него была небольшая сумочка, из тех, в которых носят планшеты или бумаги. Сейчас мужик изображал сосредоточенный спешащий вид, пробегая глазами по строчкам меню.
- Дрянная легенда, - подумал Андрей, булькая во рту замечательный, дымноватого привкуса, виски, - Рабочий возраст. Хороший плащ. Приветливая, умная морда. Что тебе делать в будний день с утра в кафе, топтун? Немцы-то все на работе.
Неплохо бы попросить рыжую выйти наружу, и уточнить у него – как пройти в библиотеку? Шутка. Например, где ближайшая остановка автобуса. Только как попросить? Это раз. И что он ей ответит – это два. Вместо того, чтобы в школе продавать краденые телефоны и сигаретки с травой, надо было учить языки! Ну, да теперь что говорить…
Андрей неторопливо встал, накинул пальто, и направился было на улицу, но хлопнул себя по лбу и пошел за стойку по коридору, показав девушкам, что, мол, забыл – перед перекуром надо в туалет.
Идея была отличная. Поскольку кафе традиционно размещалось в старинном доме и было совершенно крохотным, но с большим числом столиков, и, видимо, популярным, туалет хозяева приспособили в подвале, налево от кухни и служебного выхода. Молодой мулат с аккуратной бородкой перекладывал ящики в коридоре, и Андрей, после посещения туалета, зажав плечом телефон около уха, а во рту сигарету, сделал ему знак выпустить на улицу – мол, на пару затяжек.
- Какие все доброжелательные, - бурчал Шеин под нос, переулками выбираясь к району Ландштрассе, - И выпустят, и улыбнутся еще. А если я счет не оплатил, шваркнул ваш убогий кабак на двадцать евро?! Я и не оплатил. Ну, шалавам денег много оставил. Рассчитаются сами. Да и ты покури, сотрудник неведомой наружки!!
Андрей выставил средний палец оставшимся за спиной кварталам, у пугающей громады дворца князя Разумовского остановился, тыкая в телефоне Uber в поисках такси. Времени до встречи оставалось немного, поэтому решил ехать прямо к Бельведеру, скоротать часок можно и прогулкой по самому дворцу. Как назло повис мобильный интернет, да на счастье рядом толстый улыбчивый таксист в кепке высаживал молодую мамашу с ребенком и Шеин, недолго думая, забрался в брюхо «Ситроена».
- Э-эээ, Бельведер, плиз!
Слава богу, толстяк закивал, что-то ответил на своем угловатом дойче. Андрей немного расслабился в теплом салоне. Ловко вышло с соглядатаем. Или это сумасшествие? Алкоголь и таблетки. Стресс. Скоро заговорит внутри головы чужой голос. И у девчонок даже контакты не взял, а вроде хорошенькие. Еще два дня тут торчать, пригодились бы.
- Психопат, - вслух сказал себе Андрей, приоткрывая окно.
Складчатая подбритая шея таксиста впереди чуть дрогнула. Он улыбался, отвернувшись от пассажира полным приветливым лицом с проницательными глазами.
Захару с каждым разом все больше не нравился господин Франк. Это была их третья по счету встреча, и всегда он чувствовал – немного запавший над жемчужной полоской фарфоровых зубов скептический рот пожилого немца презрительно и гадливо кривится вежливой улыбкой, а выцветшие глаза внимательно изучают залысины, нос, черную бороду Захара. Последователь идей Тысячелетней Империи каждый раз, наверное, пересчитывает своим педантичным мозгом лицевой угол потомка уцелевших детей Иакова.
Несмотря на сугубо деловые отношения, Вернер фон Франк предпочел бы видеть мою колоритную башку над камином в своем охотничьем доме, но пока это невозможно. Ключевое здесь – пока…
Вчера, добравшись из Швехата до Вены, Захар пробежался по спортивным магазинам поблизости, приобрел под настроение крепкий недорогой финский клиночек с цепкой резиновой оранжевой рукояткой. Глупо рассчитывать на нож, если Вернер даст команду своим охранникам прикончить еврея. У них официальные разрешения, тупорылые «Глоки» в карманах модных курток. Да и Штык – вот он, держится справа на пару шагов позади – сломает кисть, обхватом левой руки вздернет подбородок к солнцу…
- Такая изумительная погода, а в парке пустота, герр Кравец, - Франк сердечно улыбнулся, сухими холодными пальцами сжал ладонь Захара на расстоянии вытянутой вперед руки. У него безупречный английский и твердые, длины чуть более приличного, ногти, немного желтоватые, словно когти птицы. – Вы знаете, я сегодня взял на нашу прогулку Макса. Пусть немного отдохнет на свежем воздухе, ему полезно. А может, и нагадит на газоне этим австрийским выскочкам, не так ли?!
Франк залился душевным смехом, демонстрируя белозубый рот.
- Это шутка, дружище Кравец, - он доверительно похлопал Захара по плечу, увлек за собой по песчаной дорожке, - Безусловно, Габсбурги –великие монархи, однако, не то, что Гогенцоллерны, вам не кажется? Впрочем, все мы немцы, мой друг, и у нас общее дело в этом мире.
Макс – крупный старый доберман с седой мордой – глядел на Захара с плохо скрываемым недоверием. Держащий собаку на поводке мальчик лет шестнадцати в охотничьем шерстяном пиджаке вежливо приветствовал подошедших наклоном подстриженной светлой головы.
- Ваш новый кравчий, господин Франк? – поинтересовался с легкой издевкой Захар. Пристрастие Вернера к юношам тот особенно не скрывал, объясняя, впрочем, классическим образом.
