32
Жора удивился, когда я вдруг появился у него под плечом. Он стоял возле ларька, облокотившись на пластмассовый стол, и пил из стаканчика креплёное вино. Ну да, судя по запаху, хоть я не большой специалист. Да и лучше не быть специалистом в той дряни, что пьёт Жора. Сам не знаю, почему меня к нему потянуло. Мне просто вдруг страшно захотелось с кем-нибудь поговорить. Суббота, разгар дня, моя комнатушка, уже вконец опостылевшая. И мысли, оставаться наедине с которыми было препротивно. Тут и Жора сойдёт за собеседника.
– Вова, ты? – выдохнул он. – Ты чего это? За компанию решил?
Ну да, конечно, за компанию. Как будто не знает, что я в рот ни капли. Хотя иногда очень хочется забыться.
– Убери ты эту гадость! – оттолкнул я его руку, протянувшую мне бутылку. – Делать мне нечего, как с тобой пить. Я… потолковать с тобой хочу.
Жора выпучил на меня полупьяные глаза. Кажется, подобное предложение показалось ему очень странным.
– Потолковать? Это поговорить то есть?
– Да, именно. Ты не против, надеюсь?
– Ну… я тут немного отдыхаю, сам видишь. Но если надо…
– Надо, – отрезал я. – Только давай отойдём в сторону. Больно уж место тут… злачное.
Этого слова Жора, видимо, не понял. Захватив со столика бутылку и пластиковый стаканчик, он пошёл за мной. Походка у него уже была нетвёрдая, и он с трудом поспевал за моим креслом. Это надо же, в половине четвёртого – и уже так надраться!
Мы остановились в стороне от ларька, под большим каштаном. Жора тяжело опустился на скамейку, шумно вздохнул.
– Что такое, Вова? – спросил он, хитро поглядывая на меня. – По жене тоскуешь? Жалеешь, что вы… это… оформили?
Уж не знаю, откуда эта мысль вскочила ему в голову. Не мог же он, в самом деле, знать, что… Да почему не мог? Я никому, конечно, про дату судебного заседания не говорил. Но сарафанное радио в деталях не нуждается. Если уже и пьянчужка Жора в курсе… Ах, да какая, чёрт возьми, разница?
– Оформили, – бросил я небрежно. – Всё как надо сделали. Только я не тоскую… не стоит оно того.
Жора хитро улыбнулся и хлопнул меня по плечу. Рука у него была тяжёлая, настоящая лапа. Когда-то он был строителем. Но начал сильно пить, и его уволили. Больше никуда ему приткнуться не удалось, тем более что и пенсия уже была на носу.
– Знаю я тебя, Вова, всё ты юлишь, – заявил он. – Ты Верку любил, это всем известно. Как же не тосковать? Ес-тес-твенное дело! Я ведь тоже убивался… когда Катя умерла, помяни, господи, её душу.
Катя была Жориной женой. Пила по-чёрному, беспробудно. Чаще всего в компании с мужем. Смерть её подействовала на Жору несколько отрезвляюще. Он поклялся, что с того момента капли в рот не возьмёт. Хватило его ненадолго, примерно на год. Потом снова начал потихоньку пристращаться к стакану. Но так сильно, как раньше, всё же не пил. Стал соблюдать меру, можно сказать. Вот уж воистину – нет худа без добра.
Но упоминание пьяницы Кати в одной строке с Верой мне не понравилось. Всё-таки Жоре надо бы знать своё место.
– Моя жена, слава Богу, жива, – отпарировал я. – Бывшая жена теперь… И мы разошлись по взаимного согласию, поэтому не о чем тут больше говорить. Я о другом совсем хотел… Ты помнишь, как я переехал в эту квартиру, Жора?
Жора сделал глубокомысленное лицо, как будто вопрос был минимум на тысячу долларов. Я хочу сказать, это ведь смешно, когда такой вот пьяница пытается казаться умным. Ну или хотя бы умнее, чем он есть. Не то чтобы Жора был дураком. Просто иногда он берёт на себя слишком много. Перегибает палку – и сам это чувствует.
– По-омню, – протянул он, – как не помнить. Давненько, конечно, было. Уж сколько годков-то?
– Четвёртый пошёл. Я тебя к чему спрашиваю: помнишь, мне тогда помогала переезжать дочь?
– Дочка? А-а, что-то припоминаю. Такая высокая? Ну да, как же, конечно. Это приёмная, что ли?
