07 Юговосток Наровчат и Троице Сканов монастырь

Tumanchik
От Пензы до Наровчата – порядка 150 км. На самом деле, по нынешней классификации это село.
Сначала я расскажу о Наровчате, его истории и достопримечательностях (по Википедии).
Село расположено в 2 км от впадения реки Шелдаис в реку Мокшу (приток Оки) на мысу, где в Шелдаис впадает Лопужовка. От Москвы по автодороге — 560 км, от Пензы — 150 км. Ближайшая железнодорожная станция — Ковылкино (линия Москва — Самара).
На месте села в XIII веке существовал город Нуриджан (Наручать, Наручадь), завоеванный в 1237 году войсками Батыя. С 1313 года под именем Мохши город вошёл в состав Золотой Орды, став центром Наровчатовского улуса и временной резиденцией Узбек-хана (1313—1341). В 1395 году был разрушен Тамерланом. В XIV веке — центр чеканки серебряных и медных монет. С XVI века здесь находилась крепость с острогом высотою 4 м, шесть башен от 8 до 12 м высотою. Западная башня была проезжей. Протяжённость стен с учётом башен была 220 саженей (475 метров). С одной стороны выкопан ров.
Город упомянут в июне 1627 года в разрядной книге и обозначен как место сбора русских войск. С 1636 года упомянут, как "Ойконим Наровчат на Мокше". В 1774 году под Наровчатом разбит отряд И.И. Пугачёва, численностью более 4 тысяч человек, под руководством Михаила Елистратова. В начале XVII века город возрождается под названием Наровчатское городище. В 1780 году Наровчат стал уездным городом Наровчатского уезда Пензенского наместничества, в 1798 году оставлен за штатом, в 1803 году опять стал уездным городом.
С 1928 года Наровчат становится районным центром Наровчатского района Мордовского округа Средне-Волжской области. С 1939 года в составе Пензенской области.
Достопримечательности Наровчата и что из них мы увидели:
- Сохранившиеся фрагменты Соборной мечети эпохи Узбек-хана, XIV век (у здания Краеведческого музея) – не знали и не видели.
- Памятник легендарной царице XIII века Нарчатке вблизи села. Открыт в 2011 году. Нарчатка - по преданиям, буртасская (по другим источникам — мокшанская) царица. В письменных источниках её имя отсутствует. Согласно легендам, она дочь и наследница мокшанского царя Пуреша, сестра Атямаса, которая во главе собранной ей армии опустошает тылы монголов осенью 1242 года. Следующим этапом противостояния, согласно этим легендам, стало Золотарёвское побоище.
- Покровский собор (1755—1765, перестроен в XIX в.). В 1870 году в соборе был крещён А. И. Куприн. В 1850-х годах в соборе пел отроком А. А. Архангельский. Не были.
- Путевой дворец И. А. Арапова (Пушкинский центр имени Н. Н. Пушкиной-Ланской, открыт в 2011 году в путевом дворце Арапова) (ул. Советская, 40). Жена И.А. Арапова, Александра Петровна, дочь Н.Н. Пушкиной-Ланской. Говорят, интересная экспозиция, но мы, естественно, здесь не были.
- Краеведческий музей. Открыт в 1925 году. Говорят, интересно, но времени не было.
- Музей тюремного быта. Открыт в 2009 году. Бывшая тюрьма с 1819 года, использовалась как пересыльная тюрьма декабристов. И при советской власти тоже работала тюрьма. В 2003 году этого не было.
- Мемориал воинам, павшим в годы Великой Отечественной войны и труженикам тыла, а также Аллея Героев, состоящая из бюстов двенадцати Героев Советского Союза — уроженцев и жителей Наровчатского района — Николая Бородина, Василия Матюшкина, Андрея Милованова, Александра Милюкова, Александра Плешакова, Фёдора Сарычева, Павла Сорокина, Петра Спирина, Дмитрия Тремасова, Василия Харитошкина, Петра Черябкина, Павла Ширяева. Не знали о Мемориале и проехали.
- Памятник А. И. Куприну, открыт в 1981 году, скульптор В. Г. Курдов). Наверное, видели, но какой-то он мрачный, как «Голова Курчатова» перед соответствующим институтом атомной энергии.