- Это Дитрих, герр Кравец. Он большой умница, доложу я вам. Сейчас поступил в высшую школу континентального права, ту, что в Бремене. На мой взгляд, лучший основной юридический факультет в Фатерлянде. Сам, увы, сирота. Он из Богемских немцев, конечно, не богат. Ну, а вы мою слабость знаете – мы все обязаны помогать талантливым фольксдойче, ибо в их руки мы передадим будущее Германии …
Вернер и Захар шли вдвоем впереди группы сопровождающих. Позади на пять шагов пружинящей походкой следовал Дима Штык, чуть дальше неспешно шагал мальчик с собакой, а завершала процессию пара бойцов с грацией греческих статуй. У входов с боковых аллей, под облетевшими платанами, тоже дежурили близнецы атлантов, особенно не скрываясь от глаз редких туристов.
- Мне говорили, у вас возникли трудности с вашим русским батальоном в Африке, герр Кравец? Какое-то непонимание в России, когда ребята вернулись в отпуска. Это так?
Захар не удержал недовольную гримасу, которую Франк не преминул заметить и слегка этому улыбнулся.
- Ничего особенного, господин Франк. Когда служишь в частной армии, всегда есть угроза получить клеймо наемника и уголовное преследование, не так ли? Парни знали об этих рисках… Тем более, кое-кому из них не стоило афишировать запрещенную тему. Достаточно с нас было «Полета Валькирий»… Немудрено, что контора занялась ими по возвращении. Однако, все улажено, беспокоиться не стоит.
Вернер остановился, извлек из кармана кофейного пальто тонкие перчатки.
- Холодает, не находите, герр Кравец? Сейчас бы рюмочку киршвассера, а?! Некоторые считают шнапсом только зерновой дистиллят, но это не так. По мне – черешня придает киршу непередаваемый вкус.
Захар полуутвердительно пожал плечами, улыбнулся и закурил.
- А вы все курите, молодой человек, - поцокал немец языком, - Вредная привычка. Этим летом мой партнер по гольфу скончался от рака, да, да, и не нужно скепсиса. Вы скажете – этому деду, наверное, было за семьдесят, как и старому болтуну Франку… Что ж с того?! Без курения он, возможно, прожил бы до девяноста.
- Никакого скепсиса, господин Франк, - Захар рассмеялся, - Просто подумалось, как в прошлом году наш общий друг Сава – помните его, наверное – поехал в Найроби по делам бизнеса. Его партнеры попросили протестировать кое-какие устройства, ничего особенного. Но каким-то идиотам из гуманитарной миссии взбрело в голову тащить на больших автобусах белых журналистов, врачей и юных моделей – чертовых инста-шлюх на окраину самой Киберы, где Сава заложил цепочку термобарических зарядов. Его покупатели хотели посмотреть, как на них подорвутся трущобные наркокурьеры-верблюды. Знаете ли, они снуют там сутками, словно муравьи. Так вот, Сава ухитрился раздобыть аналог боевой части от русского «Солнцепека» и смастерить фугасы. Атомы, на которые распались несчастные туристы, улетели прямо к африканскому солнцу. Это к вопросу о сигаретах, господин Франк.
- Талантливый парень, этот Сава, - согласился Вернер, - Дитрих, угости-ка Макса. Время обеда, а ему рекомендовано дробное питание. Кстати, кто такие курьеры-верблюды, герр Кравец? Неужели чернокожие варвары используют бедных животных для своих грязных целей?
- Что вы, господин Франк, - Захар успокаивающе покачал головой, - Видите ли, полиция и сепаратисты в Кибере отнимают любые личные вещи у своих соплеменников, берут все, что можно взять. А заработать на лепешку реально только наркотрафиком, поэтому курьеры засовывают в себя презервативы с дурью и таскают в город с приграничья.
Доберман терпеливо дождался, пока мальчик достанет ему из пакетика пару тонких кусочков говяжьей вырезки и сожрал их одним хищным глотком.
Вернер остановился на белом мостике, перекинутом через овальный пруд, и внимательно посмотрел на фигуры кудрявых гипсовых ангелов, украшавших низкие резные перила.
- Что за склонность к скульптурам обнаженных детей была у наших предков, дружище?!
- Это ангелы, господин Франк, - пожал плечами Захар, - Всего-навсего небесные жители…
- Да, но натурщики? Мой бог, трудно представить…
Захар остановился рядом, чувствуя, как сердце спрыгнуло с ритма и пару раз стукнуло невпопад. Штык замер у подножия мостика, опустив узкие ладони в бездонные карманы плаща. Громилы Франка остались тоже внизу, беззаботный мальчик с доберманом ушел вперед.
До раскинутых белоснежных крыльев дворца Бельведер оставалось метров триста. Посторонних в парке не было видно совсем. Солнце перевалило середину короткого зимнего дня и падало за отроги швейцарских Альп.
Вернер фон Франк приблизился вплотную к Захару, смотрел из-под куцых бровей почти дружелюбно, если бы не серые змеиные глаза.
- Мне совсем не понравились твои слова о «Полете Валькирий», мой друг. Мы живем в странное время – я занимаюсь архиважным делом, и мне помогает еврей. Мой дед давно пустил бы тебе пулю вот сюда, - Франк легонько коснулся указательным пальцем в мягкой перчатке лба Захара.