Я не ожидал, что ему известен даже этот факт. Мы с Верой – по понятным причинам – старались скрывать обстоятельства удочерения Риты. Но воду в решете не утаишь. Всё-таки слишком многие знали.
– Н-да, приёмная, – подтвердил я, немного поколебавшись. – Так вот… Ты что-нибудь о ней знаешь?
Это был прямой вопрос, в лоб, как говорится. Жора уставил на меня мутные осоловелые глаза. Кажется, он совершенно не понял такого резкого наскока.
– То есть… ты это о чём, Вова? – засипел он неприятным, проветренным голосом. – Как это – знаю, не знаю. Чего-то ты непонятками говоришь.
Вёл он себя вполне естественно. Впрочем, что такое для Жоры “естественно”? Мне кажется, пьянице легче всего притворяться, потому что для этого ему не нужно никаких усилий. Просто быть собой – и проект готов. Бормотать что-нибудь нечленораздельное, дышать на тебя перегаром, покачиваться. Конечно, следователя по уголовным делам так не обманешь. А обычного человека – почему бы и нет? Но всё же мне показалось, что Жора действительно не мог уловить смысла моих слов. Поэтому я продолжил.
– Ты знаком с ней? Знаешь, как её зовут?
– Н-нет, не знаком, – протянул он, почёсывая затылок. – Откуда, Вова? Я её видел пару раз… ну, может три-четыре. А зовут… ну, это знаю – Маргаритой.
– Откуда знаешь? – напустился я на него.
– Да говорили…
– Кто говорил? Когда?
– Да не помню я… – даже обиделся Жора. – Как тут всё упомнишь? Ходят, говорят…
– И что ещё говорят? Кроме имени?
– Да ничего такого… Не родная, приёмная, потому что… – тут он осёкся, сообразив, что полез не в ту степь. – Ну, это уж не моё дело, – поправился он. – Я только… слушал, и ничего. Откуда ж мне знать, правда или нет?
– Тем не менее, ты только что уверенно сказал, что приёмная.
– Ну да, сказал, – Жора даже про вино своё забыл. – Потому что если люди говорят, то… дыма без огня…
– Но ты точно с ней не говорил? Ни разу?
Пьяница мялся, переступал с ноги на ногу, крутил пальцы.
– Да не то что совсем не говорил… Но я тут ни при чём, Вова, честное слово. Она сама… заговорила.
Меня вдруг окатило волной раздражения. Почему я ничего не знаю о том, что творится вокруг меня?
– Да чего ты боишься, Жора? – закричал я. – Я что, прибью тебя за правду? Ну, говорил ты с моей дочерью, ну, так что же? Это преступление разве? Она может говорить с кем захочет. Ты можешь говорить с кем захочешь. У нас свободная страна.
Жора совсем потерялся под этой моей атакой. Да, я опять не смог сдержаться. Чёртов характер!
– Я понял… – залепетал он, – что ты… недоволен… Что тебе не нравится, что мы… что я… знаем про твою дочь.
– Да, мне не нравится. Не люблю, когда мою жизнь… обсуждают. Но что теперь сделаешь, ничего, ведь так? Я известный человек… был известным человеком. Да и какая разница? Даже самых обычных людей обсуждают соседи. Так было и так будет, не мне тут что-то менять. Но ничего не могу с собой поделать, не нравится, и всё тут. Особенно что касается Риты… Маргариты.
– Это я понимаю, Вова, – примирительно заметил Жора, задумчиво крутя в руках бутылку в попытке определить, сколько там ещё осталось. – Мне тоже никогда не нравилось… когда о нас с Катей говорили. А говорили много разного… может, и справедливо, да обидно. Ну, мало кому по душе придётся.
Я проехался пару раз из стороны в сторону. Иногда мне просто необходимо подвигаться, чтобы привести нервы в порядок.
– Ты пойми, я тебя ни в чём не обвиняю. Ну, заговорила так заговорила. Мне просто интересно узнать, о чём вы говорили, потому что… Знаешь, моя дочь не то чтобы слишком общительная. Она с самого начала была довольно замкнутой. Поэтому мне странно, что она вдруг решила… с тобой заговорить.
“Особенно с тобой” – добавил я про себя. Жора был, мягко говоря, не самым привлекательным собеседником. Один запах чего стоил. А зная хороший вкус Риты, было тем более трудно представить, что она по собственному желанию обратилась к нему. Но кому как не мне было знать, что от дочери можно ожидать чего угодно.
