Из СЕРИИ: ОТ КОРРЕСПОНДЕНТОВ КРЫМСКОЙ ВОЙНЫ
Продолжение: Князь А.С. Меншиков - 7. 5
Продолжение: " Отрывки из записок унтер-офицера", часть-5
VI
КОЕ-ЧТО ОБ ОТСТУПЛЕНИИ
В беспорядке и быстро отступали наши войска.
Нравственное состояние их было дурно. Все боялись, чтоб французы не бросились преследовать. Мы думали, что нам придётся на ранцах внести французов в Севастополь.
Ночь была темная; тучи обложили всё небо. До сумерек мы долго плутали по оврагам и долинам. Мы шли не дорогой, чтоб не тесниться всем вместе и чтобы дать время проехать повозкам и орудиям.
На Каче был дан нам двухчасовой отдых. Здесь всякая рота хоронила своих товарищей, привезённых в фурах. Шанцевого инструмента не было, и потому могилы рыли тесаками, но по твердости грунта не могли закапывать всего трупа; сверху только обсыпали землёй. Многим засыпали одно туловище.
С Качи наш батальон повели на Северную часть Севастополя, куда мы прибыли в полночь с 8 на 9 число.
Утром нас поставили на возвышенном месте, сзади нашего мирного лагеря, в котором мы прожили около четырёх месяцев, мечтая о своей непобедимости...
Взглянув на наши палатки, я вспомнил совет: "не держи долго на штыке: шапками их, каторжных, закидаем!.." и слова подполковника Горева: "не хвались, идучи на рать..."
Во время нашей стоянки на этой возвышенности, внизу проходили остатки полков Владимирского, Московского, Казанского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича И других, наиболее пострадавших.
В полдень нас повели далее... От полка были наряжены рабочие, снимать лагерь и укреплять или чинить насыпь и одежду северного укрепления.
VII.
СЛУЧАЙ
ВО ВРЕМЯ ФЛАНГОВОГО ДВИЖЕНИЯ С 12 СЕНТЯБРЯ по 17 число 1854 г.
С 9 по 12 число солдаты наши всякий день были на инженерных работах. По ночам иногда случались тревоги.
12 числа, часу в пятом пополудни, полк выступил к Бахчисараю. Нас вели целиком.
Дорога была правее того места, где мы шли. Путь лежал по каменистому грунту, везде торчал терновый и кизиловый кустарник, но чем ближе подвигались к дороге (к месту нашего первого привала при вступлении в Севастополь), тем чаще начинал встречаться дубовый кустарник, а потом и лес.
Наконец, мы вышли к знакомым нам белым домикам. Подальше, сажень пятьдесят вверх по дороге к Бахчисараю, мы встретили, по правой стороне нашего пути, гусаров, которые стояли, держа своих лошадей в поводу.
Пройдя мимо позиции гусаров, мы, минуть через пять, были остановлены каким- то адъютантом и простояли на том месте около получаса.
Потом было приказано нашим батальонам разместиться вправо и влево по дороге, в кустах. Нашему 2-му батальону досталось влево (если идти от Севастополя в Бахчисарай), и мы стали карабкаться туда, по крутой и поросшей местности, на вершину, где и заняли позицию в густом дубняке.
К сумеркам, гусары, мимо нашей стоянки, по дороге к Бахчисараю, поехали было поить лошадей, но, не напоив их, стремглав бросились назад на свою позицию.
В то время не¬вдалеке находился неприятель и будто бы уже стал показываться на противоположных возвышенностях.
Стемнело. Огней не раскладывали на нашей позиции. Время приближалось к полуночи. Всякий из нас от утомления прилёг вздремнуть у своих ружейных козел. Не спали одни только часовые у знамён, да и те, нахохлившись, ходили сонливо и с завистью посматривали на своих спящих товарищей.
Я должен немного отклониться от последовательности рассказа о ночи 12 сентября.