Кравец вздохнул и улыбнулся. Вот, сейчас. Потянуться за сигаретами и положить старого наци на этом мостике в Бельведерском парке ударом чухонской финки под лошадиный подбородок. А?! Какой финал, однако. Пока нельзя, впрочем. Очень нужно увидеть дочку, хотя бы разок.
- Говорят, ты собрался в Россию? – Франк отвернулся, примиряюще пожал плечами, - Мне нет дела, что ты там забыл, и как отреагируют твои русские партнеры. Я не зря напомнил про твой батальон. Если тебя арестует госбезопасность, ты ведь ничего не сможешь им сказать, верно? Потому что погибнешь при задержании. Надеюсь, тебе понятно, что любой арестованный спецслужбами рассказывает все, даже свои сны в трехлетнем возрасте? Полагаю, меры на этот счет тобою приняты.
Со стороны Ойген-Штрассе показалась группа мужчин в строгих костюмах и пальто. Впереди их сопровождали, по-видимому, люди Франка, поскольку сами гости – их было трое - чувствовали себя не слишком уверенно.
Вернер вздохнул.
- Вот и твои земляки, герр Кравец. Почему русские одеваются для деловых встреч всегда одинаково, не знаешь? Можешь удалиться, если не хочешь их видеть.
- Там один из моих партнеров, - Захар в сумерках приглядывался к приближающимся господам, - Мне нужно уладить с ним детали поездки в Россию. Наш с вами разговор закончен на сегодня, Вернер? Я могу дождаться их в стороне.
- Это не обязательно, - Франк пожал плечами, - У меня нет от тебя секретов. Тем более, что мы договорились – ты всегда носишь с собой последнее лекарство. Я не стану более возвращаться к столь грустной теме. Ведь это у вас, русских, принято пугать партнеров уголовным преследованием, сожжением домов, изнасилованием жен и дочерей. Какое варварство… И ты еще смеешь говорить, что тебе не нравится Вагнер!
- Руслан, завел ты нас в мафиозное логово! – Прошипел Фирсову в спину Шеин, минуя ворота парка со стороны Принц Ойген-Штрассе. При их приближении из припаркованных черных «Рэйндж Роверов» неторопливо выгрузились люди в темной одежде, сопроводили до поворота на главную аллею, где встретил говорящий на русском молодой человек арабского вида в щеголеватом деловом наряде.
- Вроде немцы черных не любят, - буркнул на ухо Шеину долговязый нефтяной топ-менеджер Виктор Николаевич Белов, - А этот кавказец какой-то… Вот и пойми фашистов.
Белов не стал с утра мучиться похмельем и весь день принимал вкуснейший португальский портвейн. К теперешнему часу у него во внутреннем кармане пальто дозревала третья бутылка.
- Я индус, - переводчик весело обернулся, помахал рукой Белову, - Кстати, там еще есть господа из России, так что – имейте в виду.
Фирсов подмигнул товарищам, тихо проговорил:
- Не ссы, Андрюша. Лишнего не мели, главное. Виктор Николаевич, ваше дело – только подтвердить готовность корпоративной дочки к добыче и глубокой переработке сырья. Все. Остальное я сам. Люди весьма серьезные. Для понимания – у нашего партнера, у Франка, двое младших дольщиков в первой сотне «Forbes».
Переговоры проходили в режиме пешей прогулки по замечательно подсвеченному парку. Сутулый немец мягко и внимательно побеседовал с каждым из прибывших с помощью позитивного индуса, с Фирсовым говорил гораздо дольше, удалившись к зданию дворца.
Андрей остался с Беловым у мостика в компании представленных земляками бородатого человека с иконописным мученическим лицом и сухопарого очкарика.
- Слава богу, вроде нормально, - Шеин облегченно курил, - Дай глотнуть, Виктор Николаевич. Ну и жук этот немец, точно?! Так и представляю – СС-овский дедушка извращенец, бр-р-р…
- СС официально ликвидирована, - вмешался бородатый русский, - А немец действительно важный.
Андрей ополовинил бутылку портвейна, сладким терпким крепленым пополоскал во рту, прогоняя напряжение.
- А вы, ребята, реально русские? Сами откуда?
- Были русские, - хмыкнул бородатый, - Я в Израиле теперь, у родственников. А Димон - в Сербию подался…
- К братьям-славянам, - подмигнул из-за очков сутулый длиннорукий человек, - Они по-нашему базарят, ну, почти…
Белов допил портвейн, вздохнул.
- Какие планы нынче, земляки? Сегодня свободный вечер. Предлагаю погреть кости в знаменитом спа-дворце. Тут недалеко, на Зиммеринге. Выпьем немного. Там плясуньи, массаж опять же. Люди рассказывали. Мы как раз готовились побывать…
- Точно, ребята! Отличное предложение! – Шеин после портвейна почувствовал прилив сил, хотелось закрепить хорошее настроение, причем немедленно.
Фирсов подошел незаметно, возник из сумрака радиальной аллеи. Захар смотрел в его усталое лицо и слушал себя внимательно – шевельнется внутри злость на этого седого человека, или в сердце все уже мертво?
- У ребят дел много, - ответил Фирсов Андрею, пожимая руку Захару и глядя прямо в глаза, - В другой раз как-нибудь. Виктор Николаевич, идите с Андрюшей к выходу, через десять минут догоню.
Диодные белые и оранжевые фонари убегали вдаль к крылатому дворцу под зеленой крышей. В сердце парка совсем не слышно машин, только кричат где-то в голых кронах деревьев встревоженные вороны. К вечеру прижал заморозок, так, что под ногами похрустывали кристаллы льда.