- Памятник А. И. Куприну, открыт в 2015 году, скульптор А. С. Хачатурян. Помимо скульптуры А. И. Куприна, сидящего в кресле, памятник содержит четыре барельефа с сюжетами из повестей писателя «Поединок» и «Суламифь», а также рассказов «Храбрые беглецы» и «Царёв гость из Наровчата». А этот памятник, судя по интернету, гораздо лучше, но в 2003 году его еще не было.
- Дом-музей А. И. Куприна, открыт в 1981 году (ул. Куприна, д. 3). Собственно ради этого мы и ехали в Наровчат.
Располагается музей в бывшем доме купца Шлыкова В.И., отстроенном на фундаменте сгоревшего дома, который принадлежал родителям писателя.  Здание музея представляет собой одноэтажный деревянный дом. В нем размещена литературно-бытовая экспозиция, которая рассказывает о жизни и творчестве писателя. У истоков экспозиции стояли Фролов П.А. (педагог, литературовед, автор книги "А.И.Куприн и Пензенский край"), Кугель Н.А. (искусствовед, ныне директор музея В.Э. Мейерхольда), она занималась монтажом экспозиции. В коллекции музея 992 единицы хранения, из них 240 предметов основного фонда. Экспозиция занимает 6 небольших залов и рассказывает историю человеческой жизни.
В первом зале - старые фотографии, которые говорят о родоначальниках семейства Куприных и фото наровчатских мест 19 века. Они создают ощущение родного маленького городка.
Второй зал экспозиции - маленькая провинциальная гостиная с бытовыми деталями и тонкими психологическими оттенками многотрудной жизни Куприных: пианино, скрипка, ламбертный столик, чайный сервиз, настольная лампа придают интерьеру черты уютного дома.
В третьем зале культурное пространство дома-очага продолжает экспозиционный уголок матери, которая была для детей олицетворением потерянного Наровчатского дома. Среди множества фотографий сестер и их семей, матери во вдовьем доме, Саши-кадета, Саши-юнкера - центральным местом стал особо любимый Куприным портрет матери в пожилом возрасте, который всегда стоял у него на рабочем столе. Маленькие залы не вмещают всего половодья жизни Куприна.
В четвертом зале калейдоскопом сменяются виды городов, фотографий друзей и знакомых. И вот уже из скромного провинциала Куприн превращается в скандально известного короля литературного Петербурга, чему способствовала и его женитьба на М.К.Давыдовой - дочери издательницы  журнала «Мир Божий», А.А. Давыдовой. Проста и немногословна экспозиция, повествующая об их семейной жизни. Но очень много места отведено письмам и портретам современников, с которыми общался Куприн в начале своей творческой карьеры.
В последнем зале перед посетителями разворачивается жизнь яркая, красивая и насыщенная. Экспонаты, среди которых вещи, книги, портреты – отражают гатчинский период жизни, литературные связи, пристрастия и увлечения. Естественно вошли в экспозицию многочисленные фотографии, где Куприн в кругу семьи, с друзьями.
Но после первой мировой войны Куприн вместе с семьей уезжает из России. Начались 18 лет нищей эмиграции. И опять множество фотографий и писем ,которые хранят прикосновения и дыхание автора и адресата.
Для всех возрастных категорий (школьников) разработаны уроки-экскурсии. Организуются конкурсы литературных викторин. Разработан цикл занятий с детьми дошкольного возраста. В роли экскурсоводов выступают "ожившие" современники ХIХ века, от лица которых ведется рассказ о жизни семьи Куприных в Наровчате. (Вот в 2003 году я что-то не помню таких «Оживших» современников, видимо, это так сделали в последние годы). Именно обращение к русской литературной классике, в сочетании с театрализованными формами, придает государственному музею А.И. Куприна образ популярного очага культуры.
               
Не могу не поделиться отрывком из симпатичного рассказа о Наровчате, написанном Куприным в эмиграции в 1933 году «Царев гость из Наровчата»:
«Прежде всего надо осведомить читателей о том, что такое Наровчат, ибо слово это ни в истории, ни в литературе, ни в железнодорожных путеводителях не встречается. Так вот. Наровчат есть крошечный уездный городишко Пензенской губернии, никому не известный, ровно ничем не замечательный. Соседние городки, по русской охальной привычке, дразнят его: "Наровчат, одни колышки торчат". И правда, все наровчатские дома и пристройки построены исключительно из дерева, без малейшего намека на камень, река Безымянка протекает от города за версту; лето всегда бывает жаркое и сухое, а народ – ротозей. Долго ли тут до божьего попущения? Так и выгорал из года в год славный город, выгорал и опять обстраивался.
