Я снова вытягиваю руку. Тремор в конечности мешает мне заниматься какой-то важной жизнедеятельностью. Я просто лежу и надеюсь. Что кто-то придёт.
Стакан летит вниз под действием силы притяжения. Стекло рассыпается в песчанные дюны острых полупрозрачных кристалликов. Вода омывает ворс персидского ковра, доставшегося мне от ныне покойной прабабушки.
Я даже не могу взять ручку, чтобы написать другу письмо. А какому другу? И как бы оно выглядело? Чистый лист бумаги. Белый. Сверху вниз и слева направо я начинаю своё повествование.
"Дорогой Ханс. Не знаю. Всегда мечтал о друге с таким необычным для России именем. У меня все хорошо. День мой начался с того, что я смог встать без каких-то физиологических препятствий. Я доковылял до ванной комнаты, опираясь ладонями о белоснежные стены своей квартиры, чтобы лишний раз не упасть. Очень забавно, но благодаря трясучке моей руки, не нужны никакие электронные зубные щётки, ведь рука и так неплохо справляется! То же самое и с мастурбацией. Очень удобно, только много лишних движений членом из стороны в сторону, будто я управляю кукурузником в видеоигре, держась за джойстик. Каждый раз, когда я снова поднимаюсь, меня пугает возможность упасть. Это не та философия, которая гласит, что падая, мы поднимаемся ещё выше. Нет. Падая, я надеюсь встать. И каждое моё падение мне даётся болью в конечностях, а со стороны я выгяжу, как эпилептик, бьющийся в конвульсиях собстаенной жизни. Дорогой Ханс..." Да какой к чёрту Ханс?
По телевизору крутят чёрно-белый фильм на немецком языке. В нем мог бы сняться и я. Но я не знаю немецкого. И переключить канал я не могу. Я так и лежу.
Я переворачивюсь. Кричу от боли. Моё тело уже украшают стеклянные стразики. Я ли Иисус, что превратил воду в вино? Персидский ковёр впитывает в себя воду и мою кровь. Души персидских мастеров уже вкусили этот кагор всеми фибрами красношерстного ворса.
За окном началась очередная бомбёжка. На грампластинку упала игла. Заиграл реквием Вольфганга Амадея Моцарта. Этот дьявол распахнул дверь и ударил меня по лицу. Надежда умирает последней?
Его каблучок топчет моё лицо. Где-то звонит смартфон, на рингтоне стоит Вагнер. Призрак Моцарта рассеялся.
Мой Паркинсон берет меня под руку и тащит прямиком в постель, всего окровавленного и потрёпаного. Кладёт меня на спину. Каждую из рук он кладет мне на грудь буквой икс и целует в лоб.
Кто-то падает, но взлетает ещё выше. А мне бы встать. Но гроб уж окутала пелена земли...