- Здорово, бродяга Штык, - Фирсов покосился, протянул Колокольцеву ладонь, - Колесишь по Европе, босоногий?
- Здравствуйте, Руслан Михайлович, - Штык осторожно пожал руку, неуверенно шмыгнул замерзшим носом, - Не только по Европе…
- Вот и я о том же, - недовольно хмыкнул Фирсов, - Зачем в Украину сунулся?!
- Так задачку старшаки в Братиславе мне нарезали, - оправдываясь, загундел Колокольцев, - Мол, решить вопрос с тамошними ротными. Маленько зарвались, тупорылые сержанты…
- Много заработал, дерево? – Фирсов потянул его к себе за ворот плаща замерзшим красным пальцем, - Тебя только на цепи держать, дебил. Понимаешь, что за тебя все придумано давно? Как тебе жить и куда ехать?
- Извините. Не повторится больше, - промычал Штык, - Как утекло, не пойму…
- Ты, морда, мне всю цепочку поломал, - Фирсов цедил слова сквозь зубы и Захару казалось, что он сейчас ударит Колокольцева кулаком прямо в запотевшие очки, - Первый раз тебя предупреждаю, он же последний. Сдохнуть по-легкому не дам. Определю работать в Гамбург, с морячками, а до этого наши друзья в Амстердаме сошьют из тебя сербского трансвестита. Теперь отвали к выходу, дай поговорить.
Фирсов прокашлялся, подошел к Захару, оперся руками на перила мостика, глядел в темную подмерзающую воду.
- Что молчишь, Захарушка? Домой собрался, значит.
- Время выходит, Руслан, - Кравец закурил, - Чувствую – если не этот удав по твоей команде, так нацист меня прикончит. Зачем я вам буду нужен, рассуди сам? Я-то ведь не Штык, братишка… Дочку должен увидеть, прихотелось – сил нет… Пойми правильно.
Фирсов плюнул в неподвижную воду, пожал плечами.
- Про мамку ей рассказать решил? Ну, валяй…
У Захара перехватило горло, выдохнул с трудом горький дым. Бесчеловечные поступки рождают последствия длиной в целую жизнь. И даже дольше. До Страшного суда.
- Пусть мертвецами занимается время, ладно? Тем более, что я этого не хотел…
- Конечно, - Фирсов усмехнулся, - Но не возражал. Чего теперь пыжишься? Нелюбимая. Неверная. Склочная. Стерва, одним словом. Пусть спит спокойно, Бог с ней. Только, неужто обманешь дочку? За этим-то в такую даль ехать? Вдруг, на нее поглядишь – а в глазах жену узнаешь?!
- Заткнись, - Захар обхватил голову замерзшими руками, - Руслан, я не виноват. В ее смерти – точно нет…
- С дороги ее, безусловно, не ты сгреб. Но это было твое условие – тебе же хотелось красоты и свободы. Ты получил, и то, и другое... Наигрался в сладкую жизнь, Захарушка?! Сжирало тебя – как эта змея подколодная твое нажитое оттяпает, да еще новые темы, не дай бог, разнюхает?! Мешала, одним словом.
- Да что ты понимаешь! – заорал Захар по-дурному, – Мастак ты копаться в чужой жизни. А у меня вот здесь, – он ткнул себя в гулко загудевшую грудь, - Пустота. Нет ничего, одна мерзость.
- Это в стихах напишешь, - Фирсов махнул рукой, - У нас в твоей глуши непредвиденные сложности. Дружок мой давний, писатель, попал каким-то чертом в детдом к твоей девчонке. Ну и зацепился за жалостливую историю. Я всегда знал – нет никого хуже романтичных справедливых идиотов. Еще и копать начал по стране. Был в Костроме, например.
- Реши с ним вопрос обычным способом, - Захар пожал плечами, - Тебе не привыкать.
- С тобой вот не могу решить, - прошипел Фирсов в досаде, - И с ним тоже. Вас, благородных – чересчур много. А я один.
- Все равно поеду, Руслан, - Захар покачал твердо головой, - Ты меня не остановишь. Или валите прямо тут. И дочке про мать расскажу, будь по-твоему. Можешь меня конторе там сдать, дай только на малышку поглядеть. Кончено. Не могу больше.
- Паршивая баба, вот ты кто, - презрительно процедил Фирсов, - Хрен с тобой, езжай. Поедешь на самый Новый год, проще проскочить. С тобой поедет Штык, ты через Минск в Москву, он с Финляндии машиной до Питера. Без него не вздумай в деревню сунуться. Смотри, Захарушка, - Руслан повернул Кравеца к себе за бородатые щеки, - Я очень рассчитываю, что у твоей дочки - умный отец, который вернется к работе после коротких каникул. И тогда ей не будет угрожать мамашина судьба…
Захар убрал ледяные ладони Фирсова со своего лица и слегка улыбнулся.
- Руслан, ты странный человек. Мы повязаны – дальше некуда. Не боишься ведь, что вломлю тебя со всеми схемами?! Говорят, гарант сильно такое дело не уважает. Особенно, когда заграница в теме. Правильно, не надо бояться, это пустяки. Не мой метод. Но вот по-старому, по нашей национальной традиции, я тебе организую ветхозаветную казнь. Так что про дочку – брось, не греши…
- Пошел к черту, придурок, - Фирсов напоследок высморкался в пруд и направился к выходу из парка, - Детали будут у Штыка. И без самодеятельности, поц несчастный…
- Шагай, - Захар проводил его взглядом, улыбнулся почти счастливо и задрал голову в темное небо. Звезды ярко усыпали безоблачный свод, а вот луны не было – она еще не родилась.
