Чиновник Иван Петрович Перестраховщиков был очень ответственным и щепетильным человеком. В принципе, его можно было даже назвать таким труднопроизносимым для обычного человека словом «перфекционист», но его коллеги по работе не обременяли свой мозг такими сложными для себя определениями и за глаза называли Ивана Петровича «зануда» или «мозгоклюй», кому как больше нравилось.
Внешность у Ивана Петровича была заурядная. На вид ему было лет сорок-сорок пять. Невысокого роста, лысоват, с уже отвисшим слегка брюшком, широкими волосатыми ручонками с потными ладошками, которые он всегда вытирал об коленки штанов, особенно когда волновался или нервничал. Его маленькие, вечно бегающие глазки смотрели на окружающих с прищуром, а когда он с кем - либо разговаривал, всегда отводил их в сторону. Пухлые румяные щёчки Ивана Петровича всегда были гладко выбриты и лоснились, как - будто были смазаны маслом. Когда Перестраховщиков читал или писал, то всегда надевал очки в коричневой широкой оправе и сразу становился похож на профессора или как минимум доцента какого-нибудь провинциального ВУЗа.
На нём всегда был одет старомодный, потёртый костюм тёмно коричневого цвета, смятый на спине, бежевая рубаха с засаленным и торчащим как крылья самолета воротником, и потрёпанными манжетами, серый широкий галстук в крупный ромбик. Туфли он носил с тупыми носами и сточенными каблуками. Одним словом, стиль в одежде у Ивана Петровича был «а-ля девяностые».
На государственной службе он был давно, но серьёзной карьеры не сделал, поскольку был обычным исполнительным тюфяком. В своём департаменте он отвечал за хозяйственную часть и в довесок за пожарную безопасность. Когда в департаменте проводилась годовая инвентаризация, Иван Петрович, нацепив на нос очки, и взяв в руки карандаш с ведомостью на планшетке, гордо расхаживал по кабинетам своих коллег, сверяя инвентарные номера на имуществе. Делал он это неторопливо и скрупулёзно, с чувством собственной значимости. Выполнять эту ответственную миссию ему «помогали» его напарницы, две подружки-хохотушки предпенсионного возраста Запевалова и Говорунова, которые трещали без умолку с хозяевами кабинетов, создавая вместо рабочей обстановки обычный балаган. В коридорах департамента слышался их трёп и безудержный хохот. Подружки работали почти с самого основания департамента и застали в начальниках ещё САМОГО ДУРНЕВА, а Митрофан Митрофаныч Дурнев скажу я вам был ого-го какой начальник, стратег, масштабно мыслил человек, у него не забалуешь! Чуть, что не так и всё, что жил то зря… Как говорится: «иных уж нет, а те далече». И вот теперь, отработав столько, сколько некоторые не живут, пережив самого Дурнева и ещё нескольких начальников и понимая, что их скоро «попрут» на пенсию, Запевалова и Говорунова особо не старались. Они ходили с Перестраховщиковым в качестве группы поддержки и самое большее, на что они были способны, это по очереди ставить галочки в ведомость пока Иван Петрович заглядывал под столы и стулья в поисках заветного номера. Сами они наклоняться не желали, ссылаясь на головокружение, давление или прибегали к другим различным женским хитростям. Вот такой троице было доверено всё имущество в этом государственном учреждении, но по факту этот воз тянул только Иван Петрович. И надо справедливо заметить, Перестраховщиков не подводил. Вся канцелярка, мебель, сантехника и особенно туалетная бумага, которая почему то пользовалась в департаменте особым спросом, были у него на строгом учете. Иван Петрович так и говорил:
- Позвольте, позвольте! У меня все ходы записаны! Стульчик к стульчику, рулончик к рулончику, - если бухгалтерия вдруг пыталась уличить его в нецелёвке или пересортице.
А его непосредственный начальник Пронырин, малый молодой да ранний, но с серьёзными связями наверху, говорил всегда так:
- Ну, Иван Петрович, ты моя правая рука! Чтоб я делал без тебя? - при этом он похлопывал Перестраховщикова по спине, выколачивая пыль из его мятого пиджака.
Иван Петрович при таких манипуляциях только краснел и фыркал как кот, поглядывая с прищуром.