Однако бедным городом Наровчат никак уже нельзя было назвать. По всему уезду пролегала превосходная хлебная полоса, природным густым черноземом на две сажени в глубину: никакого удобрения не надобно; урожай сам-сто, – груши, яблоки, сливы, вишни, малина, клубника, смородина – прямо хоть на международную выставку, а рогатый скот, домашняя откормленная птица и молочные поросята далеко превосходили и оставляли за собою не только Тамбов, но и Ярославль. Рабочей крестьянской силой была преимущественно мордва, захожее издревле племя, родня, с одной стороны – финнам, а с другой – венграм; народ туго понимаемый и языческий, но добродушный, уживчивый, не знающий отдыха в работе, трезвый и находчивый. Мордовские цветные вышивки на женских одеждах до сих пор известны всей России, так же как мордовская упряжь и мордовская обувь. В Рязанской губернии до сих пор еще говорят о человеке скрытном и лукавом: "Прост-то он прост, да простота-то его, как мордовский лапоть, о восьми концах". Что же касается до помещиков, то почти все они состояли из татарских князей. Роды свои они вели от Тамерлана (хромого Таймура), Чингисхана, Тахтомыша и других полумифических восточных владык, но уже давно отошли от веры Магометовой, а русскую грамоту разбирали кое-как, а то и вовсе ее не разбирали.
Однако карточная игра прочно привилась в Наровчате. В почтенных дворянских домах играли в преферанс по копейке очко. Духовенство резалось в стукалку, а в Благородном собрании процветал серьезный штос, за которым проигрывались не только крупные ассигнации, но порою коляски с лошадьми, крепостные мужики, бабы и девки и целые имения. Тогдашние шулера, даже самые крупные, никогда не обходили своим профессиональным вниманием Наровчатскую троицкую ярмарку и считали ее, по доходности, второй после знаменитой Лебедянской. Не обходили Наровчат и лихие ремонтеры: тамошние лошади были хороших кровей, доброезжие и ладные под кавалерийское седло. Что греха таить, случались в Благородном собрании недоразумения, споры, неизбежные скандалы и бурные объяснения, в результате которых летали канделябры, облаивалась честь дворянских родов шестой книги и раздавались грозные голоса:
– Вызываю! Сейчас же стреляться через платок! Где секунданты?
Надо сказать, что этот роковой кровавый и смертельный вызов на мгновенную жестокую дуэль имел когда-то огромное распространение в дворянских захолустьях, но ни один печатный или письменный документ, ни одно словесное показание старожилов не донесли до сведения потомства о ритуале этого страшного поединка, о его правилах и об его бесчисленных убийственных жертвах во всех уездных городишках великой России. Правда, один из последних могикан, почтенный и престарелый князь Чугильдеев, рассказывал мне однажды под веселую руку о дуэли через платок, которой он был живым свидетелем в пору своей золотой юности. Но рассказ его был так бестолков, так запутан, так местами сам себе противоречив, что доискаться до серединной, хотя бы приблизительной истины не было никакой возможности. Порою казалось, что старший из секундантов, швыряя свой скомканный носовой платок вперед перед собою, обозначал этим место барьера, порою казалось, что дуэлянты по сигналу палили друг в друга наудачу. Порою же поединок признавался несостоявшимся за неимением у всех джентльменов ни одного носового платка. Но если дуэль и совершалась, то происходила она тут же в зале Благородного собрания и единственной жертвой ее являлся либо клубный лакей, либо маркер при биллиарде, получивший незначительную рану в седалище. Впрочем, Князевым рассказам трудно было давать вес и доверие, особенно тогда, когда он находился под мухой.
Как уже сказано было выше, замечательных и примечательных событий в Наровчате никогда не происходило. Даты времени отсчитывались по мелким домашним происшествиям... Это было за год перед тем, как у Ольги Иннокентьевны родилась двойня, или год спустя после того, как мировой посредник Фалин привез из Пензы секрет яблочной пастилы, и все другое в том же роде.