- Скоро, малышка! Я еду домой.
4
Звонок жены Андрея застал Сазонова в коротком, полном безысходности, запое.
Вернувшись накануне с Костромской области, съедаемый тщетностью буксующего своего расследования, ревностью и подозрениями в отношении Ольги, Сазонов провел две ночи наедине с запасами виски, дома в Москве. На третий день вызвал-таки к себе ее обратно, еще день приводил в порядок мысли шампанским и красным, материл девушку в перерывах между быстрым грубым сексом.
- Сволочь, вот ты кто, - презрительно сказала ему Ольга, когда в разгар обмена претензиями в тяжелом подзаборном стиле плеснула ему в лицо шипящим «Клико», получив в ответ звонкую оплеуху, - Самовлюбленный идиот и алкаш.
Сазонов помучился, укорил себя за несдержанность, извинился и подарил ей малиновую пятисотку евро. Ведь действительно глупо – прессовать девушку веселого нрава за старые грехи. А насчет задания сопровождать и шпионить – похоже, просто паранойя.
У Шеина была хорошая супруга – добрая и домашняя, терпеливая мать двоих детей. Сейчас она тоже старалась держаться, но все же дрожащий голос рассыпался в телефонной трубке слезами:
- Владимир Иванович, помогите нам!.. Андрея в Шереметьево вчера задержали, он только из Вены прилетел… Сегодня уже в суд повезут – чтобы арестовать на время следствия. Я не знаю, кому звонить… Адвокату сказали, оперативная группа ФСБ работала. За что его?..
Сазонов повздыхал, пообещал подумать и перестал выпивать. Звонить было совершенно некому, тем более, что Шеина реализовала контора. Вспомнил, что в Вене, куда Андрей приглашал и его самого, должен был быть Фирсов, однако, рассылка «Телеграма» молчала о задержании сенатора. Конечно, Андрюшу могли хлопнуть по абсолютно разным эпизодам, Австрия и Фирсов – надуманная связка, но Сазонову почему-то не верилось в совпадения.
- Оля, - позвал девушку Владимир Иванович, - Андрюшу закрыли. Тебе жаль его?
- Жалко, - кивнула она, убирая от щеки пакет с кубиками льда. Вроде слегка приложился – а пятерня осталась.
- Андрея правда жалко. Тоже будешь ревновать?
- Нет, не буду, - Сазонов вздохнул, - Сегодня двадцать восьмое декабря. На новый год в изоляторе, не весело. Что-то закрутилось быстро, не находишь? Нас в Буе вычислили, записочку оставили, Шеина после командировки, кстати, вместе с Русланом ездил, повязали. Мне мерещится, думаешь? Что делать-то? В толк не возьму…
- Поехали в деревню, в детдом, - Ольга закурила, - Заберем девочку, типа на новый год в Москву. Ты ж обещал, помнишь?
- Как это «заберем»? – удивился Сазонов, с интересом начиная анализировать этот вариант, - А документы? А органы опеки?
- Придумай историю, - она пожала плечами, - Ксивой своей писательской у начальника в районе помашешь, мол, на праздники только. На елку в Кремль. Новый год же. Там, в деревне, наверное, все бухают. Слабо, что ли? У меня такое чувство, что девочку без нас кто-нибудь увезет, запросто.
Сазонов в раздумье налил себе глоток вина, покивал головой. Хорошее дело может получиться. Если ребенка удастся вытащить на Новый год, это здорово. Девочка увидит столицу. Действительно, обещал же. Хуже точно не будет, а в районе, вероятно, договориться удастся. Заодно, пока каникулы, разлетятся все совпадения и ребенок будет в безопасности.
- Ну, давай попробуем, - Сазонов задумчиво повертел в руках бокал, - Ты со мной?
- Один не справишься, - усмехнулась Ольга, - Стакан оставь. Тебе за руль завтра, Иваныч.
За окном, несмотря на обеденное время, упрямо не желало рассветать. Бесснежная московская зима нагоняла тоску и обещала быть вечной.
Захар прилетел с Минска во Внуково ночным рейсом. Над столицей бушевала метель, так что «Супер Джет» дважды примерялся к помаргивающей блеклой дорожкой огоньков посадочной полосе. Пройдя таможню, Захар нырнул переходами в терминал внутренних рейсов, там отлежался до пяти утра в пахнущей антисептиком норе капсульной ночлежки.
Бороду пришлось безжалостно откромсать маникюрными ножницами, а потом и оскоблить в кабинке туалета. Черно-пегую шерсть завернул в красную ветровку, в которой прилетел, затолкал в урну под грязные салфетки.
Не было веры Фирсову абсолютно никакой, поэтому с ходу решил не показываться на глаза встречающему, не включая трубку. Под утро со стерильного телефона с безымянной сим-картой набрал своего человека, уточнил место на парковке, где ждала видавшая виды «Королла» с ключами на правой задней покрышке, под крылом. Не догадался близкий кореш положить в машину даже ножа, только между сиденьями торчала одинокая вершковая отвертка, которую Кравец, вздохнув, прибрал себе в наружный карман парки.
На трассе безжалостная поземка швыряла на скрипящие дворники снежную крупу вперемешку с грязью, сердитые грузовики норовили сдуть с дороги маленькую «Тойоту», проносясь мимо в вихрях вьюги.