С большим начальством Перестраховщиков тоже ладил, но всякий раз, когда ему приходилось общаться с этими людьми, его спина и ладошки начинали потеть, а голос слегка заикаться и как он не старался держаться спокойно, у него ничего не получалось. Столкнувшись с начальником в коридоре, Перестраховщиков лихорадочно то втягивал, то отпускал свой «пивной» животик, сводил плечи, подгибал короткие ножки, отчего сразу становился ниже на полголовы, на его лице появлялось выражение озадаченности. Он моментально начинал считать лампочки на потолочных светильниках или проверять пломбу на стоящем в углу огнетушителе что-то бормоча себе под нос, а когда начальник, разговаривая по телефону и не обращая на него внимания, быстрым шагом проходил по коридору на лестницу, и едва за ним захлопывалась дверь, Иван Петрович, обрадовавшись, что оказался незамеченным, тяжело выдыхал произнеся:
- «Уух, пронесло».
Начальство в свою очередь, ценило Перестраховщикова за исполнительность, дотошность, покладистый характер, но двигать его выше по карьерной лестнице не собиралось. Тут, как любил говорить руководитель департамента, «всякий сверчок знай свой шесток».
Да и как скажите пожалуйста не ценить такого работника, который в нужный момент кивнёт, подобострастно посмотрит в глаза, на любое замечание начальства скажет: «и я того же мнения!», а в выходной субботний день, когда все коллеги радостные и счастливые идут по разнарядке сверху встречать на городскую площадь Первомай или Единство народа большой дружной страны, Иван Петрович один из первых в списке «добровольцев». А поскольку он ещё работник хозяйственного отдела, то его начальник Пронырин, кстати ни разу не замеченный ни на одной демонстрации, поручает Ивану Петровичу важную миссию, соорудить большой и хорошо заметный транспарант с каким – нибудь модным и как сейчас принято говорить «креативным» слоганом, дабы порадовать начальство, поскольку «Мир, Труд, Май!» или «Народ и Партия Едины» уже не в тренде. Вот Иван Петрович и креативит всю пятницу до позднего вечера, потом выжатый как лимон приходит домой, без аппетита проглатывает ужин, накатив грамм двести - триста «Путинки» и падает спать. В субботу «отдохнувший», «счастливый», с лёгким похмельем он идет в колонне, дружно взявшись за руки с Запеваловой, Говоруновой и другими «любителями массовых гуляний» и достойно встречает праздник, тем самым обеспечивая явку на это «важное» для народа мероприятие.
И вот, представьте себе, с таким вот скрупулёзным, ответственным, правильным во всех отношениях чиновником случился очень неприятный конфуз. Произошло это в конце года, когда Иван Петрович был в довольно хорошем расположении духа, поскольку закончил свою инвентаризацию и отправил наверх все отчеты. Он спокойно сидел в своём кресле, раскладывая на компе пасьянс, попивал кофеёк с беляшом и мурлыкал под нос какой-то очередной хит от «Русского радио». Ну, прям как Юлий Цезарь, тот говорят, тоже мог делать три дела одновременно. Так вот, сидит, значит, Иван Петрович, мечтает о кренделях небесных, ну в смысле о премии квартальной думает, сколько получит, на что потратит, а тут как гром средь ясного неба, телефонный звонок! Ничего плохого не думая, Иван Петрович снимает трубку и, жуя беляш, бросает небрежно:
- Алле.
- Перестраховщиков, зайдите - слышится визгливый голос Пронырина.
Ивана Петровича как током ударило.
Чего это он? Всегда Петрович, Петрович, а тут вдруг такой официоз? - подумал Перестраховщиков.
Где же это я накосячил? - пытался вспомнить Иван Петрович, но на ум ничего не шло. События последних дней мелькали в его памяти как кадры киноплёнки, но всё тщетно, вспомнить он ничего не мог, к тому же времени на воспоминания не было, нужно было идти к Пронырину. Иван Петрович ссутулился, втянул голову в шею и на полусогнутых побрел в конец коридора, где располагался кабинет Пронырина.
Аккуратно приоткрыв дверь, Перестраховщиков пролепетал неуверенным голосом:
- Артур Александрович, можно?