Но был все-таки в утлой и скудной летописи безвестного городка Наровчата один-единственный случай, который смело можно назвать необыкновенным и которому в свое время с пламенной ревностью завидовали и толстопятая Пенза, и раскормленный Тамбов, и богатая магометанская мыльная Казань. Да и в самом деле, было чему завидовать: вскоре после победы над Наполеоном и двенадцатью языками великий победитель, незабвенной памяти государь и император всея России Александр Павлович, высочайше соизволил осчастливить уездный город Наровчат своим милостивым посещением. Милость, – с какой стороны на нее ни погляди, – столь же громадная, сколь неожиданная и неизъяснимая.
Правда, давно уже всем верноподданным россиянам была известна благородная любовь Александра Павловича к далеким путешествиям по своему царству. Недаром же после его кончины некий смелый вития сказал краткую эпитафию:
Всю жизнь провел в дороге
И умер в Таганроге.
Однако прибытие государя в скромный Наровчат имело свой особенный, чисто наровчатский характер. Для сокращения пути на Казань государевы передовые вожатые решили проехать через Наровчатский уезд и, следовательно, по мосту через речку Безымянку. Так и расположили маршрут. Но, увы, на безымянском мосту злой рок подстерегал императорский кортеж. Никто из императорской свиты не догадался своевременно удостовериться в состоянии моста – этакие ротозеи! Государев венский дормез был не в меру тяжел, а безымянский мост не ремонтировался лет так с тридцать, тридцать пять. И вот произошла страшная беда: тяжеловесный экипаж был на самой середине, когда ветхий мост рухнул и развалился на мелкие части. Бог хранил своего избранника. Пострадали, и то не смертельно, форейторы и ездовые; государь же отделался сильным ушибом левой ноги. Всем известно, что Александр Павлович был истинным ангелом во плоти; он всем простил и ни на кого не гневался. Наоборот, ласково утешал пострадавших и ободрял растерявшихся. И так как врачи настаивали на немедленном отдыхе для излечения ушиба, то государь милостиво соизволил принять гостеприимство в роскошном доме у предводителя дворянства Иннокентия Владимировича Веденяпина, куда он и был перенесен на носилках со всеми предосторожностями.
Воистину прекрасная душа победоносного царя всероссийского была полна доброты и благоволения. Когда ушибленная нога его величества пришла в такой порядок, что, будучи обвязанной крепкими бинтами, не препятствовала Александру Павловичу осторожно передвигаться с места на место, то государь с прелестной улыбкой дал свое согласие наровчатским дворянам присутствовать лично на торжественном балу в честь выздоровления обожаемого императора. Бал этот, дававшийся в просторных залах Благородного собрания, был сказочно, неописуемо великолепен. Выписано было два оркестра: один военный, из пехотного полка, стоявшего в Пензе, другой струнный, из Тамбова. Стены собрания и снаружи и изнутри были сплошь усыпаны живыми роскошными цветами. Пензенский богатый помещик Дурасов не пожалел на это пышное украшение всех своих редкостных знаменитых оранжерей. Угощение подобрали самое лукулловское: разные там оршады, лимонады, крюшоны и жженки; мороженое всех сортов и прочие всякие тонкие деликатесы. Пензенские знатные дамы в сильно декольтированных костюмах ампир, кавалеры в цветных фраках. Достаточно того сказать, что весть об этом колоссальном бале дошла до обеих столиц и была пропечатана в петербургской газете, а память о сказочном торжестве осталась среди наровчатских жителей на пятьдесят, а то и на сто лет.
Забинтованная нога не позволяла государю принять участие хотя бы в традиционном и весьма нетрудном полонезе, но на усердные танцы наровчатского бомонда1, обучавшегося хореографическому искусству у заезжей француженки де Пудель, он глядел, сидя в почетных креслах, с большим вниманием и с благосклонной радостной улыбкой. Молодой флигель-адъютант государев, блестящий гвардейский офицер, стоявший за спиной императора и не изменявший своего серьезного должностного лица, тут же вполголоса экспромтом напевал в темп гросфатеру забавные стишки на танцующих. Стишки эти до слез и колик смешили государя, соскучившегося в наровчатском невольном сиденье, но еще больше ему понравилась парочка Хохряковых, мужа и жены; оба они были кургузенькие, пузатенькие, но ужасно манерные и жеманные. Вероятно, во всем мире не бывало видано таких вычурных наизатейливых гротесков, которые откалывала с важностью чета Хохряковых. Глядя на них, деликатный Александр Павлович делал все усилия, чтобы не расхохотаться громко. Но когда Хохряковы окончили свой черед, он послал к ним адъютанта с просьбой узнать, не будут ли они так любезны, чтобы повторить свой танец. С неописанным наслаждением исполнили они желание императора. Но этой чести было еще мало. Покидая зал и поблагодарив наровчатское дворянство, государь отдельно позвал к себе Хохрякова и ласково сказал ему:
– Я с удовольствием любовался вашими танцами и очень жалею, что моя жена не могла их увидеть. Но если вам придется когда-нибудь приехать в Петербург, то милости прошу ко мне во дворец. Я охотно представлю вас ее величеству. На другой же день государь покинул Наровчат.