Захар очень спешил домой, особенно когда прочитал в «Телеграме» на новом устройстве тревожную вопрошающую новостную строку Штыка, укутанную в простенький шифр:
- Жду сигнала в Пикалево. Наш человек тебя не нашел. Ответь о готовности к встрече на месте.
Понятно было, что люди караулят его в аэропортах Череповца и Вологды, на Ярославской трассе, ну и где-то там, рядом с дочкой, будет ждать сам Штык. Кравец еще толком не решил, что предстоит сделать – обстоятельства могли сложиться по-разному, но понимал, - придется забирать ребенка и бежать, путая следы. Желательно отлежаться немного в России, потом – ближе к югу, через Турцию – куда получится.
У Сергиева Посада он свернул налево, на Углич; за Рыбинском, не доезжая Кукобоя, спал в машине на тупиковой лесной отворотке. После полуночи метель унялась и к утру все вокруг совершенно остекленело. Захар курил, разминая ноги, поглядывая сквозь остроконечный еловый частокол на прояснившееся чернильное небо. К новому году накатывала стужа, наметенный снег уже искрился алмазной наждачной пылью.
Конечно, Штык будет рядом с дочкой, это очевидно. Вопрос в том, - не увезет ли ее раньше, до приезда Захара куда-нибудь? Это будет непросто, но Дима всегда сможет выполнить задачу силой. Маловероятно, но все же…
Последний стационарный пост ГИБДД он проехал в начале седьмого утра, еще по темноте. Дежурный экипаж лениво проводил взглядом кособокую «Тойоту» с тверскими номерами, и Захар выдохнул – перехвата не случилось, ждут его в финальной точке маршрута.
Почти четыре года Кравец не видел этих дорог, окруженных заснеженными полями, бегущих за горизонт темных хвойных трущоб, припорошенных озерных зеркал под ярким, не согревающим солнцем. Там, в глубине лесов, спали, поджав под себя кожаные лапы со смертельными когтями медведи, осторожно ступали по искристому снегу горбатые мудрые лоси, беспокойной трусцой пробирались по кабаньим следам желтоглазые волки. Север был великолепен и могуч в своем неприветливом величии.
- Хорошо бы теперь – на охоту, - сам себе сказал Захар, вдыхая свистящий морозный воздух в приоткрытое окно, - Да, видно, не в этот раз. Впрочем, на меня охота нынче идет. Непривычная роль. Наверное, последняя…
Сазонов зарулил в райцентр под вечер. Разыскать главу поселения в конце рабочего дня, за пару суток до праздника не удалось даже с помощью преданной Анны Сергеевны.
- А что ты хочешь – хлопот столько, скоро Новый год, - развела она руками, - Завтра утром сыщу его, и то – только из уважения к тебе, Володя. А без него с опекой поговорить некому, там начальник – паренек трусливый, ему нужно авторитетное слово. Все понимаю, девочку в Москву, хорошее дело, а меня не послушает. Причем тут мое управление культуры, Вова? Где культура, а где – дети… Это ж понимать надо.
В знакомой уже, теперь продуваемой насквозь из законопаченных кое-как рам, гостинице, Сазонов и Ольга пили черный чай с конфетами и курили. Владимира Ивановича беспокоило собственное взвинченное состояние, но, поразмыслив, от алкоголя отказался.
- Психуешь, что ли? – уточняла Ольга, чуть посмеиваясь, - Это у тебя – потому что не пьешь. Да шучу же, не злись. Завтра все будет хорошо. Ложись спать, Иваныч. А то утром вареный будешь.
- Не усну, - буркнул в ответ, - Какой тут сон? Завтра еще этого начальника надо уломать, чтоб с опекой решил. Одна надежда – напою слегка. Если уже не в запое.
- Слушай, давай я прямо с утра поеду в детдом, - предложила она чуть погодя, - А то твой мандраж прямо мне передался. Там тебя дождусь, пока тут с начальством решаешь. Девочка меня помнит, думаю. Ключи мне дай, доеду. Адрес в навигаторе забью и все дела. А тебя Анна или сам начальник на служебке отправят до детдома – тут ехать-то километров десять.
- Пожалуй, так правильно, - кивнул Сазонов, оценивающе глядя на Ольгу и улыбаясь, - Ты поумнела внезапно, что ли? Ну, настроение поднялось. Достань-ка из сумки фляжку, девчонка…
- Надо же, отметил, - хмыкнула она, роясь в багаже, - А ты ведь так ни разу правды мне и не сказал, Иваныч. Я вот думаю – раз изводил меня ревностью, значит – нравлюсь. Потом, кажется – нет, только смеешься надо мной, подкалываешь, да лаешься. Как тебя понять, хорошего слова ведь не сказал.
- Какое тебе еще хорошее слово, нахалка? – Сазонов ткнул ее пальцем в упругий живот под тонкой кофтой, - Ты девушка практичная и молодая. Найдется еще тот, кто скажет. А я уже не по этой части, староват, понимаешь ли. Стакан найди мне и брось дурь пороть.
- Ты не староват, - вздохнула девушка, - Ты просто черствый эгоистичный дядя.
В Доме ребенка жарко шпарят батареи от дровяной котельной. За маленьким крылечком – недавно отремонтированные игровые комнаты, музыкальный зал, а дальше – спальни. В небольшом холле стоит замечательная настоящая большая ель, наполнившая весь дом хвойным бодрым духом. Игрушки разные – много таких, что сделаны руками ребят, но есть и старые советские глазированные избушки, есть сверкающие витые сосульки из девяностых годов, и новые синие и белые небьющиеся китайские шары.