- Заходи, заходи Иван Петрович! - звонко проговорил Пронырин. Перестраховщиков вошёл и встал навытяжку перед приставным столиком, примыкающим к основному столу хозяина кабинета. Пронырин, отложил в сторону какой - то документ и вальяжно развалившись в кресле, с пренебрежительной ухмылкой смотрел на вошедшего. Перестраховщиков мягко говоря недолюбливал и боялся этого молодого пижона и кроме как пакости ничего другого от него не ждал. Пронырин был сынком одного авторитетного чиновника из Большого дома и поэтому был пристроен на тёпленькое местечко начальника отдела не потому, что был компетентен и трудолюбив, а исключительно благодаря папашиным связям. Несмотря на свой ещё молодой возраст, а было ему двадцать семь лет и отсутствие опыта руководящей работы, Пронырин был очень амбициозен, заносчив и чванлив. Находясь уже почти год на должности начальника отдела, он мало себе представлял, какие задачи возложены на его отдел и чем занимались его работники. Он только и мог, что ходить по департаменту как самовлюблённый павлин, распушив хвост и с умным видом раздувать щёки. Вся его деятельность сводилась к обычной демагогии, сотрясанию воздуха и дурным инициативам. Самая главная задача для Пронырина заключалась в том, чтобы сделать карьеру. Для этого он был готов угождать начальству любым способом, чем он собственно и занимался. При этом Пронырин был ещё мастером интриг и различных подстав. Людей, которые с ним работали, он использовал и ни во что не ставил. Того же самого Перестаховщикова он называл «своей правой рукой», не раз «выезжал» за его счет из разных сложных ситуаций, но в любой момент готов был подставить его без зазрения совести. Иван Петрович да и другие его коллеги по отделу знали об этом и поэтому вели себя с Проныриным осторожно, стараясь как можно меньше попадаться ему на глаза.
И вот стоит Иван Петрович перед Проныриным и думает: «Ну, Артурчик, чего же тебе от меня надо, что ты задумал поганец?».
Пронырин, окинув Ивана Петровича своим чванливым взглядом, проговорил с издёвкой:
- Иван Петрович, ты что же это делаешь? Ты что меня подставляешь, а? Сигнал на тебя поступил сверху - при этом Пронырин с деловым видом поднял указательный палец вверх.
- Пришёл список из антикоррупционного комитета, а ты их знаешь, там ребятки серьёзные сидят, оказывается ты должник, налоги не платишь! Один ты у меня такой в отделе несознательный и безответственный! Ты чего мне показатели портишь, кварталки лишиться хочешь, а? Прикрываешь вас перед начальством, прикрываешь, а вы вот как благодарите!».
Пронырин резко встал с кресла, поправил свой модный галстук, одёрнул пижонский костюм, состоящий из узких брючек и пиджачка с короткими рукавами, словно снятого с чужого плеча, и продолжил:
- Ты вообще в курсе, что Президент сказал по поводу коррупционеров и неплательщиков? А рекламу «заплати налоги и спи спокойно» видел!?».
Иван Петрович округлив глаза, смотрел на Пронырина. Он чувствовал, как по спине под рубахой стекали струйки пота в штаны, в животе начались неприятные покалывания и спазмы, а ладошки, как обычно у него это бывает в тревожные минуты, сделались влажными. Иван Петрович лихорадочно прокручивал в мозгу, какой налог он не заплатил и непроизвольно бормотал:
- Артур Александрович, я не понимаю, у меня все ходы записаны, всё я заплатил до копеечки, Вы же меня знаете?
- Знаю, знаю Петрович, но и этих с антикоррупционного я тоже знаю, зря болтать не будут. Один только Собакин чего стоит, вцепится как бульдог в кость. Короче, попал ты Перестраховщиков и я, похоже с тобой! Вот как мне теперь перед руководством отчитываться? Ты давай по-быстрому беги в налоговую после работы, разузнай, что там и как, и решай вопрос. Вы мне со своими косяками весь рейтинг портите. Разгоню вас всех к чёртовой матери и наберу новых, ответственных. Там на улице, если ты не в курсе, сюда очередь стоит. Так, что Петрович, надеюсь ты меня понял, иначе премия твоя тю-тю. Всё, свободен! Жду до завтра, а дальше извини, ничего личного.
После этой тирады Пронырин ещё раз окинул Перестраховщикова своим надменным взглядом и с умным видом принялся изучать лежащий перед ним на столе документ.
Вышел Иван Петрович от Пронырина как пыльным мешком ударенный.
«Я же всё заплатил ещё пару месяцев назад, у меня всё под контролем, что за ерунда, ничего не понимаю? - думал он, возвращаясь к себе.