Носились в полках слухи, будто сначала предполагали сделать фланговое движение к Бахчисараю по этой дороге, я этого не заверяю, да и не в том дело. Но как неприятель был слишком близко, то будто бы было приказано войскам, находившимся здесь, отступить на Инкерманскую искусственную дорогу (к бухте), и потому все войска ушли, оставив один 2-й батальон Тарутинского полка. Забыли ли нас, или не нашли в лесистой местности, не знаю.
Действительно, наш батальон был весь решительно закрыт кустами; солдаты спали спокойно. Кругом была тишь, лишь изредка слышалась песня кузнечиков.
Вдруг на правой стороне дороги (к стороне речки) раздался стон или вопль (1).
(1) Возвращаясь после флангового движения из-под Бахчисарая этим же путём, мы видели в левой стороне дороги два обезображенных трупа: один был старик татарин, другой казак. У последнего из рук были вытянуты жилы. Он уже распух, так что его, казакин, во многих местах лопнул. Чьи это были проказы? Французов или татар?
Некоторые из солдат проснулись и стали вслушиваться. Потом проснулись и офицеры. Все были в недоумении.
Один солдатик, идя в кусты, встретился с казаком, осторожно пробиравшимся к Инкерманскому мосту (к бухте). Казак удивился, встретив здесь русских, и советовал по¬скорее убираться, говоря: "наши час слишком назад отступили, неизвестно куда, я из-за реки, искал там своих товарищей и, пробираясь по за хатам у моста, видел невдалеке французов, поивших лошадей. Неприятель, верно, пришёл занимать эти высоты".
Солдат прибежал прямо к месту, где лежал командир батальона, Горев, и объявил о случившемся. Горев, вскочил и велел растолкать спящих, и как можно тише разобрать ружья и строиться.
Солдаты, вскочив со сна, засуетились, оторопели и стали торопливо выбираться из лесу под гору.
При выходе на дорогу, батальон, было, побежал, но подполковник Горев, заскакав вперёд, саблей остановил передних, привёл всё в порядок и повёл нас к Инкерманскому мосту.
Он сообразил, что наши должны были отступить не иначе, как к Инкерману. Приближаясь к мосту, мы действительно увидели наших, уже двигавшихся по вершине Инкерманской дороги, там, где было потом кровавое побоище 24 октября.
Здесь войска остановились, и мы тоже были остановлены для ночлега. Костры пылали во многих местах.
На этой позиции мы пробыли до сумерек 13-го числа, когда пришло приказание, идти.
При выступлении с позиции был зажжён ближайший кустарник. Такая иллюминация производилась нами всегда с целью обмануть неприятеля насчет места нашего расположения, а количеством огней замаскировать число наших войск. Эти огни, кажется, имели влияние на нашего противника, судя по его осторожным, передвижениям и нерешительности.
Тёмная ночь с 13 на 14 число благоприятствовала фланговому движению. Батальоны шли скорым шагом, не по дороге, а "вороньим путём", как выражались солдаты. Погода стояла сухая. Воздух был пропитан, запахом полыни. Тишина нарушалась лишь дробным стуком наших шагов.
Солдаты шёпотом разговаривали между собой. Трубок не велено было курить.
После доброго часового марша мы спустились с Сапун-горы, приблизились к Чёрной речке и, невдалеке от знаменитого после Трактирного моста, перешли её вброд. На берегу был разложен большой костёр.
Переправившись через Чёрную, батальоны вышли на поляну и правым плечом направились к горе "Сахарная голова". В это время тишина соблюдалась ещё строже: запрещали шептать и приказывали: мягче ставить на землю ноги. Оставив "Сахарную" слева, мы следовали учащённым шагом по дороге к Мекензиевым высотам и через час достигли горной дороги, ведущей в лес того же имени. Здесь находились уже наши войска, отдыхавшие у огромных разложенных костров.