У Елизаветы темные шоколадные глаза в маленькую крапинку. Когда-то Захару говорила его бабушка, что у него именно такие. Последние двадцать лет ему не очень нравилось собственное отражение в зеркале, так что, как обстоит дело в действительности, он не помнил.
Взгляд у дочки строгий и растерянный одновременно, маленькие губы сжаты, но уголки ползут вниз, все сильнее, тянут из налитых глаз горькие детские слезы.
Кравец опустился рядом с ней коленями на пол, прижал голову к своей плохо бритой щеке, гладил темные пружинистые кудряшки твердой ладонью, беззвучно содрогался, чувствуя, что и она всхлипывает молча, изо всех сил обнимая его за шею.
- Папа! Я знала, что ты обязательно за мной вернешься. Я каждый день тебя ждала. Что ты так долго?..
- Прости меня, прости, малышка. Раньше не мог. Не мог даже послать весточку, только если через птиц… Для них ведь не существует границ и расстояний.
- Да! – девочка на миг отстранилась от него, - Я так и думала. Мы уедем вместе?
- Конечно, - Захар поднял ее на руки, взглянул на заплаканную женщину-директора, спросил тихо: - Можно мы поедем прямо сейчас? Сделайте копию моего паспорта, а завтра я вернусь с бумагами из района, как положено, хорошо?
Штык ждал их за забором, держа в красных замерзших руках пакет с мандаринами.
- Привет, Лизок!! – он улыбнулся одной стороной тонкого рта, присел перед девочкой, вручил ей большой оранжевый фрукт, - Помнишь дядю Диму, верно? А мы с папой в командировке вот были, на Северном полюсе. Ну, теперь поедем Новый год встречать. В большой красивый город.
- Здравствуйте, - девочка неуверенно посмотрела на отца и взяла из длинных пальцев мандарин.
Захар усмехнулся и подмигнул ей ободряюще:
- Это хороший дядя, Лиза. Он нас не обидит, верно, Дима?
- Какой разговор, - Штык протер грязным платком запотевшие на морозе очки, - Холодно, однако. Поехали.
День снова выдался ясным. Солнце греть не собиралось, но светило ослепляюще. Захар шел к машине, слушая сзади хрустящую поступь Штыка. Что дальше? Когда он выполнит свою задачу? Видимо, на заснеженной дороге в райцентр. Выведет его из машины на остановке и прикончит за дорожным бруствером. Возможно, оставит Лизу в живых. Хотя, зачем? Маленький свидетель расправы.
Ну, а здесь шансов тоже нет. Поднимется шум, рядом только пожилая женщина и куча детей в доме. У Димы наверняка с собой ствол, положит всех, кто встанет на пути, дочку в числе первых. Значит, на трассе у нее есть маленький шанс, что Штык без прямого приказа не тронет ребенка. Тогда – в путь.
Они уже садились в машину, когда на крохотный расчищенный пятачок стоянки въехал черный «Мерседес» со столичными «семерками» на номере. Захар задержался, деловито обстукивая прилипшие дворники, тянул время, ждал последнего подарка от неба.
Из «Мерседеса» выскочила красивая высокая девушка в короткой шубе, грациозно направилась к ним, подняв в приветствии тонкую руку:
- Лиза! Здравствуй, малышка, это я!! Как обещали, приехала за тобой на праздник в Москву!
Захар, ничего не понимая, остановился приветливо, осознавая – любой сбой в схеме Штыка – шанс уцелеть. Лиза, похоже, узнала девушку, поздоровалась робко:
- Здравствуйте! Я вас помню. Забыла только, как зовут…
- Это ничего! – девушка ослепила улыбкой, чмокнула Елизавету в щеку, - Я Эля! Всем привет!!
- Мы в райцентр торопимся, - хмуро заметил Штык, пружинисто покачиваясь на ногах, у задней двери «Тойоты», - Видите, за Лизой папа приехал.
- Папа – это вы? – деловито осведомилась Ольга, сунула Захару узкую ладонь, - А я секретарь детского издательского дома. Мы проводим акцию – самых умных малышей везем на елку в Кремль. Так что у меня задание, не отстану. Вы можете вместе ехать, не вопрос. Все формальности – паспорт там, и прочее – пройдем в райцентре. Ну, можем до города на моей машине. А товарищ пусть следом.
- Вам же русским языком сказали, - спокойно, но с железными нотками проговорил Штык, приближаясь к ней медленно, - У нас другие планы.
- Не кипятись, Дмитрий, - Захар примирительно поднял руку. – Дочку на праздник в столицу позвали, как откажешь? Машину мою отгонишь до города? А мы к девушке сядем. Раз в жизни прокатиться на «Мерседесе», а?
Он засмеялся настолько неестественно, что дочка посмотрела на него испуганно и будто бы вся сжалась. Штык опустил правую руку в карман пуховика и заржал в ответ, демонстрируя мелкие желтоватые зубы.
Захар махнул рукой, отсмеявшись, обнял Лизу за плечи, сказал ей тихо и убедительно:
- Все хорошо, моя маленькая. Видишь, поедем с тобой в Москву на самую главную елку! Да еще и на такой машине. Ничего не бойся. И помни – я люблю тебя больше всего на свете, малышка…
Проходя мимо немного замешкавшейся Ольги, он взглянул ей в глаза в упор и чуть коснулся пальцами холодной кисти. Она слегка кивнула, одними губами изобразила: - Поняла.
