...В дверях появился Михаил со своей «гвардией» - так он называл пятерых детей, всюду следовавших за отцом, куда бы он ни направлялся. Михаил не расставался не только со своими детьми, но и с гармошкой. Ребятишки, галдя, расселись на диване, а Михаил, пододвинув табуретку поближе к окну, устроился на ней. Пелагея Степановна попросила:
- Сыграй-ка, сынок, «Тонкую рябину». Уж больно люблю я эту песню. Душевная она.
Тот заиграл, и Пелагея Степановна запела. А пела она так чисто, так красиво – заслушаешься!
Михаил был самоучкой. Ещё в раннем детстве заворожила его гармонь: при виде этого инструмента глаза у мальчишки восторженно загорались. Однажды местный гармонист, наблюдая за Михаилом, не отрывающим взгляда от рук, быстро бегающих по клавишам, предложил:
- На, подержи. Если гармони понравится в твоих руках, заиграет.
И тот, сорвавшись с лавки, подбежал к гармонисту, взял инструмент в руки и, почувствовав его «плоть», выдохнул:
- Ух ты, какая!..
И тут же, нажав на кнопочки и развернув дрожащие меха, извлёк звук. За ним второй, третий… Гармонист, пощипывая усы, крякнул от удивления:
- Надо же! Слушается инструмент-то! Будет гармонистом! Как пить дать, будет!
Песня о тонкой рябине закончилась, и Пелагея Степановна попросила:
- Давай, сынок, нашу, семейную.
Михаил, покачав головой в знак согласия, заиграл и запел: «В низенькой светёлке огонёк горит. Молодая пряха у окна сидит…». Голос у него был красивый, как говорили деревенские, «широкий». Мать не мешала сыну, не подпевала – слушала. Ради этой песни она на несколько минут оставила тесто, присела на диван, рядом с мальчишками, сложила руки на животе и притихла, слегка покачиваясь в такт музыке. С последним аккордом она поднялась, подошла к Михаилу, погладила ладонью гармонь и похвалила:
- Ладный инструмент! Порадовал, сынок. Ох, порадовал!