Кажется, что писать про корову, тем более идеализировать ее? Всяк знает, что польза от нее великая и вспоминает с благодарностью, когда на столе свежее молоко и сметана, сливки и творог, сыры и масло, да еще простокваша, сгущенка, йогурты и кефиры всевозможные. Отведав что-нибудь из этого ассортимента, ты радуешься каждому утру, летнему солнцу, морозному зимнему дню, а, значит, ты здоров, любая работа тебе по плечу и спорится.
Я выросла в деревне Забайкальской глубинки и знаю цену корове. Она всегда была на нашем подворье. В народе говорили: это не хозяин, если корову не держит. Да и сама корова по природе своей привязана к человеку. В памяти моего детства остались моменты из жизни нашей семьи, когда при общей нашей бедности единственным спасением от нужды и голода была наша буренка – Пеструхой мы ее звали. Не племенная она была, простая, «местного производства», а по ведру молока давала. И все другое, коровье, сгодилось в хозяйстве, особенно ее подросшие бычки – телята – после убоя мы имели мясо на всю зиму, а из выделанной дубленой и сыромятной кожи и обувь шили, и валенки подшивали, и ремни делали, в дело шли и рога и копыта. А помет, за лето скопленный к зиме, горящий в шестке нашей деревенской печки холодными зимними вечерами и стылыми ночами и светил нам и обогревал нас. А что могло быть лучше стакана молока для нас детей, не избалованных всякими напитками и вкусностями. В играх, набегавшись по огородам в догонялки и прятки, прибежишь домой, отщипнешь кусок хлебушка и запьешь холодным молочком из погреба. И светло и радостно. А зимой лучшее блюдо на ужин – лапша с молочком и сливками или блины со сметаной.
Ученые считают, что по сравнению с другими домашними животными – овцой, свиньей, бараном и козлом, над которыми напрасно смеются и иронизируют, корова стоит на более высокой ступени умственного развития. Ее душа, мало заметная и не всем известная, проявляется в разных направлениях. Она может выражать 11 чувств: ожидание, страх, радость, злость, усталость, благодарность, удовольствие, любовь и преданность к телку и хозяину. Наполняет она хозяйскую душу теплом и надеждой даже на исход ответственного дела. Погладишь ее, она лицо и руки оближет, начинает мычать и размахивать хвостом. С ней и стресс хорошо снимать, и кровяное давление снижает – мой отец не раз это проверял. Был у нашей Пеструхи и музыкальный слух. Мычит на музыку, даже тональность мычания меняет, будто подпевает, на радостную и маршевую качает головой в такт. Помню, на столбе возле нашего дома висел радиорепродуктор. Она, слушая музыку, подходила близко к забору и в такт раскачивалась. Умеют коровы заниматься и самолечением. В случае болезни они, как травоядные животные, поедают свои, известные им травы и мох – это антибактериальное средство.
Годами выработался у коров особый инстинкт оберегать человека – такой вид общения с ним, да и сами они без человека существовать не могут. Это обоюдная форма их бытия. Оба это хорошо понимают и платят друг другу добром. Мама всячески заботилась о своей любимице. Зимой не поила ледяной водой из проруби, а выносила из дома ведро теплой и пойло ей готовила из картофельных очисток и остатков домашней еды, сена давала вдоволь. К зиме утепляли ей стайку – заделывали щели, стлали на пол толстый слой соломы, накрывали ее стеганым ватным одеялом. А если морозы 40-45°, вместе с телком брали в дом, чтобы не простудились, да и молоко сохранить надо – когда корова дрожит от холода, оно самопроизвольно выливается из вымени. Так и зимовала Пеструха в теплых сенцах на теплой подстилке перед корзиной с сеном, а телок располагался у нас на кухне, и мы под ним то и дело меняли половички. Он постоянно мычал, просился к маме. Зато целехонький и здоровый.