– Да я это тоже не понимаю, Вова, – с развязной откровенностью сказал Жора. – Зимой было, кажется, уже после Нового года. Ну да, два года назад, я тогда ещё тяжело… отходил… от праздников. Сидел вот на скамейке перед подъездом. А холод тогда был – ой-ой-ой! Ну а я что, мне тогда до фени было, без шапки, в расстёгнутой куртке сижу. Ну а она выходила как раз… от тебя. Это я потом понял, что от тебя. Тогда мне не до людей было… ну, сам понимаешь. Жёсткое похмелье. Голова раскалывается, тошнит… А она вдруг подходит и говорит: “Ну что, весёлые праздники, дядя Жора?”
– Постой, постой, – прервал его я. – Что, так и сказала: дядя Жора?
– Ну да, вроде как…
– Откуда же она знала твоё имя?
– Да бес её знает откуда! – ругнулся Жора. – Меня тут ведь все знают.
– Но она-то тут не живёт.
– Тоже верно, – теперь он почесал небритый неопрятный подбородок. – Ну да что голову ломать: знает – так знает.
С этим я не был согласен, но решил не углубляться в вопрос. Разумеется, у Риты свои… источники информации, скажем так. И лучше, возможно, не пытаться до них докопаться. Боже, неужели я так думаю о собственной дочери?
– Так вот, – продолжал Жора, усиленно морща лоб в попытках припомнить, – она меня спросила про весёлые праздники, а я… Ну а что я мог сказать? Повеселился, это правда. Только в тот момент мне совсем не весело было. Голоса трещала страшно, языком еле ворочал. Ну, я и говорю как на духу: “Весёлые, доченька, ох какие весёлые”.
– “Доченька”! – вскинулся я. – Это с каких это пор она тебе стала доченькой?
Но тут же понял, что вопрос был донельзя глупый. Жора, которому давно перевалило за пятьдесят, называл так всех молоденьких девушек. Чёрт бы взял этого сюсюкающего пьяницу! И вздумалось же мне заводить с ним разговор!
Жора даже и не отреагировал на мой окрик. Только рукой махнул.
– Так вот, – продолжал он, – она мне тогда и говорит: “Ты, дядя Жора, посмотрел бы на моего отца”. (Ну, в этот момент я уж точно понял, что это твоя дочь). “А что, – спрашиваю, – твой отец?” “А мой отец, хоть теперь и сидит без ног, к бутылке не притронется. Потому что он не хочет терять себя”.
Представляешь, Вова, каково? Прямо вот так и сказала, слово в слово. Ну я рот раскрыл, невдомёк мне, что ответить на такое. А она вдруг взяла меня за руку, а рука у неё… ну точно лёд. Я даже удивился… конечно, зима стояла. Но всё равно. Рука вроде была в перчатке, а холодная - жуть.
– Да, – нехотя подтвердил я, – руки у неё всегда холодные были. С самого детства.
И тут же обругал себя за эту новую откровенность. Чего только не ляпнешь в строку!
– Ну, для меня-то это в новинку было. Она же всё про тебя говорила: “Он мог бы запить, легко мог бы, потому что сам видишь, в каком он состоянии. Но не пьёт, не хочет забывать. А ты, дядя Жора, как будто в бутылке хочешь спасение найти. Ничего ты не забудешь, не надейся на это. Все твои беды с этого начались, им и закончатся. Так что подумай, чего ты на самом деле хочешь”. И пошла себе как ни в чём не бывало. А я там так и сидел с открытым ртом. Представляешь, Вова?
Да, я представлял. Это было очень в духе Риты. Подойти к незнакомому человеку и что-нибудь ему такое сказать. Сам я такого за ней не замечал, но… Я вообще, кажется, очень мало о ней знал.
– И что дальше?
– А дальше… да ничего дальше. Она ушла, я остался. Больше она ко мне и не подходила.
– И ты сам не пытался с ней заговорить?
– Да зачем? – удивился Жора. – Она у тебя такая… ну, сам понимаешь. К ней и не подступишься. Я несколько раз её видел потом, да ведь и стыдно. Я ведь с тех пор так и… – и он кивнул на бутылку.
Мне стало тошно. Тоже дурак – связался с пьяницей, разговорил его. Как будто и без этого мало проблем. Не попрощавшись, только махнув рукой, я покатил прочь от Жоры. Нужно было подумать, об очень многом подумать. Те самые мысли, от которых я пытался убежать, заводя подобные разговоры. Только никуда от них не убежишь. Нужно хоть раз посмотреть правде в глаза.
Я завернул за угол и скрылся от любопытствующего Жориного взгляда.