Прошло достаточно много времени. Наровчат после великих дней пребывания в нем царя постепенно ввалился в обычную, привычную колею. Пришли наконец будничные, сумрачные дни, когда городишко совсем перестал говорить и думать об августейшем посетителе, так же как забыл он интересоваться таинственной судьбой дворянина Хохрякова, который через неделю после отъезда государя со свитою вдруг исчез неведомо куда и неведомо зачем и вот уже месяцами не давал о себе ни слуха, ни знака. Соседи спрашивали мадам Хохрякову:
– А не поехал ли, часом, ваш благоверный в Санкт-Петербург по государеву приглашению? Но госпожа Хохрякова отвечала кратко:
– Куда ему, сопливому. Он дальше Тамбова и проехать не сумеет. Одна беда – все наличные деньги с собою увез. Боюсь, не дунул ли в Царицын к цыганкам. От него, поганца, станет.
Вот и все. Вскоре Хохрякова как бы и на свете никогда не бывало...
... И вдруг перед самым рождеством Христовым разносится по всем домам животрепещущая новость:
– Приехал! Приехал! Хохряков только что приехал! В Петербурге был! Во дворец был приглашен, с августейшими особами чай пить и беседовать удостоился! Жена ему теперь за вранье волосы дерет. Идите скорее глядеть!
Но когда все эти домашние суспиции и козьи потягушки затихли, а взбудораженный муравейник успокоился, то отцы города строжайше потребовали от Хохрякова точного и правдивого отчета во всех его похождениях, приключениях, встречах, знакомствах, удачах и провалах и так далее. В большом зале Благородного собрания рассказывал дворянин Хохряков, в присутствии всех знатных наровчатцев, свою изумительную одиссею.
– Должен сначала сказать, что я, долго и многосторонне обдумывая милостивые и, скажу, даже ласковые слова его величества, обращенные ко мне на торжественном балу, понял, что это, бесспорно, есть знак высочайшего одобрения моему искусству танцевать, а всемилостивейшее приглашение обожаемого монарха побывать при возможном случае в его резиденции нельзя понимать иначе, как желание императора увидеть еще раз эти танцы и дать возможность поглядеть их августейшей супруге. Исполнить малейшее желание великого государя всея России есть первейший и священнейший долг каждого верного подданного. Вот мотив, по которому я поехал в Петербург. Меня, может быть, спросят, почему я не взял с собою в вояж возлюбленную супругу нашу и уважаемую сожительницу, несравненную Алевтину Исидоровну. Ответ прост – государь, произнося свое великодушное приглашение, изволил говорить лишь со мною, исключительно со мною, и его царственные взоры были обращены только на меня. Согласитесь, имел бы я право ввести в царские чертоги особу, хотя и блистающую всякими достоинствами, но официально не имеющую приглашения?
Но тут все наровчатские нотабли дружно закричали:
– Верно, правильно! Браво! Переходите ко главному!
И успокоенный Хохряков начал свой рассказ:
– Ехал я на почтовых девять дней с небольшим, пока не приехал в Санкт-Петербург. Ужасно большой город, раз в десять больше нашей Пензы. Остановился в Балабинской гостинице. Шик прямо сверхъестественный. Переночевал благополучно. Утром велел коридорному начистить сапоги до военного блеска. Спрашиваю: "Где теперь изволит проживать государь император?" Представьте себе, в гостинице никто не знает. Слава богу, околоточный надзиратель на улице помог: "В Зимнем дворце". Я – туда, на извозчике. Господи, ну и дворец! Я там себе как самая ничтожная мошка показался. Отовсюду входы и выходы. Сто крылец, сто подъездов, и всюду миллионы деловых людей бегают. Я спрашиваю, как пройти к государю, по его личному словесному разрешению и даже приглашению. Не тут-то было. Спрашивают: "А где у вас бумаги? Где разрешение? Кто за вас ручается? Кому вы известны?" И трата-ти и трата-та... Я уже потерял присутствие духа, как вдруг подходит ко мне тот самый флигель-адъютант, который на балу в Наровчате такие насмешливые вирши складывал.
