Семён – старичок болезненный. Однажды сказал он супруге:
- Шахта высосала из меня все силы, а ты, старая шельма,- при этом, руку вытянул и показал пальцем кривым на Агафью Кирилловну,- вымотала мне нервы.
- Бесстыжий! - охотно подключилась к семейному разговору Агафья Кирилловна.
Иногда перепалки их заканчивались дракой, но это было уже давно, теперь Семён не бил жену: не то здоровье; и, чувствуя своё бессилие, он падал на постель и от злости грыз угол подушки. Жизнь под одной крышей с «лютыми врагами», как он в гневе называл супругу и внучат, родила в его сердце неприязнь к родне. Нередко после очередной ссоры стал он задумываться, как бы старухе отомстить. «Ну, погоди, я в долгу не останусь, дал бы бог представиться случаю». Но случай всё не представлялся.
Был он всегда бережливым – и когда зарабатывал копейку, горбатясь на господ, и потом, после революции, в шахте, где деньги давали взамен утраты здоровья. Но со временем его бережливость перешла в подобие душевной болезни. Уйдя из шахты и имея запас припрятанных денег, он стал чувствовать всё ж беспомощность, так как прекратилась зарплата. А потом годы военные, когда еды не хватало, зато добавились дополнительные рты в виде внуков. И чтоб выжить в те трудные дни, когда обыкновенные продукты стали роскошью, Семёну приходилось, плача, доставать деньги из заначки, и теперь у него вряд ли что осталось. Но всё равно хотелось ему доказать окружающим, что не «пропащий» он человек, как говорила жена.
После долгих поисков не тяжёлой работы составил он договор с совхозом на охрану картофельного поля, что раскинулось у кладбища. Запихал он в рюкзак старый полушубок, дырявые валенки, в тряпицу завернул краюху хлеба, соль и отправился, не оглядываясь, со двора. «К Полине погостить пошёл, и пусть идёт, всё равно толку нет» - увидев, как Семён отправился за калитку, подумала Агафья Кирилловна. А он, соорудив у родника шалаш, подкапывал картофель и пёк его на костре, тем более, соли взял достаточно. Ночью он подбрасывал в огонь ветки, показывая ворам, что сторож не дремлет.
- Уже прошла неделя, как убрался старик к дочке…- поделилась Агафья Кирилловна с соседкой.
- Он ведь стережёт картофельное поле у кладбища, там и шалаш его, - прояснила ситуацию соседка.
Агафья Кирилловна удивилась. И подумала: «Надо бы хлеба отнести ему и маслица». Приготовив узелок, она окликнула внуков:
- Отнесите, хлопчики, дедушке покушать, его шалаш около кладбища, найдёте?
- Найдём!- ответили внуки.
До кладбища было километра четыре. Далековато.
- Пойдём на станцию, оттуда на товарном вагоне доедем, там ветка есть в сторону совхоза, - предложил Вовка.
- Пошли!- согласился Сашка, загоревшись большим желанием прокатиться.
Но на ветке в сторону кладбища стоял лишь один пустой вагон.
- Придётся нам топать по шпалам,- вздохнул Вовка.- Этот путь мимо кладбища идёт.
- Откуда ты знаешь?- спросил Сашка.
- Мы тут катались с ребятами,- важно ответил Вовка. – На ходу садились на ступеньки, вагоны здесь тихо едут. Пошли...
- Вова, а вагон же на уклоне...
- И что?
- Стоит, потому что на тормозе.
- Понял... Молодец! Пошли, я знаю, где тормоз.
Они влезли на площадку открытого тамбура.
- Вот он. Сейчас крутану, - прошептал Вовка.
- Крути!- воскликнул Сашка. - Может, поедет...
К их радости, вагон стронулся с места и неторопливо пополз, постукивая на стыках. Уклон увеличился, и вагон стал набирать скорость; из виду уже скрылись здание вокзала и поле станционных путей. Весёлое выражение лиц братьев становилось испуганным, от страха они даже позабыли про тормоз. Быстрым аллюром проехали кладбище. Путь выровнялся, медленней замелькали шпалы и реже застучали колёса. Вдруг послышался гудок паровоза. Вовка, держась за поручни, крикнул:
- Санька, паровоз догоняет, прыгаем!
Они покатились в траву, что росла у насыпи.
- Не выглядывай,- закричал Вовка. – Могут заметить!
Сашка вжался в землю. Когда мимо, страшно грохоча, проезжал паровоз, ему жутко хотелось зарыться глубже, чтобы его не увидели машинисты, которые, как он думал, будут бить долго и очень больно. Но паровоз прогрохотал мимо. Дети, испуганно оглядываясь, подались на картофельное поле. В узле звенели стекляшки, одна сторона его оказалась мокрой и пахла растительным маслом.
- Давай развяжем, посмотрим, что получилось, - предложил Сашка.
- Нечего смотреть, и так понятно,- махнул рукой Вовка, увидев вдали шалаш.
Семён Рязанцев радостно встретил внучат, посадил их на траву, накормил только что испечённой картошкой, побранил за то, что расколотили банку с подсолнечным маслом, и проводил их, попросив передать бабке:
- Скажите, пусть не ждёт, домой я не явлюсь, пока не придёт у меня прощение просить; умру, а не возвращусь.
Показав внукам, как ближе добраться до дома, он разобрал старую винтовку, всю облезлую, к которой, как сказали ему, патронов нет. Он попытался тогда возразить, что и не к чему тащить её тогда в поле, но ему велено было принять винтовку, как положено по сторожевому уставу. Он извлёк затвор и стал протирать его тряпкой, напевая старинную солдатскую песню, которую пел ещё в гражданскую войну: «Винтовочка, винтовочка, подружка ты моя, на первой остановочке тебя почищу я». Но вскоре, перестав пение, он отложил затвор и стал чесать голову, бок и спину. Зуд всё не прекращался. Он стянул с себя рубаху, и увидел в её швах много вшей. Собрался было вытрясти их, но, поразмыслив, оделся. «Размножайтесь, бесовы дети,- зашептал.- Я и пальцем не трону вас, потому что сгодитесь мне для большого дела». Он сморщил лицо в улыбке, и, высунув язык от удовольствия, продолжил чесать себя.