Войдя в кабинет, он увидел тревожные и одновременно любопытные взгляды Запеваловой и Говоруновой. Они были в курсе, что Перестраховщиков на ковре у Пронырина.
- Ваня, ну чего тебя наш Артурчик то вызывал, неужто опять какой креатив от нас нужен? – спросили они одновременно.
Иван Петрович тяжело опустился в кресло, вытер пот со лба и промолвил словно в пустоту:
- Вы прикиньте коллеги, я должник, я налоги не заплатил! Бред какой – то! Вы же знаете, это не про меня. У меня же скрепочка к скрепочке, лампочка к лампочке, копеечка к копеечке. Всё как говорится по фэн-шую, а тут налоги! Пронырин сказал, чтобы до завтра решил вопрос, а не то премии не видать, а если его из-за меня Босс на ковёр вызовет, тогда мне вообще капец. Да ещё сказал, что мы ему рейтинг портим и разгонит он нас всех к чёртовой матери!
- А с кем же он работать то будет?! - спросила Говорунова с таким видом как – будто без неё тут всё рухнет.
- Он разве не знает, сколько здесь работы, отчёт за отчётом, справки, письма?! - подключилась Запевалова.
- Тоже мне нашли проблему, других наберёт, сюда на улице очередь стоит - сказал Иван Петрович, чтобы остудить пыл своих коллег.
Запевалова с Говоруновой после слов Перестраховщикова про очередь на улице, покачали головами как китайские болванчики, поохали, тяжело вздохнули и снова уставились в голубые экраны мониторов, на всякий случай, изображая бурную деятельность. Уходить на пенсию им явно не хотелось. Никто из коллег не посочувствовал и не подбодрил Перестраховщикова, и он один на один остался со своей бедой.
После окончания рабочего дня, который показался Ивану Петровичу вечностью, с учащённым сердцебиением и ворохом самых разнообразных мыслей в голове, он летел на всех парах в налоговую. Ему повезло, в конце рабочего дня там почти никого не было, и он сразу попал на приём к инспектору. Иван Петрович рассказал о своей проблеме заплетающимся от волнения языком, а налоговый инспектор, женщина лет пятидесяти с ярким макияжем, похожим на боевую раскраску индейца из племени команчей, с равнодушным и уставшим видом спросила:
- Фамилия?
- Чья? - удивился Иван Петрович.
- Ну не моя же, свою то я знаю. Ваша? - сказала инспекторша.
Иван Петрович пришёл в себя и промолвил тихим голосом:
- Перестраховщиков - потом добавил - Иван Петрович, одна тысяча девятьсот...
- Дальше не продолжайте - перебила его инспекторша.
Она в течение минуты смотрела в монитор экрана, а потом сказала:
- Да, у Вас задолженность по оплате - пять копеек.
- Сколько?! - спросил Иван Петрович, - пять копеек, откуда, какая ещё задолженность?!
Инспекторша ещё раз посмотрела в монитор и сказала:
- Это пени, долг набежал за восемь лет.
Иван Петрович был так возмущён и одновременно удивлён таким «долгом», что почти закричал:
- Так если пени тянутся уже восемь лет, то почему их не внесли в квитанцию?! Уж я бы нашёл такую сумму, чтобы их оплатить! Мне из-за этих пяти копеек начальство сегодня всю плешь проело, мордой по столу возило, выставило меня должником, грозилось премии лишить! Я - то думал долг, а тут пять копеек, безобразие, идиотизм полный! И что мне теперь делать, как реабилитироваться?
- Оплатить пени и отслеживать долги в личном кабинете, - сказала равнодушным голосом инспекторша и распечатала Ивану Петровичу квитанцию на оплату пяти копеек.
Возможно, она в душе понимала, что всё это полный бред и может быть даже посочувствовала Ивану Петровичу, но она выполняла свою работу и тут, как говорится «ничего личного».
«Чтоб вас тут всех…» подумал Перестраховщиков и, пробубнив инспекторше: - Спасибо, до свидания, - отправился в банк оплачивать долг.
В банке ему тоже повезло, посетителей было мало, и Иван Петрович быстро попал в окошко кассира - операциониста. Молодая девушка даже рассмеялась когда увидела сумму долга, распечатала чек и, не взяв с Ивана Петровича пять копеек, сказала:
- Больше на бумагу потратила, пока чек пробивала, идите с богом, а пять копеек себе оставьте.