– Здравствуйте, – кричит, – пензяк толстопятый! Как живы, здоровы? Что в Питере делаете?
Я рассказал этому прекрасному гвардейцу все мое положение и все мои адские затруднения, а он говорит:
– Я понимаю, как вам тяжело в незнакомом городе, да еще без протекции. Подождите меня вот у этой арки, а я вам сейчас разрешение принесу.
Сказал и скрылся, а через четверть часа прибегает обратно.
– Государь очень рад будет увидеть вас в восемь часов за своим интимным чаем, а пока пойдем немного прогуляемся по Невскому проспекту и у Доминика в биллиард поиграем.
Ровно в восемь поднялись мы по роскошным мраморным лестницам в верхние, уютные, лишенные всякой официальности, домашние палаты молодых государя и государыни. Когда я сделал низкий придворный поклон, Александр Павлович любезно протянул мне руку. Я хотел ее облобызать, но царь не дозволил этого и сказал:
– Ручку ты поцелуешь у моей жены. Вот, Лизанька, мой друг из Наровчата. Прошу любить да жаловать. Ах, если бы ты знала, с каким отменным пафосом он танцует старинный гросфатер.
Я приложился к прекрасной маленькой ручке государыниной, и ее величество ласково сказать соизволила:
– Очень рада сделать знакомство с вами. Позвольте предложить вам чаю. А государь говорит:
– Чего хочешь, брат Хохряков? Чаю или кофею?
– С позволения вашего императорского величества, попросил бы чаю.
– А с чем предпочитаешь чай, брат Хохряков? Со сладким печеньем или с марципаном?
– Как угодно вашему величеству.
– А что, брат Хохряков, а не разбавить ли нам чай китайский настоящим ямайским ромом?
– Думаю, что не повредит, ваше величество. И тут государь обращается к своей порфироносной супруге:
– Не знаешь ли, Лизанька, остался ли у нас еще в погребе этот отличный ямайский ром?
– Кажется, остался.
– И чудесно, – говорит государь. – Ну-ка, полковник, – обращается он к юному флигель-адъютанту – идите-ка в погреб. Поищите там рому покрепче и подушистее.
Тот мигом сорвался с места и исчез. Не прошло и четверти часа, как он вернулся с кувшином бемского граненого хрусталя, наполненным амброзией и нектаром. Понимаете ли? Ром из царских погребов! Высочайшая во всем мире марка! У нас в Пензе лучшие знатоки вина определяли достоинство хорошего рома по мере того, насколько сильно он пахнул клопом. Но императорский ром – дело совсем другого рода: он благоухал и портвейном, и хересом, и малагой, и доппель-кюммелем, и мадерой, и опопанаксом, и резедой, и имел он крепость необычайную. Я с трудом, через силу, выпил рюмки четыре, а больше не мог, натура не позволила. Вежливо, но отказался. В голове зашумело. Помню, как адъютант подал мне глазами знак уходить. Я низко раскланялся, а государь, смеясь, спросил меня:
– А скажи, брат Хохряков, починили ли в Наровчате тот мост, на котором я чуть-чуть не сломал себе ногу?
Мне стыдно и страшно было ответить, и я решился на маленькую ложь.
– Государь, – сказал я, – уезжая из Наровчата, я успел заметить лихорадочную работу над возведением отличного каменного моста через эту несчастную речку. Но вскорости он будет закончен.
Государь и государыня милостиво простились со мною. Флигель-адъютант проводил меня пешком до моей гостиницы и по дороге все спрашивал меня, весело смеясь:
– Что, брат Хохряков? Вкусным я тебя ромом попотчевал?
Так мое путешествие в Петербург и прошло благополучно. Но только, господа дворяне, вы уж меня перед моим обожаемым царем не подведите. Постройте хороший мост через Безымянку.