Штык сплюнул на сверкающий снег и полез в салон «Мерседеса».
- Лиза, ты справа сзади, - распорядилась Ольга, - Папаша, пристегните ребенка. На дороге – голый лед. А вы, молодой человек, - направила палец в очки Штыку, - Вперед, рядом со мной. Больно ноги у вас длинные.
- Я уж как-нибудь за водителем, - хмыкнул Дмитрий, покачал головой, - Мне там нормально будет.
Захар придержал его за полу куртки, выплюнув сигарету, прошептал тихо:
- Оставь, Митька. Сядь, как просит. У тебя же пистолет. Чего ссышь, бродяга?
Штык пожал плечами, уселся на переднее пассажирское сидение.
Дорогу перемело основательно. Снег, едва разгребенный с утра колесами редких прошедших машин, превратился в подмерзающий хрупкий пенопласт. «Мерседес», натужно порыкивая двигателем, елозил брюхом по колеям, с трудом преодолевал затяжные подъемы. Через пару километров Штык обернулся к Захару, кивнул головой, сказал Ольге:
- Вон на той горке тормозните. По малой нужде приперло, пардон…
- До города потерпите! – помотала Ольга головой, решительно придавливая акселератор, - пятнадцать минут каких-то…
Штык вздохнул, поглядел на Кравеца и тот успокаивающим голосом, мягко попросил:
- Остановите, пожалуйста. Так нужно.
Сердце Ольги колотилось прямо в висках. Она лихорадочно искала выход, и не могла его обнаружить. Сейчас, через пару минут произойдет непоправимое, смерть прямо здесь, она в карманах куртки этого тощего очкарика. Что делать, если выхода нет?!
Захар погладил дочку по голове, поцеловал маленькую тонкую кисть.
- Помнишь, Лиза? Я всегда рядом, потому что очень тебя люблю. И ты обязательно будешь счастлива, верь мне…
- Не уходи, папа, - тихо прошептала девочка, - Пожалуйста… Я столько тебя ждала!..
Захар пошел вперед, поднимаясь на горку, в сторону полуденного зимнего светила. Штык неторопливо шагал в пяти метрах позади.
- Далеко не ходи, - крикнул Захару, как только крыша машины чуть скрылась за пригорком, - Давай правее, а то кобыла еще девчонку твою увезет. А мне ее велено людям в Эстонии передать. Прощай, однако…
Штык вытянул из кармана потертый куцый «ПээМ», дослал патрон.
Захар, считая секунды, лихорадочно ждал, когда машина с неведомой девушкой за рулем, взревев двигателем, развернется и уедет прочь, унося его Елизавету в мир хороших людей, в котором существуют новогодние кремлевские елки. Но вместо этого хлопнула дверца и из-за пригорка появилась сама девушка, спеша к двум молчащим мужчинам по снежной каше на высоких каблуках модных сапог.
- Не смей, слышишь!! – крикнула она, подбегая, неловко скользя, - А ну, убери пистолет, сволочь!
Штык наблюдал ее краем глаза, колебался лишь секунду, перед тем, как убрать ствол от спины Захара и выстрелить ей в грудь.
Снег лавиной повалился с заметенных суровых елей, и прежде, чем затихло испуганное эхо, Кравец всадил отвертку Штыку в жилистую, заросшую щетиной, шею.
Тяжелее всего Сазонову пришлось осенью. Лиза подолгу пропадала в школе – нынешняя учеба, да еще в столичной гимназии, это вам не то, что в старые времена. Теперь детей мучают странными логическими задачами, кучей иностранной лингвы и немыслимыми навыками супер коммуникаций.
В пасмурные московские дни ему вспоминалась первая встреча в стеклянном ресторане у Большого Театра, где за окнами ползла сверкающая река машин, вечера в затрапезной гостинице в райцентре, ленинградский отель, куда Ольга влетела со свежим ароматом духов и холода, и эта самая квартира, по которой, вдоль больших окон, двигался, будто вчера, ее тонкий силуэт.
Иногда его морила тоскливая тяжелая дремота, и он слышал, словно наяву ее насмешливый звонкий голос:
- Ну, что же, Иваныч? Так и не скажешь мне самое важное? Эх ты, а еще писатель…
Тогда он вскакивал, сжимая виски руками, шептал в пустоту темных комнат:
- Я люблю тебя, Оля! Я очень тебя люблю…
Раз в полгода они с Лизой ездили на свидание к ее отцу, который получил пятнадцать лет строгого режима по совокупности преступлений. Девочка вела себя мужественно, почти как исхудавший, но внешне совершенно спокойный Захар.
Каждый месяц они навещали Ольгу на кладбище в Долгопрудном. Лиза деловито сметала с надгробной плиты листья и прочий мусор, а Сазонов курил, давя в себе бесполезные слезы. В конце сентября над могилами потянулись к югу, тоскуя о чем-то в сером небе, птичьи стаи. Лиза садилась рядом с Сазоновым на скамеечку и тоже смотрела им вслед, сказав однажды:
- Дядя Вова, там летит твой Гусенок из книжки. Когда я была маленькая, все время ждала его. А теперь мне кажется – ты его выдумал… И нет никакого птичьего языка. Тогда, наверное, – Счастья тоже нет?!
- Ты ошибаешься, малышка, - Сазонов вдыхал сырой воздух и украдкой смахивал с глаз ненужную влагу, - Счастье - конечно есть, и ты с ним обязательно повстречаешься. Потому что одна девушка подарила тебе свое - до самой последней капли.
30.12.19