Были у Пеструхи в нашем хозяйстве моменты, когда менялся ее постоянный уклад жизни. Помогала она нам выживать в тяжелую годину не только молочком. Мой изобретательный отец приспособил ее работать в упряжке вместо лошади. Она и сено с покоса вывозила, и дрова из леса, и огород на ней он пахал – она глубоко и ровно тянула плуг. А еще по непролазным дорогам ездил на ней в любой сезон по дальним деревням в поисках пропитания для своей многодетной семьи. Ведь силы у коровы больше, чем у заморенной крестьянской лошади, она терпеливее и выносливее, из любой трясины вытянет воз. Да и лошади в нашем хозяйстве не было: где сена-то набраться на двоих, когда все лучшие угодья выкашивал колхоз, а населению доставались обкосы и болота. Такая вот тяжелая доля выпала нашей бедной Пеструхе, когда другие буренки гуляли по цветущему лугу, а у нее впереди только дорога, колымага-телега и сани, упряжка, потертости и трудовые мозоли на теле, стертые копыта. Отец это хорошо понимал, в поездках жалел и всячески оберегал ее, насколько это было возможным. В своих воспоминаниях он так описывает поездки на нашей Пеструхе: «Умна по-коровьи! Когда я только выводил ее из стайки, одевал хомут, сбрую, впрягал в телегу или сани,она понимая, что предстоит дорога, сопротивлялась, горестно мычала, у нее будто слезы набегали на глаза. Чтобы сгладить ее лошадиную долю, я всегда брал с собой мешки со свежим сеном, отрубями и веники зеленой травы, сам же редко садился на нагруженный воз, чтобы не отяжелять его, даже когда осенние дожди или ветер, изматывавшие меня до дрожи. А дорога! То зимняя скользкая крутизна, то глубокие весенне-осенние рытвины с жидкой грязью, уходящей из-под ног. Пеструха моя, усталая, передохнет и рывком вытянет свой воз. Бывало, если ей невмоготу делается, страдальчески мычит, падает в упряжке на колени – тогда сползает хомут, тележные оглобли упираются в бока, под хвостом до боли натягивается сбруя, на ногах и животе налипшая грязь. Жуткая это картина! Я давал ей передышку, не тянул за вожжи и за узду, не слышала она моего грозного понукания. Глаза ее виновато и преданно глядели на меня, и она, отдохнув, медленно поднималась с колен и вытягивала воз. Я же всегда помогал ей, приподнимал и подталкивал его. Если же и это не помогало, ступая в лужу, убирал на обочину дороги часть груза. А это тяжелые мешки с овощами, рыбой, домашней утварью. Когда же воз вытянут, я снова укладывал его на телегу, а Пеструха ускоряла шаг, словно понимала, что не гоже ночевать на дороге, да и отдохнуть в ближайшей деревне хотелось. А дороги всегда пустынные, ни встречных, ни догоняющих нет, помощи ждать неоткуда. Однажды догнал уставшую пожилую женщину с сумкой в руках и рюкзаком за плечами. Просилась подвезти, но я взял только ее груз. Обиделась, зная, что я и сам меряю километры ногами. Так и шли рядышком». А я помню, когда мама ходила за 30 км от дома в соседнюю деревню за едой с рюкзаком и сумками с поклажей.
Возвращение отца домой с нашей работягой Пеструхой после таких поездок было большим праздником в семье. Отец отдыхал, лечился от простуды, а мама много внимания уделяла Пеструхе: чистила ее тело щеткой с водой и мылом, лечила потертости и мозоли. Потом пускали ее в стадо. Она и сама рвалась на волю, даже поздней осенью, когда все хозяева держат своих коров дома, она бродила одиноко по пожухлой траве, за лето вытоптанной стадом. Пеструха и этому была рада. Весной передавали ее на выпас пастуху. Но, бывало, что и мы, дети, пасли ее сами, учитывая ее способность отделяться от стада. Тут припоминаю случай, когда я в жару, разморенная солнцем, заснула на лужайке, а проснувшись, не нашла свою подопечную. Я обегала соседний лесок и поляны и нашла ее вдалеке у озерца в стаде других коров. Свою я узнала сразу: видом беспородная, серо-бурой масти с черными пятнами по бокам, рогатую. Я видела, что моя буренка в санитарии разбирается плохо: залезла ногами в воду, подняла весь ил со дна и пила с наслаждением, а с илом-то и всю прибрежную живность. На этот раз все обошлось хорошо, во всяком случае, для меня – я пригнала ее домой к вечерней дойке.