И все Благородное собрание ответило громом рукоплесканий и самыми горячими обещаниями.
С того времени прошло сто лет с небольшим. До сего дня в Наровчате есть старинная поговорка: "Чего, брат Хохряков, хочешь? Чаю или сахару? С пирожными или с марципанами?"
Но мост через Безымянку так и остался в прежнем ветхом состоянии, и по весне на нем неизменно калечатся люди и лошади.»
Такой милый рассказик. Причем, его не было в библиографии, которую я использовал. Отрывок из него на сайте:  Кстати, на современных картах в Наровчате есть речка и, вроде бы, мост. А вот про посещение Наровчата Александром 1 я в Инете не нашел. Что-то боюсь, что это фантазия Куприна. На сведения о рассказе «Царев гость» я наткнулся на странице музея Куприна в этом городе:

Времени на подробный осмотр Наровчата у нас не было. Надо было в этот день посетить Троице-Сканов женский монастырь и потом доехать до Тархан с надеждой там заночевать.
Сначала о монастыре (из Википедии):
Троице-Сканов монастырь основан в середине XVII века как мужской монастырь. Точных документов о названии Сканова монастыря не сохранилось. По одной из версий название произошло от речки Скановой, якобы протекавшей недалеко от монастыря. По другой версии, по преданию, Скановым монастырём его назвали по фамилии боярина Исканского, местного землевладельца.
Пожар 26 апреля 1676 года уничтожил все деревянные строения монастыря. После пожара были вновь построены деревянная церковь во имя Святой Троицы, которая просуществовала до пожара 1785 года, и церковь во имя Святителя Николая Чудотворца, которая в 1802 году была разобрана в связи с ветхостью колокольни, в которой она находилась. В 1795 году на их месте был заложен новый каменный пятиглавный двухэтажный храм с наружной росписью. Первым строителем нового храма был настоятель монастыря иеромонах Арсений I, а после его смерти — игумен Корнилий, при нём собор расписан иеромонахом Парфентием, он же писал для собора иконы. В нижнем этаже храма был размещён престол во имя Успения Божией Матери, который был освящён настоятелем-строителем Корнилием 8 октября 1801 года. В верхнем храме размещён престол во имя Живоначальной Троицы, освящённый 29 мая 1808 года настоятелем архимандритом Израилем. Вокруг храма были возведены многочисленные жилые, служебные и хозяйственные постройки. После 1917 года монастырь был закрыт. Там устроили сначала птицеферму, а потом – склад.
Пещерный монастырь. В горе Плодской, расположенной в живописном месте в 1,5 км от Троице-Сканова монастыря, находится Пещерный монастырь, который представляет собой трёхуровневые ходы с небольшими кельями по сторонам, вырытые монахами в горе. Общая протяжённость пещерных ходов больше, чем в Киевско-Печёрской лавре. Основатель пещерного монастыря — Арсений II, удалившийся в 1826 году в пещеры. У подножия горы источник. На горе в 1866—1880 гг. был построен пятиглавый каменный храм с шатровой колокольней. После закрытия пещерного монастыря в 1917 году постройки были разрушены. Сейчас ходы сохранились протяжённостью более 600 м, а всего было 2,5 км. Нам какой-то мужик предлагал проводить туда, но времени уже не было. Если кому-то интересно, то есть видеопутешествие в Наровчат, первая половина которого – это про какую-то гору с источником: https://www.youtube.com/watch?v=5eqKc4ZjwhA.
С 1985 года постройки переданы в ведение Русской Православной Церкви, и монастырь возобновил свою деятельность уже как женский.
12 апреля 1990 года произошло первое после перерыва богослужение, а в октябре 1999 года монастырь посетил Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.
Ныне в монастыре около 80 насельниц. Особо почитаемой святыней в монастыре является икона Божией Матери, именуемая «Трубчевской», которая была написана в 1765 году монахом Евфимием в Чолнском мужском монастыре близ города Трубчевска (ныне Брянской области).
Судя по нашим видеосъемкам, монастырь ухоженный, но, вроде бы, ни одной насельницы мы там не увидели. Мы не очень подробно осмотрели его и поехали в Тарханы, куда прибыли уже к вечеру.

Если Вас, неизвестный читатель,  заинтересовало это произведение, то, пожалуйста, напишите пару слов atumanov46@mail.ru