Перестраховщиков, поражённый всем этим идиотизмом, шёл домой и думал: «Боже мой, и что у нас за государство то такое, отрывается на тех, кто пашет на него и не может дать сдачи. Одни миллионами воруют и уважаемые люди, а другие работают за копейки как рабочий скот, который можно пинать и ни во что не ставить, главное иногда бросать ему кости, чтоб не подох и не возмущался. Вот уж действительно, не ту страну назвали Гондурасом». Злость просто распирала всё его существо. Перестраховщиков негодовал: «Ну как же так! Эти крючкотворы из налоговой подают списки с такими «должниками», другие позорят на весь департамент. Завтра я всё выскажу Пронырину! Пять копеек, подумать только, пять копеек! Премии он меня лишать собрался, за пять копеек! Тьфу на вас всех, тьфу!».
На следующий день Иван Петрович, придя на работу, первым делом направился к Пронырину. Тот сидел в своём новеньком кожаном кресле и всё ещё изучал тот вчерашний документ, лежавший перед ним на столе и, судя по лихому и придурковатому выражению его лица, ничего не понимал. Заметив входящего Перестраховщикова, Пронырин моментально «стёр» тупость со своей физиономии и строго посмотрев на Ивана Петровича, спросил:
- Ну что Петрович, решил вопрос с долгами, а то меня уже начальник на ковёр вызывает для объяснений? Хорошо ж ты меня подставил!
Услышав слова Пронырина, Перестраховщиков от волнения стушевался и напрочь забыл подготовленную для Пронырина гневную тираду, которую репетировал весь вечер перед зеркалом. Он молча протянул Пронырину квитанцию и чек об уплате пяти копеек налога. Единственное, что смог выдавить из себя Иван Петрович это:
- Вот, Артур Александрович, заплатил. Тут всего-то каких-то пять копеек. Простите, что подвёл.
Пронырин, увидев сумму долга, расхохотался на весь кабинет. Он долго смотрел на чек и давился от смеха. Перестраховщиков смотрел на этого лощёного пижона и думал: «И где вас только набрали таких? Сыночки, зятёчки, любовницы, дочки! В душе Иван Петрович обрушил весь свой праведный гнев на этого сынка, которого он был старше почти в два раза, но сказать всё, что он думает, вслух не мог. Он вдруг представил, как входит в квартиру с трудовой книжкой в руке, а в ней свежая запись «уволен по собственному желанию» с печатью и подписью кадровика, реакцию жены, работающую за мизерную зарплату, невыплаченную ипотеку, школьные поборы у сыновей и другие «блага» современной жизни. Представив такую картину, его гнев погас как выключенный фонтан.
Насмеявшись вдоволь, Пронырин поправил галстук и с серьёзным видом сказал:
- Значит так Иван Петрович, премию я тебе уже урезал, сам понимаешь, начальство лучше не сердить. Бережённого бог бережёт, а тебе наука будет на будущее! Налоги надо платить вовремя! Ты это, не дуйся Петрович, скажи спасибо, что легко отделался, всей премии не лишился. Я своих в обиду не даю! Ты меня тоже пойми. Я у начальника в кабинете как на передовой. Только успевай вас отстаивать! Так, что Петрович, плати налоги и спи спокойно. Ну всё, дела у меня, давай за работу! Да, кстати, двадцать четвёртого новогодний корпоратив, Босс хочет видеть весь наш дружный коллектив, мы ж команда! Так, что объяви всем нашим, чтобы деньги сдавали в бухгалтерию, и пусть не говорят, что дорого, премия же будет. Скажите спасибо Артуру Александровичу, подсуетился, добро вам сделал, цените!
После этих пафосных слов физиономия Пронырина расплылась в такой добродушной и счастливой улыбке, что Ивана Петровича чуть не стошнило. Он уже развернулся, чтобы побыстрее выйти из кабинета и как следует обматерить хотя бы шёпотом своего «заботливого» начальника, как вдруг опять услышал его мерзкий голосок:
- И это, Петрович, надо какой - нибудь номерок подготовить от отдела, Босса порадовать, только не как в прошлый раз, побольше креатива Петрович, ну не мне тебя учить. Всё, свободен.
После этих слов Пронырин продолжил с умным видом смотреть в документ, лежавший перед ним на столе, а Иван Петрович, опустив голову и ссутулившись, матерясь в душе, на чём свет стоит, брел по коридору в отдел обдумывать предстоящий новогодний корпоратив.