Этим же летом я пережила и второй побег Пеструхи. Будучи в роли пастушки, я взяла с собой книгу. Увлекшись сюжетом, потеряла Пеструху из виду. Убежала она далеко, видимо, боялась, что снова наденут на нее хомут, поскольку она только что вернулась из поездки. Я знала, что домашнее животное, тем более корова, не может долго беспризорно бродить в одиночестве по лесам и лугам. Это только у пьянчуги-хозяина могло быть такое. Она становится задичавшей и начинает бояться людей, так и прячется от них. Что я скажу домашним! Второй раз упустила Пеструху! Им ведь приятно встретить ее живой и невредимой с полным выменем. Она обязательно должна найтись – одной ей в лесу не выжить! Идти мне в лес? Так и в глухую тайгу забрести можно, выискивая лесные поляны. А это опасно, там и на беглых каторжан набрести можно, да и зверье какое, особо волки. Пришла я домой в слезах. Смотрю, стоит моя буренка во дворе со своим теленочком, уже подоенная. А родители были рады, что я хоть сама нашлась – они уже собрались меня искать. Наготове стоял наш песик, страшная на вид сибирская лайка с широким лбом, торчащими ушами, вечно рычащая. Такая в любом тайнике кого хочешь отыщет. Пеструха с ней дружила, даже пойло в корыте делила, а лайка от удовольствия только поскуливала. Но бывали случаи, когда собака была ей не по нраву, и Пеструха проявляла свой бодливый характер, на то, как говорят, «бодливой корове Бог рога дал».
Вот такие события были в пору юных лет моей деревенской жизни. Они глубоко и надолго врезались в мою память. Я была в том возрасте, когда уже невмоготу видеть все мучения нашей Пеструхи, раны и мозоли на ее теле. Это доставляло мне столько горя и печали, что я не спала ночами. Думала, что будет с ней, когда закончится сено, не простудится ли она в зимние морозы, не ждет ли ее в бескормицу та же участь, как других коров, когда их безжалостно убивают. И мои опасения оправдались. Как раз в тот год Пеструха отелилась телочкой, а всегда рожала только бычков. Значит, замена ей в нашем хозяйстве будет. Поэтому и определил ее отец на убой. Я плакала, узнав об этом. Но все получилось быстро и неожиданно. Загнал ее отец в сарай, короткой уздечкой привязал к столбу и взял топор. «Казалось, - как пишет он в своих воспоминаниях, - Пеструха все понимала: почуяв запах крови, с тревогой переживала последние минуты своей жизни. Ее усталые, всегда покорные и добрые глаза, умоляюще глядели на меня, когда я, прощаясь с ней, говорил: «Ты наша кормилица, потрудилась ты на славу, все твоим потом полито, годами ты тянула наш семейный воз, ты изработалась, устала и как «Сивку укатали тебя крутые горки». Теперь покорми нас своим мясом.» Я ударил ее обухом топора в лоб один, второй и третий раз. Заметалась, подкосились ноги. Снял я узду, и она упала на холодный пол сарая».
Вот и вся история с моей любимицей Пеструхой. И все у нее получилось так, как у людей, когда кому-то за непосильный труд благодарность и счастье, а кому-то такой трагический конец.
«Люди, известно, грубы». Вспомнила я слова эти, находясь здесь, в Америке, из стихотворения о корове известного украинского, а затем и израильского поэта Леонида Сороки в его сборнике стихов «За стеною плача». Оно точь-в-точь из жизни моей Пеструхи. Вот, чуть сокращенное его содержание:
Сбежала из стада корова,
Теперь ей, конечно, труба.
- Корова, ведь ты не здорова,
И телом, и духом слаба!
Прощайте, родные пенаты,
Хрустят под ногой кирпичи…
Теперь, словно птица, вольна ты,
Теперь что угодны мычи…
Бежишь ты бетонной дорогой,
Свой хвост от восторга задрав.
И нет у скотины двурогой
Ни долга, ни чести, ни прав.
Чем плохо жилось тебе в стаде,
Гуляя на склоне крутом?
И вся-то печаль, что некстати
Однажды огрели кнутом.
Разок по спине получила.
Что ж, люди, известно, грубы.
Но разве все это причина
Вставать, словно конь, на дыбы?
Вот так вот сбежала корова,
И в поле простыл ее след…
И не «простынет след коровий» в жизни людей. Она всегда нужна во всех своих ипостасях. Но почему слово «корова» стало оскорбительным в нашем лексиконе. Порой, мы смеемся над людьми неповоротливыми, тупыми, никчемными: «от тебя, как от быка молока», «тупая, как корова», а «священная корова» звучит просто как идиома. Вот в Индии она действительно «священна», на нее молятся, ее берегут как святыню, перед ней преклоняются, она свободно разгуливает по улицам городов.
Думаю, любая корова везде и повсюду заслуживает любви и уважения. А со смертью Пеструхи ушла целая эпоха из моей жизни.
Берта Гуревич, Чикаго
Январь, 2020 г.