В лесу и нам был дан отдых, часа на два или на три.
После, нас повели к Бахчисараю. К утру, мы прошли аул Дуванкой, а часам к семи или восьми были остановлены за версту от Бахчисарая.
Часа через три батальоны выступили обратно к аулу Дуванкой, пробыли там с час и опять двинулись к Бахчисараю. Был пятый час пополудни. Солнце сильно пекло. Утомление было большое.
Наконец, раздалась команда: "стой, к ноге, ранцы долой!"
Как только солдаты сбросили с плеч эту ношу, то, кто стоял на каком месте, тут и сел, ожидая, не поведут ли опять... Но прошёл час, прошло несколько часов, и солдаты стали заговаривать - значит, отдохнули: кто лежал, вытянувши самодовольно ноги, кто разувался и сушил портянки, кто снимал шинель и украдкой вынимал беспокоившее насекомое.
Прежде, в мирное время, это считалось между солдатами стыдом.
Здесь в первый раз показалась на войсках "нужда", по выражению солдат.
Горев, и тут был нашим наставником: он объяснял своим солдатам эту новую беду и сказал, что стыдиться её незачем, что такая болезнь в войне неизбежна, и, перед вечером, когда были разложены огни, сам, для примера, снял шинель и сорочку и приказал своему денщику повертеть последнюю над огнём... Тогда все, без стыда, раскладывали костры и, стоя около них голые, держали над огнём своё бельё. Солдаты повеселели. •
В тот день к нам на эту позицию был приведён первый французский дезертир. Он гордо лежал на траве, окружённый двумя нашими часовыми, и ел виноград, данный ему генералом Волковым. С ним говорил по-немецки поручик нашего полка Гове, потому что дезертир был немец и взят в Париже насильно в службу перед войной.
По рассказам его, неприятель имел сорок тысяч человек: войска французские все испытанные в африканских войнах, в особенности зуавы. Английские медленны и вялы, турецкие ниже посредственности, и их нельзя пустить даже в дело.
Позиция под Бахчисараем была для солдат самая сытная, во всю почти кампанию. Здесь варились вкусные щи и другие лакомые блюда. Провизия бралась, по праву войны, из покинутых жителями аулов. Врали, впрочем, лишь необходимое для содержания войск. Бывали, конечно, случаи посягательства на чужую собственность, но наш начальник дивизии, генерал Кирьяков, объявил смертную казнь для всякого попавшегося в грабеже. Была расставлена цепь, и все возвращавшееся с добычей были задерживаемы и тут же наказываемы. Грабёж прекратился.
Простояли мы на этой позиции ночь на 14-е и сутки 15 числа, а 16-го, после полудня, были двинуты к аулу Дуванкой.
На этом марше нас объехал князь Меншиков, отправлявшийся в Севастополь. Говорили тогда, что, после флангового движения, француз сидит как бы в клетке.
Пройдя Дуванкой, мы к вечеру подвинулись к лесу (где были ночь 12 числа) и ночевали на прежнем месте.
Здесь, после удаления нашего, имели бивуак французы. Из шомполов русских ружей, подобранных, вероятно, под Альмой, наделаны были кочерги для мешания огня, при варении кофе, и оставались вместе с кусками галет, лоскутками французских журналов, старыми штиблетами и разными негодными мелочами.
На другой день тронулись к Северной стороне Севастополя, спустились на пристань, откуда через бухту на пароходе были перевезены на Южную часть города и высадились на Графской пристани.
Отсюда нас вывели на большую Морскую улицу, к театру, где мы долго стояли, дожидаясь приказания, где и как разместиться.
Наш батальон был помещён близ почтамта, на театральной площади. Рядом с почтамтом стоял домик, где ещё жила старушка-вдова, жена какого-то морского чиновника. У ней были дочери, которые во время первой бомбардировки удивляли даже храбрых своей неустрашимостью.
Окончание впереди...